16 февраля 1866 года Марии Мещерской исполнилось двадцать два года. Александр послал ей в подарок свою фотографию, букет, и передал поздравления. А через десять дней грустно праздновал свое двадцатиоднолетние, записывая в дневнике меланхолично: « Вот минуло мне двадцать один, что – то будет в этот год? Вспомнил я письмо милого брата, которое он написал мне ровно год тому назад, где он поздравляет меня с двадцатью годами.. Но вот его не стало, и он оставил мне свое место, которое для меня всегда было ужасно, и я только одного желал, чтобы брат мой был женат скорее и имел сына, только тогда, говорил я себе, я буду спокоен. Но этому не суждено было исполниться!»
Той странной, холодной северной весной, цесаревич все больше ощущал свою земную неприкаянность. Кто он и зачем здесь, на земле? Да, он безусловно знал свое предначертание, понимал всю ответственность, выпавшую на его долю.. Но что значат все эти высокие понятия, строгие слова, перед страстными, внезапными порывами молодой души? Ему искренне хотелось любить, быть любимым, осознавать и ощущать свою близость дорогому и родному человеку . Юность проходила, мальчик становился мужчиною.
Его больше не удовлетворяла отроческая влюбленность, он мечтал о чем то большем, чем милые, теплые разговоры и встречи с симпатичной девушкой. Он жаждал большего.
М.Э. была рядом, образ ее согревал душу. 15 марта 1866 года Александр записал решительно: « Я ее не на шутку люблю, и если бы был свободным человеком, то непременно бы женился, и уверен, что она была бы совершенно согласна.. Как хорошо простым смертным: они принадлежат сами себе, они могут вести угодную себе жизнь, строить ее, исходя из личных пристрастий и желаний…!»
Для цесаревича внезапно настала весьма сложная пора. Чем ближе был срок отъезда в Копенгаген, тем неистовее бушевали в его душе страсти выбора, осознания и принятия твердого, окончательного решения. 23 марта 1866 года наследник записывает в дневнике следующее: « Теперь настанет совсем другое время, серьезное, я должен думать о женитьбе и, дай Бог, найти мне в жене моей друга и помощника в моей незавидной доле.*
*(Это и на самом деле - горькая доля – цесаревича, императора, помазанника Божия, руководителя Державы – просто уходит все дальше, в прошлое, сложная история страны нашей, и все меньше понятна нам значимость ее самой, давней, «царской» истории, и значимость судеб и свершений тех личностей, которые с нею были сплетены весьма тесно, неразрывно! – С. М.)
Прощаюсь с М.Э., которую любил, как никого еще не любил, и благодарен ей за все, что она мне сделала, и хорошего и дурного. Не знаю наверное, любила ли она меня или нет, но все – таки она со мною быдла милее, чем с кем – либо. Сколько разговоров между нами было, которые так и останутся между нами. Были неприятности и мне, за нашу любовь. Сколько раз я хотел отстать от этой любви, и иногда удавалось на несколько времени, но потом опять сойдемся и снова мы в тех же отношениях.. Но, слава богу, что удалось преодолеть себя и М.Э в радостном и счастливом прошлом, а вся душа моя устремлена в будущее.. Меж нами теперь все точь – в точь, как у Лермонтова:
В толпе друг друга мы узнали;
Сошлись и разойдемся вновь.
Была без радости любовь,
Разлука будет без печали.
(Договор.)»
Как часто они читали вдвоем эти строки! Им казалось, что это – именно о них: «Пускай толпа клеймит презреньем наш неразгаданный союз»
Казалось все свершалось и определялось, грустно, но - определялось. Даже сроки поездки в Данию с братом Владимиром: в конце мая. А потом, недели через три Цесаревича ждало большое путешествие по России. Как и положено наследнику престола. ..Но – человек предполагает, а Бог – располагает. В середине апреля случилась странная неприятность. Как - то вечером, тетя Мари* ( *сестра императора Александра Второго, великая княгиня Мария Николаевна, герцогиня Лейхтенбергская – С.М.) сообщила, что в одной французской газете появилась скандальная статья, где говорилось о том, что наследник русской короны ведет весьма несерьезную жизнь, отказывается от брака с датскою принцессою, потому как увлечен княжной Мещерской. Тетя уверяла, что эта статья перепечатана во всех европейских газетах, в том числе - в Дании!
Александр был ошеломлен, обескуражен. Могла сложиться неприятная ситуация. Если обо всем этом узнают король Христиан и королева Луиза, ему тотчас дадут отрицательный ответ и отношения с Данией непоправимо испортятся, что совсем нежелательно. Впрочем, за себя он и не очень переживал: «За себя мне все равно, но бедная, бедная М.Э.! Вот до чего я ее довел – что об ней печатают в газетах! Вот он, мир то! Вот – люди!»
Отец и мать Цесаревича тоже немало были обеспокоены все разраставшимися сплетнями и слухами. Александр Второй напрямую спросил сына, какие у него отношения с княжною Мещерской. И получил прямой ответ – никаких, все выяснено и давно – в прошлом, все эти разговоры – досужие вымыслы. Он был честен, не лукавил. Просто не знал еще не понимал, что существуют некие порывы – сердечные, чувственные, душевные, которые бывает вдруг трудно остановить, которые захватывают и властно влекут тебя за собою, иногда и совсем против твоего желания, воли твоей! Так и с ним случилось! Закружило вдруг и понесло. Сам не сознавал, что делает, значимым для него вдруг стал только образ страстно любимой М.Э. и – ничего более не интересовало его в этом мире. Для нее он готов был пожертвовать абсолютно всем! Это был самый отчаянный, самый безумный момент в его жизни! После он скажет, что был «как помешанный!»
А тут еще и Мария «подлила масла в огонь», невинно сообщив цесаревичу на одном из балов в Зимнем, что ее руки недавно просил князь Витгенштейн, и она, право в растерянности, не знает, что ему ответить, да и стоит ли выходить замуж за князя – светского повесу и бретера? При этом Мария лукаво и чарующе улыбалась..
Цесаревич испытал настоящее потрясение: «чуть не упал, слыша это, плохо соображал, был в отчаянном сумасшествии» - но, к счастью, бал скоро кончился! Дневниковую запись, полную клякс и восклицательных знаков наследник в тот вечер закончил словами: «Прощайте, Дусенька!» Однако, прощаться было рано. Ничего у него не выходило. Избавиться от мыслей о Мещерской не удавалось. Отчаявшись окончательно, призвал на совет умного и деятельного друга – Вово Мещерского. Тот знал об увлечении Великого князя его родственницей, но до того апрельского дня 1866 года и не предполагал, что все - столь серьезно!
Александр поведал другу, что пойдет на все, готов даже отказаться от престола, лишь бы соединить свою жизнь с «ненаглядной Дусенькой»! Вово был шокирован и удивлен. Кто бы мог подумать, что у Александра такая страстная натура и что он способен во имя любви перечеркнуть свою жизнь, отбросить все, дорогое прежде, и возвышенное, пойти на фамильный скандал, на разрыв с семьей, на всеобщее презрение и осуждение.. Мещерский умолял не совершать опрометчивого шага, заклинал подумать о России, о своем предназначении, но быстро понял, что эти доводы мало действуют на Цесаревича.
«Ну хорошо, - отчаявшись, вдруг заявил князь, - Вы откажетесь от прав на престол, от титула, от семейных обязательств, положения, долга, откажетесь от всего и женитесь на Мещерской. Но ведь она вас не любит, она вовсе не способна любить. Это мелкая, эгоистическая натура, ей лестно кружить голову наследнику русской короны! Одумайтесь, она лишь тешится, получает удовольствия от этой «игры в кошки мышки» Теперь в свою очередь растерялся цесаревич. Он и в самом деле был не слишком уверен в чувствах княжны, она не очень поддерживала разговор о чувствах, лишь улыбалась, была добра, мила с ним, приветлива, но ведь это все – еще не любовь? Разговор с князем лишь ухудшил настроение Александра. В дневнике он записал:
«Я достаточно знаю М.Э. уже два года, чтобы не ошибаться, по крайней мере, в этом, что она любит меня. Она всегда так ласково на него смотрела, так мило говорила, что без него скучала!
.. Неотступные мысли о Марии одолевали его. В молодом человеке бушевала страсть, затмевая и разум и прочие чувства. Лишь в минуты просветления он способен был здраво рассуждать и думать о будущей семейной жизни с Дагмар. Но одно лишь воспоминание о поцелуе, которым они обменялись с Марией на Пасху, приводило молодого человека в смятение и он записывал в дневнике: « Мне теперь мало видеться только с М.Э., что прежде уже для меня было счастьем; я чувствую, что это теперь меня не насыщает и мне надо большее, но что это – большее?»
Далее в дневнике следовало многоточие. Естественно, цесаревич был взрослым человеком и прекрасно знал, что существуют разные способы утоления телесных страстей, в том числе, и -покупаемые деньгами. Но все это не прельщало его разумную и цельную натуру. Воспитанный в традициях христианской веры, культуры, он не принимал душою отношений с женщиной без любви. А любовь для него значила – брак, теплые семейные отношения на всю жизнь, совместные интересы, дети, взаимное уважение. Он твердо помнил завет деда, императора Николая Первого: «Женщина, согласившаяся стать любовницей, вряд ли достойна быть женой!»
В те дни мучительной борьбы с самим собою он записывал в дневнике:
« Я только и думаю теперь о том, чтобы отказаться от моего тяжелого положения и, если будет возможность, жениться на милой М.Э. Я хочу отказаться от свадьбы с Дагмар, которую я не могу любить и не хочу. Ах, если бы все, о чем я теперь так много думаю, могло бы осуществиться! Я не смею надеяться на Бога в этом деле, но, может быть, и удастся. Может быть, это будет лучше, если я откажусь от престола. Я чувствую себя неспособным быть на этом месте, я слишком мало ценю людей, мне страшно надоедает все, что относится до моего положения. Я не хочу другой жены, как М.Э.. Это будет страшный переворот в моей жизни, но если Бог поможет, то все может сделаться и, может быть, я буду счастлив с Дусенькой и буду иметь детей. Вот мысли которые меня все больше занимают, и все, что я желаю. Несносно, что поездка в Данию на носу и преследует меня, как кошмар!»