Все это заставляет особенно внимательно отнестись к первым конституциям начала IV в., где трактуется положение сельских рабов относительно имения. Первые по времени сохранившиеся конституции, приходящиеся на правление Константина, относятся к охране интересов опекаемых несовершеннолетних65. Сельские рабы (mancipia rustica) в них фигурируют вместе с имениями, но вопрос о запрете их разделения прямо не ставится, запрещается лишь продажа тех и других без специального разрешения. Две конституции, Константина 323 г. и Констанция 337 г., составляющие девятый титул Кодекса Феодосия "De distrahendis pignoribus, quae tributorum causa tenentur"66, допускают продажу по суду имений или рабов в случае, если их господа не справлялись с фискальными обязанностями и оказывались должниками фиска. Это говорит о том, что в первой половине IV в. продажа рабов из имений допускалась лишь в особых случаях, но о каком-то ее ограничении ввиду тесной внутренней связи сельских рабов с имениями речи нет. Причиной ограничения их продажи уже в двух последних конституциях выступают фискальные нужды. Еще ярче это видно в конституциях Константина, Констанция и Валентиниана I (с Валентом и Грацианом), где сельские рабы определяются как mancipia adscribta censibus и rustici censitique servi (CTh. XI.3.2. –327 г.; CTh. VII.1.3 = CI. XII.35.10 – 349 г.; CI. XI.48.7 – 371 г.).
Первая из них, изданная в 327 г., обычно рассматривается как разрешение на продажу сельских рабов только внутри провинции и соответственно запрет продавать их за ее пределы67. Поэтому Е.М. Штаерман рассматривает эту конституцию как еще один шаг на пути ограничения свободы распоряжения сельскими рабами68. Но нам кажется, что смысл конституции несколько иной: "Пусть вписанные в ценз рабы распродаются в пределах провинции, и те, кто в результате покупки окажутся обладателями доминия, пусть знают, что им надо иметь это в виду. Разумно, чтобы то же самое соблюдалось и применительно к имению, ибо все соглашения лишаются силы, а тяготы и государственные платежи пусть ложатся на тех, в чей доминий перешли эти владения"69.
Прямого запрещения продавать сельских рабов за пределы провинции в самом этом тексте нет. Чем обусловлено содержащееся в нем позволение продавать их внутри ее пределов, можно только догадываться, так как мы имеем дело лишь с обрывком конституции 327 г.70. Однако можно думать, что это было связано не с развитием сельского рабства или рабовладения в целом, а с фискальной политикой государства. На это указывает и название титула, под которым эта конституция помещена в Кодексе Феодосия: "Sine censu vel reliquis fundum comparari non posse". Рабы, вписанные в цензы (mancipia adscripta censibus), выступают здесь лишь как часть имущества, связанного с имением по цензу. Связь таких рабов с имением, таким образом, уходит корнями в фискальную политику Диоклетиана – Константина. Это позволяет сблизить ее с конституцией CI. XI.48.7 – 371 г., последней по времени упоминающей rusticos censitosque servos. С ней, видимо, из-за отсутствия более поздних постановлений подобного характера связывают окончательное оформление запрета продажи сельских рабов без имения71. Целью этой конституции Валентиниана, Валента и Грациана, как и целью CTh. XI.3.2 – 327 г., было сохранение имений как источника дохода для фиска72. Однако по сравнению с конституцией Константина ее содержание шире и определеннее: "Пусть повсюду таким же образом не будет позволено продавать сельских вписанных в ценз рабов, так же как оригинариев без земли (Quemadmodum originarios absque terra, ita rusticos censitosque servos vendi omnifariam non licebit). Пусть, однако, не воспользуется этим законом насмешник, замысливший обман, что в отношении оригинариев часто делалось, когда с передачей покупателю небольшой части земли прекращалась обработка всего имения в целом. Но когда общая масса имений (soliditas fundorum) или их определенная часть перейдет к кому-либо, то пусть перейдет столько рабов и оригинариев, сколько у прежних господ и посессоров или в целом (soliditate), или в части осталось. И пусть покупатель считает потерянной плату, которую даст, тогда как продавцу разрешено предъявление иска .для возвращения рабов с их потомством (cum agnatione). И если даже по какой-либо причине он не воспользуется предоставленной законом возможностью и умрет, так и не возбудив дела, мы даем его наследникам право возбудить иск против наследников покупателя, вне зависимости от давности. Ведь никто не станет отрицать, что тот, кем что-либо куплено вопреки запрету законов, владеет недобросовестно (malae fidei possessor)" (CI.XI.48.7–371 г.)73. По-видимому, периодически пресекавшиеся законодательством попытки разделить землю и обрабатывавших ее работников часто имели целью каким-то образом обмануть податное ведомство74. Быть может, наличие юридически оформленной купчей на землю без работников позволяло претендовать на частный внеочередной пересмотр обложения75? По крайней мере, Константин в 327 г. полностью сохранил государственные подати за новыми владельцами имений, невзирая на условия совершенных сделок (sublatis pactionibus), т.е., возможно, наказав-таким образом покупателей, вынужденных платить подати и нести повинности в соответствии с цензом имений, хотя и лишившихся работников.
Такая мера имела частный характер и не гарантировала на будущее адекватное решение возникшей правовой ситуации: господа рабов как собственники имели право их продать, но теперь было запрещено отделять их от имения. Двойственность права позволяла обходить неугодную новую норму и требовала более определенного постановления. Вероятно поэтому, несмотря на то что запрет продавать сельских рабов без имений утвердился еще при Константине, Валентиниану пришлось, воспользовавшись возникшей необходимостью, поставить вне закона все сделки, связанные с продажей сельских рабов отдельно от имений. В постановлении Валентиниана, Валента и Грациана, правда, ничего прямо не говорится о нуждах фиска, но сельские рабы, о которых идет речь, названы "censiti"; само же постановление как бы объясняется заботой об обработке имений, которые забрасываются некоторыми лицами, легкомысленно, с точки зрения государства, распродающими нужных на земле работников. Однако такая постановка вопроса не должна вводить нас в заблуждение, ведь и в кодексе эта конституция помещена под титулом "De agricolis censitis vel colonis". Неоднократное упоминание запрета разделять рабов и имение в законодательстве IV в., видимо, было следствием того, что рабовладельцы не желали мириться с ограничением их абсолютных прав на раба. Поэтому вряд ли стоит видеть в этих запретах специально заботу об обработке имений76. Их обработка заботила правительство преимущественно в связи с получением с них налогов. Иными словами, политика государства, прикреплявшего сельских рабов и колонов к имению, была направлена не на увеличение общей массы производимого продукта, а порождалась стремлением перераспределить доход с имений в свою пользу. Поэтому "забота" государства в большей степени вызывала сопротивление землевладельцев, чем шла на благо их имениям77.
Одновременно с появлением в законодательстве запретов продавать сельских рабов отдельно от имений в конституциях Константина утверждается и новая норма, запрещавшая потомственным колонам покидать имения (CTh.V.17.1–332 г.). Взаимосвязь прикрепления к имениям юридически свободных колонов и сельских рабов, которые задолго до того стали равным образом вписываться в ценз имения (Dig. 50.15.4.5 и 8) очевидна. Поэтому ни то, ни другое нельзя считать следствием каких-то частных практических шагов правительства. Без сомнения, юридическое прикрепление работников сельских имений было подготовлено длительным предшествующим развитием общественных отношений. Однако думается, что понимание этого развития только как эволюции производственных отношений в сельском хозяйстве, ремесле и других сферах экономики слишком узко. Такой подход приводит к "выпрямлению" связи между развитием отношений непосредственно в производстве и юридической фиксацией работников в хозяйствах. При этом требуется преодолеть временной разрыв между переходом к латифундиальному хозяйству в I–II вв. и юридическим прикреплением работников в нем в IVв. Естественно поэтому, что в рамках представлений, складывающихся на основе указанного подхода, II и III века выглядят временем, когда происходило формирование той фактической крепости имениям ("работник – средства производства"), которая была юридически зафиксирована в IV в. Логика такой концепции привлекательна, но не учитывает прежде всего богатства и разнообразия форм производственных отношений в сельском хозяйстве разных провинций, которые составляли альтернативу рабовладельческому хозяйству. Римское правовое мышление, налагая свою понятийную сетку на эти формы, в I–II вв. могло рассматривать их лишь в облике специфически античных представлений. Поэтому распространение в римском праве II–III вв. правовых норм, кажущихся отличными от норм эпохи классического рабовладения (и соответственно эпохи аренды типа locatio – conductio), отражало эволюцию не столько производственных отношений в сельском хозяйстве, сколько взаимоотношений права и действительности. Поначалу она происходила в рамках традиционных правовых норм классической античности (и создала тот феномен, который называется классическим римским правом) и потому не могла быть достаточно радикальной. Но античные правовые формы не могли удовлетворительно отразить провинциальные отношения, которые по мере повышения роли провинций в римской государственной жизни и уравнивания их с Италией требовали все более адекватной их оценки в праве. Иными словами, внутреннее развитие всей той совокупности общественных отношений, которую мы определяем понятием "Римская империя"78, направляло и эволюцию правовых норм. Кризис III в. привел прежде всего к перестройке политической системы, которая стала более адекватной условиям империи. Это не могло не оказать влияния на развитие рабовладельческих отношений. К. Маркс писал: "...рабовладельческое гражданское общество было той естественной основой, на которой зиждилось античное государство. Существование государства и существование рабства неразрывно связаны друг с другом"79. Реорганизованная в конце III – начале IV в. государственная система начала осуществлять мероприятия по приведению в соответствие давно сложившихся реальных производственных отношений и форм, в которые они облекались господствовавшим правом. Так, начиная с IV в. в правовые отношения стали активно проникать нормы, отличные от норм классического римского права, начался процесс, получивший название "вульгаризации" римского права. Одним из его проявлений можно считать изменение статуса сельского раба.