Смекни!
smekni.com

История Древнего Египта (стр. 2 из 2)

Письменность и искусство

О связи египетского искусства с письменностью нужно сказать отдельно. Нигде больше изображения и надписи не образуют такого прочного художественного синтеза, как в Египте. И связь здесь не только декоративная, а более глубокая, обусловленная мировоззрением египтян и их пониманием искусства. Пиктография, то есть картинное письмо, была общей первоначальной основой и письменности, и искусства Египта. Изображение для египтян - это прежде всего знак. Но знак не в нашем понимании - как что-то условное, подсобное, а священный знак-образ, обладающий животворной силой. Создать изобразительный знак предмета - значило сберечь и увековечить его жизненную силу. Но и надпись - тоже знак. Письменность, как и искусство, была частью религии, делом жрецов; писцы считались служителями бога Тота, возносили ему молитвы и приносили жертвы. Союз письменности и искусства обусловлен общностью цели - закрепить и сохранить в знаке жизнь.

Письменность проделывала свою обычную эволюцию - от пиктографии к идеографии (где рисунок обозначает слово или понятие), а затем к слоговому и алфавитному письму. Как всегда, изобразительные значки при этом все больше упрощались, схематизировались и в конце концов теряли сходство с предметом. В Египте рано возникло алфавитно-слоговое письмо. Когда ученые в 19 веке взялись за его расшифровку, их сбивало с толку то обстоятельство, что среди схематических "букв" то и дело встречаются изображения не схематические - людей, животных, птиц, различных предметов, очень тонко и точно нарисованные, очень похожие на те, которые встречаются в самих изобразительных композициях. Думали сначала, что египетские иероглифы - это символические письмена-рисунки. Но когда знаменитый французский ученый-полиглот Шампольон их расшифровал, оказалось, что изображения лишь присоединены к слоговому письму в качестве "детерминативных знаков", определителей. То есть если, положим, писалось слово со значением "плыть", то перед ним помещали рисунок корабля; если речь шла о плясках - помещали изображение танцовщицы, и т.д. По существу, надобности в этих дополнительных знаках не было - слово и так можно было прочесть. Сохраняя знак-образ, письменность сохраняла родство с искусством. Искусство же в свою очередь сохраняло свою родственность с пиктограммой - и внешнюю и внутреннюю. Что такое все эти вытянутые в "строки" вереницы сцен, опоясывающие стены усыпальниц, как не своеобразна "опись" богатств и деяний вельможи? Насколько деловыми были эти описи, можно судить по тому, что тут же нередко приводились и точные цифры рабов и голов скота. Эта рассудочная "деловитость" египетского искусства была, в сущности, обратной стороной его глубочайшей поэтической наивности; она проистекала из веры в безусловную реальность художественных образов.