Следует учитывать, что Послание Вассиана Рыло и Повесть о нашествии Тохтамыша - суть памятники достаточно близких исторических эпох. Если во времена Дмитрия Донского (по крайней мере, насколько мы можем судить по свидетельствам Тр. - Симеоновской летописи и Рогожского летописца) отношение к ордынскому царю не выходило за рамки вассальной покорности перед Богом поставленной властью хана, то ко второй половине следующего века восприятие монголо-татар, видимо, существенно изменилось. В этот период отказ от борьбы противу самого царя воспринимался уже как нежелание защищать христианское царство от нечестивых. Наоборот, борьба с погаными, несмотря на бытовавшее долгие годы негативное отношение к этому прародителей современных великих князей, оказывается в этот период под духовным покровительством церкви и ее иерархов.
Однако, помимо формулирования общих представлений о прерогативах и обязанностях великого князя в условиях нашествия, Вассиан прибегает и к историческим аналогиям. В качестве главного примера для Ивана III он избирает... Дмитрия Донского. При первом рассмотрении кажется невероятным, что, убеждая великого князя до конца выполнить свой долг пастыря, Вассиан находит черты, достойные для подражания в исторический деятеле, поступившем противоположным образом: бросившем духовное стадо. Позволим себе высказать догадку по поводу появления столь парадоксальной аналогии. Ситуация 1480 года, действительно, настолько напоминала события 1382 года, что помимо Вассиана (только уже с противоположных позиций) на опыт Дмитрия Ивановича ссылались и оппоненты ростовского архиепископа, убеждавшие Ивана Васильевича покинуть Москву. Как указал В. П. Гребенюк, бояре, отговаривая великого князя от битвы с Ахматом, ссылались на события 1382 года, когда «князь велики Дмитрей Иванович бежал на Кострому, а не бился с царем...»38. В связи с этим, вполне возможно, что упоминание Вассианом Дмитрия Донского носило в чем-то полемический характер. Архиепископ, вероятно, опасался того, что рассказ о малодушном поступке великокняжеского прадеда, к чьему авторитету апеллировали сторонники пораженческой тактики, сможет убедить Ивана III покинуть Москву. В этих условиях у Вассиана оставался единственный способ нейтрализовать аргументы своих противников: он сам обратился к образу Дмитрия Ивановича, но вспомнил при этом не трагический для Руси 1382, а триумфный 1380 год. О Дмитрии Вассиан рассказывает в панегирическом стиле, как о человеке, како не токмо до крове, но и до смерти хотел страдати за веру и за святыя церкви, и за врученное ему от Бога словесное стадо Христовых овець, яко истинный пастырь, подобяся преже бывшим мученикомъ39. Полемический характер указанного сюжета Послания заметен в тексте произведения. Дело в том, что Вассиан, описывая победу Дмитрия над Мамаем, упоминает о том, как всемилостивый Богъ дерзости его (Дмитрия. - В. Р.) ради не покосне, ни умедли, ни помяну перваго его съгрешениа, но въскоре посла свою помощь, аггелы и святыя мученикы, помогати ему на супротивныа40. Возможно, что за словами Вассиана о первом согрешении Дмитрия как раз и скрывался поступок князя в 1382 году. Рассматриваемый Вассианом, так сказать в порядке поступления (то есть, сначала оппоненты архиепископа напомнили Ивану III об отъезде Дмитрия в Кострому, а потом Вассиан дезавуировал их рассказ ссылкой на христианский подвиг великого князя на Куликовом поле), эпизод победы в 1380 году мог быть пронумерован великокняжеским духовником вопреки реальной последовательности вслед за событиями 1382 года (последний эпизод при этом становился первым согрешением великого князя).
Оценки поведения Дмитрия Донского, данные автором Повести о нашествии Тохтамыша, представляются резко негативными по отношению к великому князю московскому, особенно в контексте пафоса Послания архиепископа Вассиана. Автор Повести - книжник XV века, видимо, исходя из современных ему представлений о должном поведении главы христианского государства, осуждающе отнесся к поступку человека XIV века - великого князя Дмитрия Ивановича. Герой Куликовской битвы, в глазах автора Повести предстает как правитель, в силу греховности и малодушия оставивший свою столицу, свою паству, святые церкви и все христианство на разорение поганым. Перед лицом нашествия ордынского хана, полагает книжник, поступки Дмитрия Ивановича оказываются далекими от идеалов поведения православного князя-воина, который скорее предпочел бы земную смерть от руки поганых и после - жизнь вечную, чем жизнь земную, преходящую, полученную, благодаря нарушению своих обязанностей пред Богом и пред людьми.
Как видим, личность и дела Дмитрия Донского получали неоднозначные оценки со стороны современников и ближайших потомков великого князя. Возможно, правильнее будет говорить о нескольких ипостасях восприятия фигуры великого князя. С одной стороны, Дмитрий Иванович воспринимался как защитник Русской земли и православной веры, благочестивый и праведный князь; с другой стороны, князь предстает как человек, поступки которого и через столетие после его смерти продолжали восприниматься как образчики недостойного, не должного поведения.
Судя по всему, именно альтернативные образы Дмитрия Донского пытался запечатлеть составитель Новгородско-Софийского свода, когда, поместив под 6890 годом Повесть о нашествии Тохтамыша, где в скрытой форме осуждалось поведение Дмитрия, вслед за этим вставил в летопись настоящий панегирик князю - Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго.
Список литературы
Рудаков В.Н. Неожиданные штрихи к портрету Дмитрия Донского.