Характерные примеры - песни об убиении царевича Димитрия Ивановича и о Григории Отрепьеве: по текстам их прослеживается превращение песни-хроники в историческую балладу. Неизменившимися старинные хроникальные песни почти не сохранились, но один типичный пример такой песни начала XVII века известен: это песня о возвращении из польского плена патриарха Филарета. Она записана тогда же, когда произошло само событие. Более поздних записей этой песни нет. Сравнительно много исторических песен хроникального характера среди записей солдатского фольклора XIX века. Это объясняется опять-таки тем, что фиксация устных произведений собирателями (активно работавшими именно в этом столетии) происходила часто еще при жизни людей, слагавших песни о военных событиях того времени, а иногда даже вскоре после самих фактов, этими песнями отображенных.
Художественный уровень большинства исторических песен XIX века невысок. Но невысоким был уровень подавляющего большинства хроникальных песен всегда. Это признак всякого массового творчества. Только относительно редкий незаурядный талант, проявившийся в создании или обработке песни, давал ей основания надолго сохраниться в устном репертуаре. Таких произведений всегда было сравнительно мало, но от ранних периодов русской истории остались в бытовании и оказались затем записаны именно они. Это создает обманчивое представление, будто бы наиболее продуктивным периодом жизни русских исторических песен явились XVI- XVII столетия.
Исторические песни зарождаются и живут во многом аналогично историческим преданиям. Примечательное событие может отобразиться в песнях-хрониках, но может и не отобразиться. Однако оно всегда получает освещение в рассказах участников, очевидцев происшедшего. В подавляющей своей массе это повествования, претендующие на правдивость, но не преследующие эстетических целей. Разумеется, об одном и том же один очевидец может рассказать лучше, другой - хуже. Лучших рассказчиков слушали охотнее, их повествование пересказывали чаще. В процессе изустной передачи объединялись сведения очевидцев, интересные для последующих слушателей, забывалось то, что не показалось им актуальным. Рассказы современников и участников выкристаллизовывались в предание о факте, представившем устойчивый общественный интерес. Подавляющее же большинство таких рассказов со временем исчезало бесследно (исключение составляют те, которые оказались вовремя записаны). Так же бесследно исчезло и подавляющее большинство первоначальных песен о фактах, которые представились достойными воспевания современникам, но не их потомкам. Однако есть и отличие от судьбы преданий - в песне важную роль играет эстетический момент: если не нашлось талантливого слагателя, то в изустной передаче песня долго не живет - даже когда сам факт, в ней воспетый, важен; о нем сохранятся только предания.
В этом - объяснение давно подмеченной «странности»: далеко не все важнейшие исторические события отдаленного прошлого отражены в сохранившихся исторических песнях, зато в устном репертуаре остаются песни, посвященные фактам, давно утратившим свою историческую значимость.
Предание не имеет устойчивого текста. Каждый рассказчик повествует по-своему; более или менее стабильным может быть содержание, но не форма передачи его. Талантливость исполнителя повышает интерес к тому, что он рассказывает, но если слушателей увлекло содержание, они станут пересказывать и то, что услышали от плохого рассказчика.
В силу этого устный репертуар исторических преданий и исторических песен в их совокупности более или менее полно отображал наиболее существенные факты русской истории; вернее - все факты, значение которых понятно было создателям преданий и исторических песен.
Но точнее было бы сказать, что общая картина русской истории, как ее воспринимал и оценивал народ, дана была всей гаммой произведений исторического фольклора: не только преданиями и песнями, но и былинами, и героическими сказаниями, и историческими легендами, и той частью исторических баллад, которую принято относить к духовным стихам. А продолжив конкретизацию, следует напомнить и о древних разновидностях исторической песни, почти целиком вышедших из устного репертуара раньше, чем началось интенсивное записывание фольклора учеными собирателями. Это интересные жанры устной поэзии, теснее, чем хроникальные песни и исторические баллады, связанные с повседневным бытом Древней Руси: песни-прославления, песни-оплакивания и песни-поношения. Наиболее заметно представлены в устном репертуаре XIX века оказались следы распространения второй разновидности. Начиная с Ивана III и кончая Александром II смерть каждого царя или императора, оставившего устойчивый след в народной памяти, отмечена особой песней, которая рисует обычно картину его оплакивания стоящим у гроба часовым, но по существу выражает народную скорбь по умершему. Из сообщений летописей известно, что традиция оплакивания популярных князей уходит далеко в глубь веков. До нас не дошли аналогичные произведения, создававшиеся ранее начала XVI века, когда скончался Иван III. Такие песни - не только отображение скорби; они содержат почти всегда информацию о деяниях умершего или об исторической обстановке после его смерти. От обрядовых похоронных или поминальных причитаний эти песни значительно отличает то, что они исполнялись не от первого лица. Записано несколько песен этого жанра, в которых оплакивается не царь или император, а кто-нибудь из членов его семьи; есть и такие, где описан плач царицы или царевны. Обычай поэтического оплакивания умерших, сохранившийся в русской деревне кое-где до сих пор, в прошлом охватывал все без исключения сословия русского народа. Когда оплакивали исторического деятеля, посвященные этому песни напоминали о связанных с ним исторических событиях.
В меньшей степени сохранена была народным репертуаром прошлого столетия традиция песен-слав. О их распространенности в Древней Руси свидетельствуют былины, часто оканчивающиеся известием, что герою описанного в былине подвига или самому деянию поют славу (иногда это упоминание имеет иронический смысл - если речь идет о персонаже отрицательном). О пении славы князьям по случаю победы над иноземным войском или по иному поводу не раз сообщают летописи; сохранилось переложение на латинский язык отрывка одной из таких песен XII века. Но в устной передаче песни эти почти не дошли, если не считать относящееся уже к XVII столетию прославление князя Михаила Скопина-Шуйского, героя борьбы против иностранной интервенции в период Смуты. Однако сохранилась древнерусская запись прекрасной песни, прославляющей саму Русскую землю. Эта песня-слава бытовала, очевидно, некогда широко, отзвуки ее были обнаружены даже в записях XIX века. В народном репертуаре этого столетия есть песни-славы по адресу любимых народом военачальников, отличившихся во время Отечественной войны 1812 года. Здесь речь идет о пении славы в связи с конкретными историческими деяниями - так же как и в упомянутой песне о Михайле Скопине. Но все же примеры этого рода немногочисленны. Впрочем, не только концовки былин, но и сравнительные данные, относящиеся к народам, проходившим ту же стадию исторического развития, что и Киевская Русь, свидетельствуют, что в то время (и еще ранее) подобного рода песни имели широкое распространение. Это же можно сказать и о песнях хулительных, хотя прямых сведений о них мало. К песне-поношению явно восходит превосходная историческая баллада о Щелкане, возникновение которой относится к первой половине XIV столетия. Есть и более поздние рудименты таких произведений: песня XVI века о набеге крымского хана, а вероятно, и первоначальная версия песни о Кострюке, которая в ходе эволюции своей стала исторической балладой, а кое-где становилась даже былиной. Распространение хулительных песен относилось к весьма отдаленной поре, когда песенному поношению врага приписывалась магическая сила и считалось, что исполнение такой песни способно нанести противнику реальный вред. У некоторых народов было еще записано достаточно много подобных песен, свидетельствующих о стабильности упомянутого верования повсюду на ранних стадиях общественного сознания. Часть хулительных песен, будучи посвящена историческим лицам и соотнося поношения их с определенными историческими фактами, несомненно принадлежала к области исторического фольклора.
Исторические песни, слагавшиеся ранее XV века, в изустной передаче почти не сохранились ко времени научного записывания фольклора. Эпохальное событие XIV столетия - Куликовская битва и связанные с ней факты отображались и в песнях, и в героических сказаниях, литературные пересказы которых (а частично и записи), сделанные в XV-XVI веках, дошли в средневековых рукописях. Некоторые произведения успели зафиксировать и собиратели XIX века. Это сказание о подвигах Захария Тютчева, песня о том же, записанная в Сербии, духовный стих «Дмитровская суббота»; позднейшие переработки фольклорных отображений Куликовской битвы. Ранее существовавшие былины, посвященные разгрому вражеского нашествия, после Куликовской победы также были переработаны и стали своеобразным эпическим откликом на переломное событие русской истории. Но созданы новые былины не в Москве и не в Центральной России, а на Новгородской земле. Тому было две причины - Новгород, не подвергшийся татаро-монгольскому нашествию и сохранивший в полной мере традиции древнерусской культуры, остался хранителем эпического наследия Киевской Руси. Через два года после сражения на Куликовом поле ослабленная потерями Москва подверглась неожиданному нашествию войск Тохтамыша; город был сожжен, население вероломно перебито. Московский великий князь принужден был еще около ста лет платить дань Орде. Это не способствовало широкому бытованию здесь эпических песен, прославляющих победу.