Затем созывался Великий собор - Учредительное собрание. Оно должно было принять окончательное решение о формах ликвидации крепостного права, о форме государственного устройства России, решить вопрос о земле. Если Великий собор решит большинством голосов, что Россия будет республикой, одновременно принималось бы решение и о судьбе царской семьи. Часть декабристов придерживалась мнения, что возможно изгнание её за границу, часть склонялась к цареубийству. Если же Великий собор придёт к решению, что Россия будет конституционной монархией, тогда из состава царствующей семьи намечался конституционный монарх.
Также было решено захватить и Петропавловскую крепость превратить её в революционную цитадель декабристского восстания.
Кроме того, Рылеев просил декабриста Каховского рано утром 14 декабря проникнуть в Зимний дворец и, совершая как бы самостоятельный террористический акт, убить Николая. К Александру Бестужеву приехал Якубович и отказался вести матросов и измайловцев на Зимний дворец. Он боялся, что в схватке матросы убьют Николая и его родственников и вместо ареста царской семьи получится цареубийство. Этого Якубович не хотел брать на себя и предпочёл отказаться. Тем самым резко нарушался принятый план действий, и положение осложнялось. Задуманный план начал рушиться ещё до рассвета. Но медлить было нельзя: рассвет наступал.
14 декабря офицеры - члены тайного общества ещё затемно были в казармах и вели агитацию среди солдат. Перед солдатами Московского полка выступил Александр Бестужев. От присяги новому царю солдаты отказались и приняли решение идти на Сенатскую площадь.
Наступило утро14 декабря 1825 года. Полковой командир Московского полка барон Фредерикс хотел было помешать выходу из казарм восставших солдат - и упал с разрубленной головой под ударом сабли офицера Щепина-Ростовского. С развевающимся полковым знаменем, взяв боевые патроны и зарядив ружья, солдаты Московского полка (около 800 человек) первыми пришли на Сенатскую площадь. Во главе этих первых в истории России революционных войск шёл штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка Александр Бестужев. Вместе с ним во главе полка шли его брат, штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка Михаил Бестужев и штабс-капитан того же полка Дмитрий Щепин-Ростовский.
Под сенью овеянных славой 1812 года знамен вышли первыми на Сенатскую площадь восемьсот человек Московского полка. Прибывший полк выстроился у подножия памятника Петру Iв каре – боевым четырехугольником, – что давало возможность отражать нападение со всех четырех сторон(См. Приложение 2).
Было 11 часов утра. К восставшим подскакал петербургский генерал-губернатор Милорадович, стал уговаривать солдат разойтись. Момент был очень опасен: полк пока был в одиночестве, другие полки ещё не подходили, герой 1812 г. Милорадович был широко популярен и умел говорить с солдатами. Только что начавшемуся восстанию грозила большая опасность. Милорадович мог сильно поколебать солдат и добиться успеха. Нужно было во что бы то ни стало прервать его агитацию, удалить его с площади. Но, несмотря на требования декабристов, Милорадович не отъезжал и продолжал уговоры. Тогда начальник штаба восставших декабристов Оболенский штыком повернул его лошадь, ранив графа в бедро, а пуля, в этот же момент пущенная Каховским, смертельно ранила генерала. Опасность, нависшая над восстанием, была отражена.
Избранная для обращения к Сенату делегация - Рылеев и Пущин - ещё рано утром отправилась к Трубецкому, который перед этим сам заходил к Рылееву. Выяснилось, что Сенат уже присягнул и сенаторы разъехались. Оказалось, что восставшие войска собрались перед пустым Сенатом. Таким образом, первая цель восстания не была достигнута. Это была тяжёлая неудача. От плана откалывалась ещё одно задуманное звено. Теперь предстоял захват Зимнего дворца и Петропавловской крепости.
О чём именно говорили Рылеев и Пущин в это последнее свидание с Трубецким - неизвестно, но, очевидно, они договорились о каком-то новом плане действий, и, придя затем на площадь, были уверены, что Трубецкой сейчас придёт туда же, на площадь, и приступит к командованию. Все нетерпеливо ждали Трубецкого.
Но диктатора всё не было. Трубецкой изменил восстанию. На площади складывалась обстановка, требовавшая решительных действий, а на них-то и не решался Трубецкой. Он сидел, терзаясь, в канцелярии Генерального штаба, выходил, выглядывал из-за угла, много ли собралось войск на площади, прятался вновь. Рылеев искал его повсюду, но не мог найти. Члены тайного общества, избравшие Трубецкого диктатором и доверявшие ему, не могли понять причины его отсутствия и думали, что его задерживают какие-то причины, важные для восстания. Хрупкая дворянская революционность Трубецкого легко надломилась, когда пришёл час решительных действий.
Неявка избранного диктатора на площадь к войскам в часы восстания - случай беспрецедентный в истории революционного движения. Диктатор предал этим и идею восстания, и товарищей по тайному обществу, и пошедшие за ними войска. Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания.
Восставшие долго выжидали. Несколько атак, предпринятых по приказу Николая конной гвардией на каре восставших, были отбиты беглым ружейным огнём. Заградительная цепь, выделенная из каре восставших, разоружала царских полицейских. Этим же занималась и «чернь», находившаяся на площади.
За оградой строившегося Исаакиевского собора располагались жилища строительных рабочих, для которых было заготовлено много дров на зиму. Посёлок в народе называли «Исаакиевской деревней», оттуда и летело в царя и его свиту немало камней и поленьев.
Войска были не единственной живой силой восстания 14 декабря: на Сенатской площади в этот день был ещё один участник событий - огромные толпы народа. Общеизвестны слова Герцена – «декабристам на Сенатской площади не хватало народа». Понимать эти слова надо не в том смысле, что народа вообще не было на площади, - народ был, а в том, что декабристы не сумели опереться на народ, сделать его активной силой восстания.
Любопытно впечатление современника о том, как «пусто» в этот момент было в прочих частях Петербурга: «Чем далее отходил я от Адмиралтейства, тем менее встречал народа; казалось, что все сбежались на площадь, оставив дома свои пустыми». Очевидец, фамилия которого осталась неизвестной, рассказывал: «Весь Петербург стекался на площадь, и первая адмиралтейская часть вмещала в себе 150 тыс. человек, знакомые и незнакомые, приятели и враги забывали свои личности и собирались в кружки, рассуждали о предмете, поразившем их взоры».Преобладало «простонародье», «чёрная кость» - ремесленники, рабочие, мастеровые, крестьяне, приехавшие к барам в столицу, были купцы, мелкие чиновники, ученики средних школ, кадетских корпусов, подмастерья... Образовались два «кольца» народа. Первое состояло из пришедших пораньше, оно окружало каре восставших. Второе образовалось из пришедших позже - их жандармы уже не пускали на площадь к восставшим, и «опоздавший» народ толпился сзади царских войск, окруживших мятежное каре. Из этих пришедших «позже» и образовалось второе кольцо, окружившее правительственные войска. Заметив это, Николай, как видно из его дневника, понял опасность этого окружения. Оно грозило большими осложнениями.
Основным настроением этой огромной массы, которая, по свидетельствам современников, исчислялась десятками тысяч человек, было сочувствие восставшим.
Николай сомневался в своём успехе, «видя, что дело становится весьма важным, и не предвидя ещё, чем кончится». Он распорядился заготовить экипажи для членов царской семьи с намерением «выпроводить» их под прикрытием кавалергардов в Царское Село. Николай считал Зимний дворец ненадёжным местом и предвидел возможность сильного расширения восстания в столице. В дневнике он писал, что «участь бы наша была более чем сомнительна». И позже Николай много раз говорил своему брату Михаилу: «Самое удивительное в этой истории - это то, что нас с тобой тогда не пристрелили».
В этих условиях Николай и прибег к посылке для переговоров с восставшими митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения. Мысль послать митрополитов для переговоров с восставшими пришла Николаю в голову как способ пояснить законность присяги ему, а не Константину через духовных лиц, авторитетных в делах присяги. Казалось, кому лучше знать о правильности присяги, как не митрополитам? Решение ухватиться за эту соломинку укрепилось у Николая тревожными вестями: ему сообщили, что из казарм выходят лейб-гренадеры и гвардейский морской экипаж для присоединения к «мятежникам». Если бы митрополиты успели уговорить восставших разойтись, то новые полки, пришедшие на помощь восставшим, нашли бы уже основной стержень восстания надломленным и сами могли бы выдохнуться.
Но в ответ на речь митрополита о законности требуемой присяги и ужасах пролития братской крови «мятежные» солдаты стали кричать ему из рядов, по свидетельству дьякона Прохора Иванова: «Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул... Не верим вам, пойдите прочь!..»
Внезапно митрополиты ринулись бегом влево, скрылись в проломе загородки Исаакиевского собора, наняли простых извозчиков (в то время как справа, ближе к Неве, их ждала дворцовая карета) и объездом вернулись в Зимний дворец. К восставшим подходило два новых полка. Справа, по льду Невы, поднимался, пробиваясь с оружием в руках через войска царского окружения, полк лейб-гренадёр (около 1250 человек). С другой стороны вступали на площадь ряды моряков - почти в полном составе гвардейский морской экипаж - свыше 1100 человек, всего не менее 2350 человек, т.е. сил прибыло в общей сложности более чем втрое по сравнению с начальной массой восставших московцев (около 800 человек), а в целом число восставших увеличилось вчетверо. Все восставшие войска были с оружием и при боевых патронах. Все были пехотинцами. Артиллерии у них не было.