В заключение - еще несколько разъяснений о составе университетского курса С.Я.Лурье в том виде, как он был опубликован в 1993 г. В целом это - труд, изготовленный, что называется, собственноручно самим Лурье, за одним или двумя исключениями: глава ХI ("Кризис IV в.") была просмотрена и частично переработана учеником Лурье К.П.Лампсаковым, а глава ХII ("Конец свободной Греции") была написана другим его учеником В.Г.Боруховичем. Все это было оговорено в помещенной перед второй частью заметке "Вместо предисловия". При подготовке нового, полного издания было признано целесообразным снять как эту заметку, так и главу "Греческие колонии северного побережья Черного моря", составленную также учеником Лурье Б.И.Наделем. Сделано это было отчасти по соображениям экономии, а еще больше ввиду совершенной устарелости очерка, посвященного столь интенсивно разрабатываемому в нашей стране сюжету, как Античное Причерноморье. Зато были добавлены "Хронологическая таблица", "Библиография" и "Указатель имен", позволяющие лучше ориентироваться как в событиях и персонажах древнегреческой истории, так и в посвященной ей специальной литературе.
3. Аристид Иванович Доватур (1897-1982 гг.)
Мое знакомство с А.И.Доватуром, которому суждено было стать одним из главных моих университетских наставников, произошло неожиданным и, можно сказать, странным образом. Случилось это, когда я был на третьем курсе исторического факультета нашего Санкт-Петербургского (тогда - Ленинградского) университета, т.е. в конце 1952 или в начале 1953 г. (не помню точно). Я уже третий год специализировался по античной истории, успел овладеть начатками греческого и латинского языков и основательно углубился в изучение афинской архаики, когда мой научный руководитель [478] профессор К.М.Колобова предложила мне разобраться в академическом архиве известного русского эпиграфиста А.В.Никитского, к личности и творчеству которого она в ту пору проявляла особый интерес.
По рекомендации К.М.Колобовой я был допущен в Архив Академии наук и приступил к изучению бумаг Никитского. Мне было интересно познакомиться с его выпускным сочинением о Митридате Евпаторе, с письмами к нему его учителя профессора Ф.Ф.Соколова, но его заметки по греческой эпиграфике оказались для меня не слишком понятными, а потому и скучными. Тем не менее я усердно корпел над этими старыми рукописями, и вот тут-то и напал на меня А.И.Доватур: маленький, средних лет, с абсолютно лысой головой, весьма подвижный человечек вдруг подбежал к моему столу и стремительно поинтересовался, чем это я занимаюсь. На мой довольно высокомерный ответ, что я занят изучением архива академика А.В.Никитского, человечек тут же отреагировал новым коварным вопросом: а знаю ли я древние языки? А когда я без колебаний ответил утвердительно, немедленно проэкзаменовал меня, попросив назвать все основные формы от греческого глагола phero и латинского tango. Со вторым я справился, а для первого не смог привести форму будущего времени oisomai.
Навязчивый незнакомец фыркнул и убежал, оставив меня с досадным чувством уязвленного самолюбия. Но в следующий раз он снова подошел ко мне, мы вступили в разговор, и скоро я был увлечен новым знакомством, вдвойне для меня интересным, поскольку, при всей своей неопытности, я скоро распознал в этом пожилом человеке высокого профессионала-филолога, между тем как сам он упорно отказывался назвать свое имя, прикрываясь каким-то нарочно придуманным псевдонимом (чем-то вроде "Ротштейн" или "Розенштейн"). Я не знал тогда, что этот человек ранее был репрессирован, не имел права проживать в Ленинграде (он жил тогда в Луге и лишь наездами бывал в "городе") и пуще всего боялся скомпрометировать своего нового молодого друга.
Так началось мое знакомство с одним из самых замечательных людей нашего времени, с человеком, чья личная судьба может служить ярчайшей иллюстрацией судьбы всей русской интеллигенции в нынешнее роковое для России столетие. Позволю себе поэтому подробнее остановиться на биографии этого удивительного [479] человека.65
Аристид Иванович Доватур родился 5 ноября 1897 г. в небольшом бессарабском городке Рени, в семье кадрового офицера старой русской армии. Отец происходил из старинного (но не слишком знатного) дворянского рода, восходившего к какому-то французскому предку (русское фамильное имя "Доватур" родилось из французского de Vautour), переселившемуся в годы Великой революции в Россию. Мать, сколько я помню со слов Доватура, происходила из смешанной греко-румынской семьи, которая восходила к какой-то ветви знатного византийского, а позднее валашского рода Кантакузинов. Семья по существу была русской, но многонациональные корни давали о себе знать: в доме Доватуров слышалась вперемежку русская, французская, румынская и новогреческая речь, что несомненно сказалось на языковой культуре будущего филолога-классика. Он, что называется, играючи стал полиглотом: в раннем детстве овладел всеми только что названными языками, чуть позже освоил польский, немецкий и английский, а еще позднее - итальянский, испанский и португальский, не говоря уже о древних языках, греческом и латинском, без которых немыслимо было образование в старой России.
С переводом отца по службе в Варшаву для юного Аристида начался новый, польский период жизни. В Варшаве, обучаясь в 1-й Русской гимназии, он получил хорошую классическую подготовку и тогда же почувствовал сильное влечение к историко-филологическим занятиям. Он сам мне рассказывал, как рано пробудился в нем интерес к всеобщей истории, особенно к истории Франции, и сколь многим он был обязан в развитии этого интереса чтению исторических книг, в частности увлекательно написанной "Истории Франции" Виктора Дюрюи (известного также и своими многотомными трудами по истории древней Греции и Рима).
С началом Первой мировой войны отец А.И.Доватура был призван в действующую армию, а он сам с матерью переехал в Саратов. Здесь он продолжил свое образование на историко-филологическом факультете университета, где его наставниками в древних языках [480] и литературе были такие выдающиеся филологи-классики, как С.И.Протасова и С.В.Меликова-Толстая, а также В.Я.Каплинский, под руководством которого он приобщился к чтению "Политики" Аристотеля, которая позднее станет для него одним из главных предметов научного изыскания. В Саратовском университете А.И.Доватур уже сложился как специалист-антиковед; его выпускное сочинение, посвященное элегиям Солона, было удостоено золотой медали, а сам он был откомандирован в Петроград "в качестве оставленного при университете для продолжения научных занятий" (1922 г.).
В течение трех лет (1922-1925 гг.) Доватур состоял в аспирантуре при Петроградском университете. Его подготовка в области изучения классических древностей подверглась дополнительной шлифовке в семинарских занятиях у таких признанных корифеев Петербургской историко-филологической школы, как С.А.Жебелев и И.И.Толстой, которых позднее он считал главными своими наставниками и к которым навсегда сохранил самое преданное и самое почтительное отношение.
Впрочем, с окончанием аспирантуры, его занятия в семинарах этих ученых не прекратились, и он продолжал совершенствовать свои познания в древних языках, литературе и истории как под началом этих мэтров, так и в сложившемся к тому времени кружке сверстников - энтузиастов классического образования. В этот кружок входили А.Болдырев, А.Доватур, А.Егунов и А.Миханков; друзья именовали свое ученое сообщество аббревиатурой АБДЕМ и под таким именем публиковали свои коллективные переводы древних авторов - Ахилла Татия и Гелиодора (1925 и 1932 гг.).66
Между тем приходилось думать и о хлебе насущном, и, в ожидании вакансии в университете, надо было начинать зарабатывать на жизнь где-либо на стороне. В 1926 г. Доватур, окончив Высшие курсы библиотековедения при Государственной Публичной библиотеке, начал работать в этом старейшем русском книгохранилище сначала простым библиотекарем, а затем научным сотрудником и библиографом. Позднее, в 1933-1934 гг., он работал библиографом также и в Библиотеке Академии наук. Тем временем открылась [481] долгожданная вакансия в Ленинградском университете: в 1932 г. здесь была создана (или, может быть, лучше сказать - воссоздана) кафедра классической филологии, и Доватур оказался в числе первых ее сотрудников.
Теперь его жизнь казалась прочно устроенной. Молодой филолог уверенно смотрел в будущее и тем стремительнее развивалась его научная деятельность: параллельльно с занятиями переводами с греческого и латинского одна за другой стали появляться его ученые статьи, посвященные Солону, Геродоту и "Политиям" Аристотеля, которые в ту пору носили характер пробных этюдов, намечавших линии будущих более обширных исследований. Интересы ширились, и сил хватало на все, в том числе и на составление французских версий своих статей, которые стали выходить в почтенном европейском журнале "Revue des Etudes Grecques". Там же в 1936 г. был опубликован и подготовленный Доватуром французский перевод знаменитой работы его учителя, академика С.А.Жебелева, "Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре".
И вот в этот разгар жизненных и научных успехов разразилась катастрофа. Поднялась новая волна советского террора, которая со страшной силой обрушилась на русскую интеллигенцию, и эта волна, особенно высокая и яростная в интеллектуальном центре России - Петербурге, увлекла за собой и Доватура. В 1935 г. он был выслан в Саратов, а уже в 1937 г., осужденный по стандартному в ту пору обвинению в контрреволюционной деятельности, начал отбывать 10-летний срок заключения в одном из концлагерей, расположенных в Горьковской области. В тот самый момент, когда в парижском журнале появилась очередная его статья, посвященная толкованию одного пассажа в "Истории" Геродота, он уже несколько месяцев работал на лесоповале, занимаясь рубкой сучьев на спиленных деревьях.