Доватур обосновал наличие в Политиях Аристотеля единого глубинного принципа, сводящегося к стремлению показать неуклонный упадок греческих полисов, достигший высокой степени выражения ко времени жизни философа. Он доказал, далее, глубокую историческую обоснованность предложенной Аристотелем в "Политике" классификации главных политических форм, равно как и реалистичность в противоположении древним мыслителем абсолютно идеальной и условно-образцовой (или средней) политий. Наконец, он предложил достаточно убедительное истолкование загадочного места в "Политике", где в связи с рассуждением о среднем государственном устройстве говорится, что "один лишь муж в противоположность тем, кто прежде осуществлял главенство, дал себя убедить ввести этот строй" (IV, 9, 12, р.1296 а 38-40). По мнению Доватура, этим "одним мужем", скорее всего, мог быть Александр Македонский, перед которым действительно стояла задача упорядочения политических дел в греческих городах (особенно в подпавших под его власть малоазийских и вновь основанных полисах), между тем как в словах "дал себя убедить" мог скрываться намек на побудительную роль в этом плане самого автора - бывшего наставника великого царя.
К этому фундаментальному труду примыкают еще две очень важные работы Доватура, связанные с Аристотелем. Первая - это рецензия на новейший труд об Аристотеле двух американских ученых Дж.Дэя и М.Чамберса. Рецензия носит исключительно важный, принципиальный характер: неверию новейших скептиков, сомневающихся в основательности суждений Аристотеля о древней истории греческих государств, русский ученый противопоставил собственное убеждение в несомненной большой исторической осведомленности автора Политий и "Политики", опиравшегося, в частности, при занятиях афинской архаикой на такого надежного современного свидетеля, каким был Солон. Другая работа - подготовка к переизданию выполненного когда-то С.А.Жебелевым (и не лишенного недостатков) перевода "Политики", работа, которой Доватур наилучшим образом исполнил свой долг перед памятью учителя.
Говоря о занятиях Доватура греческими классиками, не следует забывать еще об одном писателе - младшем современнике Солона, мегарском поэте Феогниде, творчество которого также глубоко его интересовало. Интерес этот был двоякого рода: с одной [487] стороны, сборник стихотворений Феогнида доставлял ему богатые параллели для суждения о развитии жанра греческой элегии; с другой - чувствовался личный интерес к судьбе интеллигентного аристократа, захлестнутого революционной бурей, пережившего крушение своего сословия и разделившего вместе с другими знатными людьми все невзгоды, выпавшие на долю побежденной стороны. Написанные в разные годы, статьи о мегарском поэте были любовно собраны, откомментированы и опубликованы учениками Доватура вместе с некоторыми другими материалами в посмертно изданной книжечке "Феогнид и его время" (Л., 1989).
Наконец, в связи с греческими штудиями Доватура надо упомянуть о еще одной его работе, создание которой было продиктовано не столько прямым исследовательским или личным интересом, сколько дисциплиной - высоко понятым чувством долга, побудившим ученого-классика откликнуться на пожелание академического руководства содействовать завершению большого научного проекта - начавшей выходить с 60-х годов серии "Исследований по истории рабства в античном мире". Так появилась последняя прижизненно изданная монография Доватура "Рабство в Аттике VI-V века до н.э." (Л., 1980).
Никогда не питавший особого интереса к проблемам социально-экономической истории, Доватур, тем не менее, превосходно справился с принятым на себя обязательством. За начальную точку исследования он взял реформы Солона, положившие в Аттике конец долговой кабале и открывшие дорогу для развития античной формы рабства -рабства чужеземцев-варваров. Здесь он воспользовался материалами, которые хорошо были ему известны благодаря прежним исследованиям творчества Солона и Аристотеля. Затем, идя уже по новому для себя пути, он обстоятельно охарактеризовал все аспекты рабства в Афинах в V в. до н.э.: источники рабства, сферы применения и юридическое положение рабов, термины, обозначавшие разные категории или аспекты невольничьего состояния, наконец, особенно подробно - спорный вопрос о численности рабов. Заключалась работа разделом, где автор опять-таки стоял на твердой, привычной для него почве античной литературы, - о взглядах на рабство, высказанных древними авторами - Аристофаном, Эврипидом и Аристотелем.
Научные интересы Доватура лежали преимущественно в области греческой филологии и истории, - преимущественно, но не исключительно. [488] Повинуясь более широкому антиковедному импульсу, он нередко вторгался и в область римской словесности: редактировал подготовленный В.О.Горенштейном перевод писем Цицерона, переводил вместе с М.Е.Сергеенко письма Плиния Младшего, вновь редактировал чрезвычайно неаккуратный перевод "Авторов жизнеописаний Августов", выполненный С.П.Кондратьевым, а между делом публиковал заметки о "Галльских войнах" Цезаря и эпиграммах Марциала.
При разносторонности этих римских интересов надо все же подчеркнуть особенное внимание его к поздней античной традиции, к историографии императорского Рима. С этим была связана и долгая работа по редактированию кондратьевского перевода "Авторов жизнеописаний Августов", и осуществленная в рамках одного года в содружестве с группой своих учеников публикация другого перевода - труда позднего греческого историка Геродиана "История императорской власти после Марка (Аврелия)". Работа над всеми этими переводами чрезвычайно увлекала Доватура, побуждала к дополнительным самостоятельным изысканиям относительно переводимых авторов и обычно выливалась в публикацию обстоятельных статей (об эпистолярном наследии Цицерона, об истории изучения "Scriptores Historiae Augustae", об историке Геродиане и новой посвященной ему литературе).
Наш обзор научно-литературной деятельности Доватура был бы неполон, если бы мы не упомянули еще об одной сфере его занятий - о его новолатинских и иных новоязычных переводах. Он переводил с латыни статьи и заметки М.В.Ломоносова, с латыни и с немецкого - труды другого крупного физика XVIII в., коллеги Ломоносова по Петербургской Академии наук Г.В.Рихмана; перевел с латыни фундаментальный труд английского физика времени Тюдоров В.Гильберта "О магните, магнитных телах и большом магните - Земле" (М., 1956); наконец, редактировал подготовленный В.С.Люблинским перевод с французского новых текстов из эпистолярного наследия Вольтера. Побудительными причинами к исполнению этих, так сказать, побочных работ служили различные внешние обстоятельства (в случаях с Ломоносовым, Рихманом и Гильбертом - факторы чисто материального характера), но само отношение к этим работам было у Доватура по настоящему заинтересованным, ибо они отвечали глубинному его влечению к европейской культуре, в каких бы формах она ни проявлялась.
[489] Таковы, в главных чертах, наиболее значимые направления и свершения научного труда А.И.Доватура. В его лице мы сталкиваемся с крупным ученым, который по диапазону и масштабу своей творческой деятельности не уступает признанным корифеям современного антиковедения, включая и его собственных наставников С.А.Жебелева и И.И.Толстого. Лишь неблагоприятная личная судьба и упадок в нашей стране интереса к занятиям классической древностью помешали Доватуру занять то же общественное положение, которого удостоились названные его учителя, - стать не просто сотрудником, но полноправным, действительным членом Российской Академии наук. С этим-то замечательным человеком и свел меня случай в самом начале моего собственного пути в большую науку.
Характеризуя научное творчество Доватура, мы пользовались материалами, находящимися в общем распоряжении, именно - его собственными учеными трудами. Обращаясь теперь к характеристике другой стороны его ученой деятельности - его педагогической работы, мы в большей степени будем опираться на наши собственные наблюдения и воспоминания. Надо с самого начала подчеркнуть, что для Доватура как для подлинного гуманитара педагогическая деятельность была столь же естественной, как и научная; и если в научном плане он был преданным сотрудником Академии, то в другом своем качестве, как преподаватель, он был безусловным патриотом Университета. Он испытывал подлинное наслаждение от своих учебных занятий, от каждодневного общения со студентами, и гордился своим званием профессора.
Как преподаватель он был мастером скорее камерного жанра. Небольшого роста, с несильным от природы голосом, он не мог рассчитывать на успех в большой аудитории, при чтении общих курсов античной литературы или истории. Зато в небольшой аудитории, читая перед студентами-классиками специальные курсы, допустим, о греческой элегии, или ведя у них специальные семинарские занятия по поздней античной прозе, или читая с ними древних авторов, он был неподражаем. Занятия любого такого жанра он вел легко, естественно сочетая высокое научное содержание с доступностью изложения, непрерывно перемежая собственно научные пассажи с уместными, приходящимися к случаю анекдотами и шутками. Поводом к таким доставляющим необходимую разрядку отступлениям мог послужить любой толкуемый эпизод, а высочайшая культура [490] и превосходная память профессора с готовностью доставляли ему соответствующую параллель или конкретный анекдот как из античной, так и из позднейшей европейской (особенно французской) и русской истории. Правильно говорили, что учиться у Доватура было и полезно, и легко.