Параллельно административно-педагогической деятельности В. В. Латышев интенсивно продолжал заниматься и научной работой: по-прежнему ему прекрасно удавалось совмещать эти два столь различных рода занятий. Он продолжает работу над северопричерноморскими надписями, осуществляя отдельные публикации и подготавливая переиздание своего фундаментального свода; продолжает и завершает издание первых томов другого обширного собрания - "Известий древних писателей о Скифии и Кавказе"; пишет и печатает множество отдельных статей и заметок о северопричерноморских древностях, важнейшие из которых сводит в сборник под греческим названием "ПONTIKA".60 Между делом он находит еще время для переиздания двух частей своего популярнейшего пособия "Очерка греческих древностей". Но обо всех этих работах, связанных с историей собственно античности, речь уже шла подробно выше; теперь же необходимо сказать о другом - о наметившемся у Латышева в пору его научной зрелости повороте к изучению позднейших, христианских времен - древностей византийских и даже славянорусских.
Естественным поводом к тому могло послужить постепенное распространение научного интереса эпиграфиста на памятники позднейшего, византийского времени. Уже с 1894 г. Латышев начинает публиковать в "Византийском временнике" серию соответствующих заметок под общим названием "Этюды по византийской эпиграфике", а два года спустя издает целый сборник северопричерноморских греческих надписей христианских времен.61 Десятью годами позже этот поворот стал состоявшимся фактом, о чем свидетельствует и сам Латышев в своей автобиографии: "С 1906 года Л[атышев] значительно расширил круг своих научных интересов включением в него занятий по византийской агиографии".62
Переход к этим новым занятиям в чисто научном плане был вполне понятен: интересуясь судьбами античности в Северном Причерноморье в позднейшее время, а в частности - судьбою Херсонеса [247] Таврического, пережившего все остальные греческие колонии в этом регионе и, в конце концов, ставшего важным посредствующим звеном между наследницей античности Византией и новой восточнославянской общностью Русью, В. В. Латышев обратил внимание на такой важный исторический источник, как греческие и славянские жития епископов херсонских (т. е. херсонесских). В 1906 г. он издал целую подборку этих агиографических текстов с их подробным историко-филологическим исследованием.63
Пытаясь определить время составления основного греческого жития херсонских епископов, сохраненного в рукописи Московской Синодальной библиотеки (№ 376 Влад.), ученый обратился к систематическому изучению содержащихся в этом списке материалов и скоро пришел к выводу, что все жития и "слова", помещенные здесь в качестве месячных чтений на февраль и март, принадлежат одному автору, и что другие три четьи минеи того же автора (на июнь, июль и август) сохранились в Иерусалимской святогробской рукописи (№ 17). Поскольку боvльшая часть текстов, находящихся в этих двух рукописях (в Московской их 59, а в Иерусалимской - 93), оказалась неизданной, Латышев занялся этим делом и в 1911 - 1912 гг. осуществил полное издание обоих сводов, сначала Московского, а затем и Иерусалимского.64 Одновременно он продолжал разыскания относительно самого автора этих агиографических памятников. По его первоначальному мнению, это мог быть византийский писатель первой половины X в. Феодор Дафнопат,65 позднее он стал склоняться к мысли, что автором интересующих его миней мог быть историк второй половины XI в. Иоанн Ксифилин,66 но к окончательному твердому выводу, как кажется, так и не пришел.67
Так или иначе, занятие византийской агиографией становится в [248] поздний период для В. В. Латышева делом столь же (если не более) важным, как и изучение собственно античности. Аналогичного рода сдвиг в научных интересах можно наблюдать и у ряда других русских антиковедов дореволюционной эпохи, у И. В. Помяловского, П. В. Никитина, В. К. Ернштедта, Д. Ф. Беляева, Ю. А. Кулаковского и др. По-видимому, речь должна идти о каком-то достаточно широком явлении. Но что, собственно, побуждало русских специалистов по классической древности, которые, казалось бы, по самому предмету своих занятий должны были оставаться людьми, приверженными западному классицизму, - что побуждало их обращаться в зрелую пору своего творчества к занятиям древностями позднеантичными и византийскими, памятниками христианской греческой и раннеславянской литературы, истоками русского православия? Думается, что побудительной причиной здесь могла быть глубинная потребность этих русских людей перед лицом надвигавшейся и уже как бы ощущавшейся общественной катастрофы припасть к собственным корням, опереться на далекое идеализированное прошлое, когда перед Русью, воспринявшей от греков православие, казалось, открывалась безграничная перспектива здорового духовного и социального развития.
Как бы то ни было, обращение В. В. Латышева к византийским древностям оказалось весьма плодотворным. Многочисленные публикации сравнительно поздних эпиграфических и агиографических памятников и связанные с этим оригинальные источниковедческие исследования выдвинули его в первые ряды отечественных византинистов. Приобретенная им еще ранее трудами в области антиковедения репутация крупнейшего представителя Петербургской историко-филологической школы была, таким образом, еще более укреплена, и это делало фигуру Латышева практически лидирующей в дореволюционной науке о классических древностях. Отражением этого достигнутого им в науке выдающегося положения, а вместе с тем и еще одним способом применения своих организаторских способностей и активности стало занятие Латышевым первых постов в различных научных обществах и учреждениях. Еще до отъезда в Казань он в течение ряда лет исполнял обязанности секретаря Классического отделения Русского археологического общества (1886 - 1890 гг.). Позднее, как уже упоминалось, он возглавил Петербургское общество классической филологии и педагогики. Но пик его общественного возвышения приходится на 900-е [249] годы: с июня 1900 г., по приглашению именитого главы Императорской Археологической комиссии графа А. А. Бобринского, он занял пост товарища (т. е. заместителя) председателя этого важнейшего в дореволюционной русской археологии учреждения и в этом качестве реально стал направлять всю его деятельность. Чуть позже он стал членом Совета (с 1903 г.), а еще позднее - председателем другого чрезвычайно значимого учреждения - императорского Православного Палестинского общества (должность председателя в этом обществе он занял уже в разгар смутного времени, в 1918 г.).
В обоих этих научных центрах, помимо исполнения высоких административных обязанностей, Латышев руководил еще и всей издательской деятельностью, редактируя и наблюдая за печатанием различных трудов: "Отчетов Археологической комиссии", "Материалов по археологии России", "Палестинского сборника", "Палестинского патерика" и др. По его инициатива с 1901 г. стал выходить новый повременной орган Археологической комиссии - "Известия", сразу приобретшие большую известность и значение (до 1917 г., по сообщению самого Латышева, успело выйти 60 выпусков этого издания с 30 специальными прибавлениями).68 Добавим еще, что по инициативе и под руководством Латышева были составлены и изданы систематические каталоги книжных собраний обоих названных учреждений - Археологической комиссии и Палестинского общества. Равным образом и в Академии наук Латышев неоднократно принимал на себя различные обязанности по составлению научных отзывов и некрологов, равно как и по изданию чужих трудов, в частности московского профессора, археолога и искусствоведа К. К. Герца, собирателя и знатока древних греческих и восточных рукописей епископа Порфирия Успенского и византиниста В. Г. Васильевского.
Всего вышеизложенного достаточно, чтобы представить себе, сколь значимой была фигура классика - античника и византиниста - В. В. Латышева в дореволюционном русском ученом мире. Октябрьская революция 1917 г. застигла его на вершине научных, педагогических и административных успехов; сломав старую общественную структуру, она сделала для него невозможным продолжение прежней активной и многоликой деятельности и тем ускорила его кончину. Он умер, не пережив революционной ломки, 2 мая 1921 г.
[250] Завершая обзор столь полнокровной ученой и общественной деятельности В. В. Латышева, попытаемся теперь суммировать наши впечатления и оценить характер его личности, смысл или направление его главных занятий. В личности Латышева поражает редкое сочетание духовной глубины, целеустремленности, многогранности и продуктивности творческих проявлений. Центральной идеей, вдохновлявшей все его действия, было неукротимое стремление к истине, к обретению и утверждению истинного, правильного начала во всех областях доступной ему интеллектуальной и социальной жизни. Обладая при этом от природы практически неиссякаемым запасом энергии и трудолюбия, он сумел с равным успехом реализовать себя в самых различных сферах деятельности - как отвлеченной, собственно научной, так и практической, педагогической и административной.