Очень непривычно (особенно при сравнении с легковесными современными трактовками), глубоко диалектично (в отличие от них же) Бердяев рассматривает личность Ленина и косвенно подтверждает ментальную близость большевизма и российского крестьянства: «В характере Ленина были типически русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубова-тость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе... В нем черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. Он соединил в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа... Он соединял в себе предельный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике»16.
Это очень похоже на хрестоматийную двойственность крестьянской души: трудолюбие и праздность, бунт и смирение, доброта и жестокость, христианство и язычество, преклонение перед образованностью и презрение к ней и т. д., и т. п. Помнится, и сам Ленин был озадачен проблемой, как бы отделить в крестьянине одну часть души от другой: труженика от собственника, эксплуататора от трудящегося17. А в его учении в конечном итоге соединились, казалось бы, совершенно не соединимые вещи, а именно — западничество (так как в марксистской своей части ленинизм ставил Россию в один ряд с европейскими странами и Америкой) и «почвенническое» представление о том, что «русский образец показывает всем странам кое-что, и весьма существенное, из их неизбежного и недалекого будущего»18.
Российский рынок в начале нынешнего века оказался слишком слаб, чтобы трансформировать общинную деревню по типу европейских стран. Там на это ушли столетия. Вряд ли и тут хватило бы двадцати спокойных лет, о которых говорил П. Столыпин. Но и их не оказалось в распоряжении. В условиях мировой войны рыночные отношения затрещали по всем швам. Землю, которая могла сделаться предметом купли-продажи, крестьяне требовали отдать бесплатно в распоряжение общин. Это главное требование своей революции крестьяне начали активно реализовывать весной-летом 1-917 года, не дождавшись согласия ни царского, ни временного правительства. Характерной чертой 11,5 тыс. крестьянских выступлений, произошедших в Европейской России в марте-октябре 1917 года, были организация волостных и сельских крестьянских комитетов и передача этими комитетами местных владельческих земель (как правило, заложенных-перезаложенных в банках) в пользование сельских общин19. Это окончательно добивало и неокрепший российский рынок, и сильно полегчавший за годы войны рубль. Но у власти в тех условиях могла удержаться лишь та политическая сила, которая готова была смириться с подобной ситуацией. Большевики с их удивительной теорией и не менее удивительной приверженностью теоретическим схемам соглашались с крестьянскими самозахватами земли.
Американский историк Э. Вульф в своей классической работе «Крестьяне» описывает интересную закономерность существования общины в крестьянских обществах. Оказывается, состояние общинных отношений в крестьянском обществе впрямую зависит от того, что собой представляет на данный момент политический режим. Если режим крепок и мощен и тем самым являет способность энергично претендовать на часть крестьянской продукции, то крестьяне всячески укрепляют традиционные общинные связи в ущерб частнособственническим тенденциям. Наоборот, если режим «поплыл», «заигрался» в либерализм, тогда частнособственнические тенденции, как правило, набирают силу20.
Как мне представляется, события социальной и политической истории России 10—20-х годов дают чрезвычайно благодатный материал для подтверждения этой закономерности. Здесь находит свое объяснение и неуспех аграрной реформы правительства Столыпина, и то поразительное историческое явление, для которого М. Левин даже вводит специальный термин «архаизация» общества21, т. е. ликвидация крестьянами в условиях жесткого военно-коммунистического режима всех последствий капиталистической эволюции деревни и практически полный возврат к общинным отношениям. А самое главное, эта закономерность подсказывает новый ракурс для рассмотрения хитросплетений социально-политических отношений нэповского периода.
То, что крестьяне Тамбовщины, Сибири и Украины, а также одетые в матросские бушлаты крестьяне-кронштадцы заставили большевиков пойти на нэп, стало уже общим местом в историографии как западной, так и советской. А вот социальные последствия поворота советской власти к крестьянству, кажется, изучены недостаточно. «Архаизация» социальной структуры деревни была обманчивой22. Подобно известному в физике явлению, когда кусок металла «помнит» свою прежнюю форму и при благоприятных условиях может ее вновь принять, деревня помнила свое недавнее кулацко-батрацкое прошлое, и в условиях нэпа процессы расслоения деревни пошли форсированными темпами. Почему нэповские условия оказались для этого столь благоприятными?
Так сложилось, что нэповский период начался великим голодом 1921 года. Засухой было охвачено 40% посевных площадей. Голодали регионы с населением 90 млн человек, из которых 40 млн оказались на грани выживания. Голод в крестьянских обществах — явление обычное, периодически повторяющееся. Тому есть рациональное объяснение23. И общей особенностью всех крестьянских обществ является то, что во время голодов крестьяне ожидают от помещиков и властей энергичных и эффективных мер помощи, считая это своим святым правом — ведь в обычные годы крестьяне их кормят. Бурная деятельность большевиков по организации системы Помгола, обращение их за помощью к мировой общественности, изъятие церковных ценностей на цели борьбы с голодом — все это (как ничто другое) служило замирению крестьянства с новой властью. Хорошо известные теперь бесчинства, которые власть творила при этом в отношении церкви, мало волновали крестьян. Специальные исследования показывают, что у российского крестьянства была своя религиозная система, которой они вполне довольствовались в условиях гонений на официальную церковь24. Коммунисты же, стремясь устранить православную церковь, по-видимому, чувствовали, что их собственная коммунистическая вера имеет шансы заменить крестьянам прежнюю официальную догму и занять ее место в системе народной религии.
Налоговая политика в условиях твердого червонца и серебряного гривенника была по отношению к деревне очень специфической25. Основываясь на принципах марксизма-ленинизма, советское руководство стремилось рыночными средствами поддерживать в деревне действие принципа социальной справедливости: кулака прижимали налогами, бедняка освобождали от них. Как и полтора десятилетия назад, во время столыпинской реформы, эффект оказался прямо противоположным искомому. Тогда административное форсирование естественных процессов разложения общины способствовало ее консолидации. Теперь административное стремление затормозить «естественно форсированные» процессы расслоения деревни не давало необходимых власти результатов. Впрочем, у власти были самые смутные представления об искомых результатах.
Хотя прежде немало писалось о «ленинском кооперативном плане», на самом деле Ленин не дал теоретического решения вопроса о дальнейшей эволюции деревни. В связи с его отходом от политики в коммунистической партии, как известно, началась длительная и ожесточенная фракционная борьба за освободившееся место харизматического лидера. Вопрос об отношении к деревне встал при этом предельно остро, но являлся не более чем одной из разыгрываемых карт в политической игре. Поэтому решение этого вопроса не имело шансов стать основой твердой и взвешенной политической линии26.
Деревня оказалась предоставленной сама себе. А это и есть условия, благоприятствующие разложению общинных порядков. Вследствие антикулацкой пропаганды и налоговой политики советской власти большинство крестьян восприняли эту власть как свою. Как свидетельствуют крестьянские письма того времени в «Бедноту» и «Крестьянскую газету», считаться «кулаком» в нэповской деревне было очень хлопотно и небезопасно27. Разложение общинных порядков сопровождалось не столько укреплением индивидуального частного хозяйства, сколько кооперированием бедноты и средних крестьян, а также созданием различного рода колхозов, ТОЗов и т. п., имевших льготы от государства (иногда это были ложные колхозы, созданные в погоне за льготами).