Нидерландская революция XVI века (стр. 3 из 4)

Как видно, всё-таки революционные, а точнее – анархические, элементы в этой революции присутствовали и были не на втором плане. Но, главное, они не были осознанным переворотом против буржуазии или дворян вообще – они были как бы физиологической реакцией на конкретную сложившуюся ситуацию.

Характерный момент и то, что базой восстания были Брабант, Зеландия, Турне, Голландия, Утрехт – те области, которые наиболее страдали от прекращения торговли с Англией. А в аграрной окраине восстание затронуло лишь отдельные районы.

До определенного момента и дворяне имели сходные цели с восставшими представителями «низов», но когда дошло до резкого социального конфликта, дворяне отступили, раскололись, распустились по договору с Пармской. Руководители дворян, граф Эгмонт и принц Оранский, начали преследовать иконоборцев. К 1567 восстание подавлено.

Собственно, оно не было революционным актом по сути, как уже было сказано, и это не жалко повторить, однако вполне являлось таковым по образу действий восставших. Ведь и до событий 1566 года были многочисленные налоговые бунты. Да и вообще для Европы описываемого времени налоговые бунты весьма характерны: вспомним, хотя бы, всем известное крупное антиналоговое крестьянское выступление во Франции 1548. Тогда юг Франции был тоже охвачен массовым противоборством. Мишенью стали преимущественно сборщики налогов и ростовщики, а в Нидерландах – католические церкви, как символы всего испанского, и имения происпанских дворян, а так же представителей налоговых служб.

Теперь посмотрим на реакцию испанской стороны. Филипп, видимо, не был поражён, но зато был раздосадован и решил действовать на предпринимателей manu militari, что оказалось большой ошибкой.

Сразу же после событий 1566-67 его чиновником герцогом Альбой, который был прислан в качестве штатгальтера, была создана ещё одна причина Нидерландской революции. К весне 1567 Альба устроил «Совет о мятежах» (который должен был покарать мятежников). Начался массовый террор, казни, преследования. Для войны с влиянием генеральных штатов (которые никто не отменял) Альба ввел 1% налог со всего недвижимого имущества; 5% - с продажи недвижимости и отдельной статьёй 10 % налог, алькабалу, с продажи любых товаров¹³. Правда, с алькабалой он согласился подождать до 1571 года. Но остальные налоги стали сразу собираться.

Терпение и возможности населения существования впроголодь были истощены. Вспомним ещё и тот факт, что налог с нидерландских провинций с 1542 по 1558 возрос с 2.5 до 7 млн. гульденов¹⁴.

Когда в 1571 вышеозначенный году налог всё же был введён (точнее не алькабала, а её эквивалент, который, кстати, превосходил её размером), то возникла буквально столбняковая ситуация: расторгались торговые сделки, банкротились банки, началась массовая эмиграция, людей тесно связанных с торговлей - в первую очередь. Думается, что не слишком преувеличил один из очевидцев обстановки, присутствовавший при объявлении о введении эквивалента алькабалы, говоря, что «объявление о налоге наполнило город раздирающими воплями и всеобщим смятением»¹⁵. Этот налог был так тягостен и опасен собственно в силу специфики региона: в Нидерландах многие товары, прежде чем попасть к покупателю, успевали пройти не один десяток посредников. Такие выводы сделал весьма компетентный аналитик¹⁶, изучая сложившуюся тогда ситуацию. Примечательно, что пишет сам Вильгельм Филиппу, который уже ведёт военные действия с повстанцами через Альбу: «Наши города клянутся друг другу выдержать всякую осаду и скорее зажечь наши собственные дома и сгореть вместе с ними дотла, нежели подчиниться притеснениям Альбы»¹⁷. Принц этими словами уже намеренно направляет народное недовольство против внешнего врага. Которое туда уже и так направлено. Впрочем, это иллюстрирует, какой уровень близости существовал между двумя противостоящими сторонами социальной лестницы, если принц вот так обращался к Филиппу перед восставшими крестьянами, а те его слушали. А Альба, как бы в ответ на это, утверждает, что единственный эффективный способ борьбы с взбунтовавшимися налогоплательщиками – «не оставить ни одной живой души»¹⁸.

Закономерным следствием беспорядков, войны и противостояния стало то, что проблемой каждого дня опять стал непредсказуемый голод, этот дамоклов меч всего средневековья.¹⁹ И все дальнейшие события происходят на фоне всеобщего крестьянского разорения, которое сопровождается массовым увеличением числа пауперов (тех деклассированных элементов, которых в России называли просто «бродягами» или «нищими»). Эти люди, лишённые средств к существованию, становятся ополченцами, «гёзами», ведущими подпольную борьбу с испанцами.

Теперь хочется снова вернуться к вопросу социальному. Как уже было сказано, социальные противоречия внутри нидерландского общества существовали скорее как побочное явление, чем как основной рычаг самой революции, хотя и встречались некоторые случаи открытого противоборства. Но, по сути, социальные противоречия внутри каждой европейской страны были на лицо и были обострены началом складывания глобального мирового рынка. Так, нидерландские дворяне при подаче петиции Маргарите Пармской предупреждали её о большой вероятности «всеобщего волнения и бунта»²⁰ в случае, если положение низов не будет хоть отчасти улучшено. Чтобы не утонуть в голословности (ибо ситуация с социальным вопросом генезиса этой революции действительно очень сложная и противоречивая) посмотрим на социальную ситуацию, которая сложилось на протяжении самой революции.

Напомним, что все события происходят в условиях всеобщей урбанизации Нидерландов. В 16 веке на этой небольшой территории было уже 300 городов и 6500 деревень с населением около 3 млн. человек²¹. Бурно развивается капитализм; корпоративная торговля и цеховое ремесло приходит в упадок. Это означает появление некоторого числа свободно перемещающегося населения в поисках работы и социального статуса. В деревне появляется буржуазно-фермерское хозяйство. Жизнь во всех аспектах оказывается сосредоточенной в крупнейших городах. Подавляющее большинство продукции фландрских и брабантских мануфактур сбывается через Антверпен²². Антверпен, наряду с такими портовыми гигантами, как Флиссинген и Бриль, становится во время смутной ситуации объектом центральным, контролирование которого определяет приоритеты всей политической ситуации. Недаром захватить эти гиганты означало овладеть ситуацией, недаром захват Бриля в 1572 был сигналом ко всеобщему восстанию.

Восстанием были охвачены так же такие центры как Феер, Арнемёнден, Энкхейзен. Крестьяне там абсолютным большинством производили оперативный самосуд над происпанскими дворянами. Существующая власть, естественно, была заменена новой. В управление этими городами встали руководители движения, дворяне-кальвинисты, которые организовывали и осуществляли восстание. Они выполняли те судебно-административные функции, без которых город просто не мог существовать: жизнь, хоть и неспокойная, продолжалась. Это самоуправление не имело ничего общего с горой Табор. Тут в скобках хочется заметить одну деталь, иллюстрирующую насколько всё таки Нидерландская революция была специфическим явлением. Дело в том, что «всеобщее восстание» осуществляли отдельные группы людей, отряды доведённых до крайности людей. Но управлением занималась только буржуазия. Мало того, навербованным беднякам местами даже платили за службу.

Но всё же снова

о социально-политических причинах восстания. Интересен следующий факт, касающийся управления Филиппа: своими действиями он ущемил интересы буквально каждой социальной ячейки нидерландского общества, хотя сам он о последствиях подобного рода политики, видимо, вряд ли задумывался. Его политику в Нидерландах, как ровно противоположно ориентированную по сравнению с позднее действовавшей во Франции Наполеона III, можно по праву назвать политикой «антилавирования». Так, указом 1559, где была сделана оговорка, что епископами могут становиться только богословы с университетским образованием, он de facto обеспечил денежные должности опять же своим ставленникам из Испании. Этим указом он отбирал у дворян правомерную привилегию занимать выгодные епископские должности, поскольку те, конечно, не были «богословы с университетским образованием»²³. В оппозицию сразу встало дворянство под предводительством вельмож (членов при этом Государственного совета) – Принца Вильгельма Оранского, графов Эгмонта и Горна. Дворяне надеялись поправить своё положение за счёт секуляризации монастырских земель по уже означенным причинам. Представители, находившиеся в парламенте, стали требовать отмену «плакатов» (особых законов против еретиков) и восстановления вольностей страны, а так же вывода испанских войск²⁴, которые им тоже обходились весьма и весьма недёшево.

Большой интерес проявляло испанское правительство к доходам частных лиц. Олигархия самого высшего уровня тоже не избежала вымогательств испанской короны. Показательно, что об этом писал сам Альба к Филиппу: «Большие суммы непременно должны быть выжаты из частных лиц. Должно быть также получено согласие Генеральных штатов на взимание постоянного налога»²⁵.