Не менее сомнительными кажутся и сведения об отношениях между Сталиным и Кировым в течение десяти месяцев 1934 г., прошедших после окончания съезда. Сообщения об отдельных пререканиях между Сталиным и Кировым или ненадежны, или не свидетельствуют о серьезных разногласиях. Приводимые Р.Медведевым слова некоего Дурмашкина, приятеля второго секретаря Ленинградского обкома Чудова, о том, что "после съезда стало заметно отчуждение между Сталиным и Кировым", не кажутся весомым доказательством. (Почему мы должны верить Дурмашкину, но отвергнуть свидетельства членов Политбюро или других людей из близкого окружения Сталина, которые не заметили этого "отчуждения"?). Более чем сомнительным кажется утверждение Р.Медведева о том, что Киров занимал отличную от Сталина позицию в вопросе об отношении Коминтерна к социал-демократии. Представить себе, что Киров, который во всех своих публичных заявлениях был большим сталинистом, чем Сталин, стал энергично поддерживать социал-демократов, которых все коммунисты мира, включая оппозицию, называли "социал-фашистами" - значит игнорировать советскую и мировую реальность 30-х гг.
Однако "шерлок холмсы", "разгадавшие" тайну убийства Кирова, исходят из того, что любые факты из отношений Сталина и Кирова с февраля по ноябрь 1934 г. свидетельствуют о преступных намерениях Сталина. Сталин предлагает Кирову перейти на работу в ЦК. Это неспроста! Видимо, Сталину удобнее убить Кирова в Москве. Сталин оставляет Кирова в Ленинграде. Ясно: он боится Кирова и хочет, чтобы он не мешал Сталину творить черные дела. Сталин вызывает Кирова в Сочи, где он вместе со Ждановым сочиняют рекомендации о том, как следует освещать историю России. Это - явный подвох! Сталин поспорил с Кировым. Это - преддверие убийства. Волкогонов свидетельствует: "Некоторые историки ... считают, что в отношениях Сталина к Кирову появилась холодность, больше официального, что "досталось от "вождя" за какие-то незначительные промашки ... Документы, люди, знавшие Сталина и Кирова в то время, с которыми мне довелось говорить, не свидетельствовали ничего подобного". Вывод Волкогонова: "Скорее всего, Сталин просто умел хранить глубоко внутри свои чувства и намерения".
Версия об убийстве Кирова по заказу Сталина покоится на убеждении в том, что Сталин всегда так расправлялся с теми, кто сначала был его близким соратником, но затем превращался в опасного соперника. Разумеется, жестокие законы политической борьбы свидетельствуют о том, что бывшие соратники, оказавшись на политическом Олимпе, нередко вступают в острую схватку друг с другом, добиваясь свержения своих бывших соратников с вершин государственной власти. Именно так поступил Хрущев со всеми своими бывшими соратниками по Президиуму ЦК КПСС 1953-1955 гг., кроме Микояна и Суслова; так поступили соратники Хрущева по Президиуму ЦК в октябре 1964 г.; так расправился Горбачев со всеми своими коллегами по Политбюро. Можно привести и самые современные примеры из жизни новых верхов страны.
Совершенно ясно, что Сталин не был исключением из общего правила и его сотрудничество с Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, Рыковым уступило место безжалостной борьбе против них. Аналогичным образом изменилось и их отношение к Сталину. Не были лишены драматизма и отношения между Сталиным и его верными сторонниками, о чем свидетельствуют самоубийство Орджоникидзе в 1937 г., и выступление Сталина против Молотова и Микояна на октябрьском пленуме 1952 г. Вместе с тем, из 20 человек, находившихся в составе Политбюро с декабря 1930 г. (то есть с того времени, когда Сталин избавился от своих основных политических соперников) до октября 1952 г., 16 сохранили свой статус членов Политбюро до своей смерти или вошли в состав высшего органа партии - Президиум ЦК, избранного после смерти Сталина в марте 1953 г. Сталин поддерживал не только тесные деловые, но и неформальные дружеские отношения со своими коллегами по руководству. С Кировым же Сталина связывали многие годы тесной дружбы и никто не смог до сих пор привести сколько-нибудь серьезных сведений о разрыве или ухудшении отношений между ними.
Не менее убогими оказались и усилия комиссии ЦК КПСС, расследовавшей с 1956 г. в течение нескольких лет обстоятельства, связанные с убийством Кирова. Как утверждал Р.Медведев, ознакомившись с итоговым документом комиссии, Хрущев запретил его публикацию, заявив: "Пока в мире существует империализм, мы не можем опубликовать такой документ!". Можно предположить, что скорее всего выводы комиссии не отвечали предвзятому мнению Хрущева о роли Сталина в убийстве Кирова, а фраза про империализм, который всегда любил обличать Первый секретарь, была обычным для него речевым оборотом. Последующие усилия, предпринятые с середины 80-х гг. с целью найти "неопровержимые" доказательства вины Сталина в убийстве Кирова, также не увенчались успехом.
Анализируя имеющиеся факты об убийстве Кирова А.Улам пришел к выводу: "Убийство Кирова было актом, задуманным и осуществленным единственным человеком - Николаевым". Возможно, что это было именно так, ибо убийства на почве ревности до сих пор составляют немалую долю преступлений. Однако, несмотря на то, что версию об убийстве Сталиным Кирова за несколько десятилетий ее существования не удалось ни доказать, ни безошибочно обосновать, она стала служить для объяснения действий Сталина и его характера.
Однако вне зависимости от того, стоял ли кто-нибудь за Николаевым и какими мотивами он руководствовался, ясно, что сразу же после убийства в Ленинграде органы НКВД развернули бешеную активность, разоблачая всевозможные антисоветские "заговоры" и вылавливая "заговорщиков". Р.Медведев писал: "Убийство Кирова явилось важным звеном в цепи событий, которые привели в конечном счете к узурпации Сталиным всей власти в стране". Объясняя происходившие события, "разоблачители" Сталина пришли к следующим выводам: 1) Сталин захотел создать в стране обстановку террора, чтобы укрепить свою власть; 2) В этой обстановке Сталину было удобно уничтожить своих соперников, прежде всего "ленинскую гвардию" и всех, кто хотел "восстановить ленинские нормы" в партии и в стране; 3) По мере эскалации террора Сталин дал волю своему параноидальному безумию.
Прежде всего вызывает сомнения тезис о том, что Сталин нуждался в "узурпации власти". Власть Сталина и до убийства Кирова была огромна, и она не возросла после 1 декабря 1934 г. Система политического контроля за обществом, сложившаяся в 1917-1918 гг. и имевшая в своем распоряжении Агитпроп, ОГПУ, лагеря, многое другое вполне удовлетворяла Сталина до 1934 г. и продолжала его удовлетворять в последующем. Хотя Конституция СССР, принятая через два года после убийства Кирова, была во многом формальной, но она сняла многие "классовые" ограничения, установленные предыдущими конституциями. Сталинская конституция создала стройную иерархию органов представительной и исполнительной власти и гораздо более соответствовала внешним формам народовластия, чем предыдущие конституции. Ни Конституция 1936 г., ни другие законодательные акты не расширили полномочий Сталина.
Культ Сталина, сложившийся в начале 30-х гг. до убийства Кирова был сравним с прижизненными обожествлениями древнеримских императоров. Но и без культа своей личности Сталин пользовался неоспоримым авторитетом не только среди друзей, но и среди своих политических врагов. Один из корреспондентов Троцкого в России так описывал настроения бывших членов разбитых "оппозиций": "Они все говорят о ненависти к Сталину ... Но часто добавляют: "Если бы не он ... все бы развалилось на части. Именно он держит все вместе". По словам И.Дейчера бывшие вожди "оппозиций" ворчали, вздыхали и выговаривались. Они продолжали называть Сталина Чингисханом Политбюро, азиатом, новым Иваном Грозным. Их ворчание и эпитеты немедленно сообщались Сталину, у которого всюду были уши. Он знал истинные чувства униженных им противников и цену их публичных славословий. Но он был уверен, что они не пойдут дальше резких устных выражений своего политического бессилия. Правда, у ветеранов оппозиции были туманные надежды на будущее. Тем временем они выжидали и сдерживали своих более молодых и нетерпеливых сторонников.
Радостная реакция Троцкого на убийство Кирова, готовность бывших оппозиционеров воспользоваться любым удобным предлогом для того, чтобы свергнуть Сталина не могла не вызвать у последнего желания воспользоваться случаем для того, чтобы нанести удар по затаившимся врагам. По приговору 1935 г. Зиновьев, Каменев и ряд других бывших членов оппозиции, обвиненных в косвенных связях с окружением Николаева, были приговорены к различным срокам заключения, но в решении суда было сказано, что "судебное следствие не установило фактов, которые бы давали основания квалифицировать преступления зиновьевцев как подстрекательство к убийству С.М.Кирова".
Таким образом, если предположить, что Сталин отомстил своим политическим врагам, выражавшим радость по поводу убийства Кирова и жаждавшим отстранения его от власти, то к началу 1935 г. трудно найти иные свидетельства того, что Сталин "выиграл" от происшедших событий.
Сознавая приближение угрозы мировой войны, Сталин был заинтересован в консолидации общества и вряд ли он не понимал, что нагнетание всеобщего страха и истеричной подозрительности будет ослаблять страну. Следует заметить, что постановление ЦИК и СНК СССР об ускорении расследования дел о террористических организациях и терактах от 1 декабря 1934 г., которое в немалой степени способствовало созданию нездоровой обстановки, было принято в спешке. Утверждается, что это постановление, подготовленное секретарем ЦИК Авелем Енукидзе, было результатом его телефонного разговора со Сталиным, который готовился к отъезду в Ленинград. От принятия этого постановления меньше всех выиграл его автор, который решением пленума ЦК в 1935 г. был снят со своих постов и исключен из партии, после того, как в его адрес были выдвинуты различные обвинения, которые, по мнению Енукидзе, были сфабрикованы Ягодой. (Как пишет Р.Медведев, выслушав обвинения в свой адрес, А.Енукидзе бросил фразу: "Будь у меня власть Ягоды, я мог бы зачитать здесь и еще более нелепые показания!").