Самое раннее упоминание о семействе Клари встречается в церковной грамоте из Амьена в 1146 году. Ничто не указывает здесь на принадлежность семейства к феодальному классу. Как ни скудны дошедшие до нас сведения, они позволяют судить о семействе Клари и о самом хронисте в контексте социальной истории Пикардии на рубеже 12-13 веков. Робер де Клари принадлежал к мелкопоместному феодальному семейству, которое, лишь незадолго до описываемых в его хронике событий приобрело благородный титул и стало именоваться «де Клари». Клари были связаны с сеньорами Амьена не только узами феодальной зависимости, но и личной преданностью, о чем, в частности, свидетельствуют панегирические высказывания Робера, когда он говорит о своем сюзерене- Пьере Амьенском.
Характеристика духовного облика Робера де Клари была бы неполна, если пройти мимо того факта, что он излагает события на разговорном языке и в этом отношении его хроника является одним из самых ранних во французской литературе прозаических повествований такого рода. В Северной Франции разговорный язык входит в литературный обиход на рубеже 12-13 веков. Обращение к прозе стало считаться показателем серьезности намерений писателя. Автор прекрасно осознает, что повествует об исторических событиях и поэтому подчеркивает правдивость поведанного им как свидетелем происходившего. Хроника – первый историко-литературный труд, созданный на разговорном французском языке севера страны в 13 веке. Чрезвычайно существенная черта духовного и культурного облика хрониста – его наблюдательность, острота социального зрения. У Р. де К. отсутствует особая глубина и основательность субъективного восприятия религиозных идей. Хотя влияние богословской литературы и официальной крестоносной проповеди сказывается в определенных местах хроники, но в достаточно дозированной мере, и не им определяются основные направления мысли автора. Помимо существенно снизившегося к началу 13 века общего накала былого крестоносного энтузиазма, это обстоятельство объясняется еще и низким уровнем образования хрониста. Он по-своему убедительно рассказал историю завоевания Константинополя крестоносцами, но так, как это способен был сделать человек невысокой культуры, зато наделенный богатым воображением. Портретные зарисовки у хрониста схематично иконописны. В основном же автор остается на почве традиции, предполагавшей символизированное, условно стилизованное, фиксированное в общепринятых эпитетах описание действующих лиц. Совершенно иные качества повествователя обнаруживает Р. де К., рассказывая о Константинополе. Здесь он умеет превосходно поведать именно то, что, с его точки зрения, заслуживает внимания аудитории, может вызвать ее восхищение и что надлежит возвеличить перед слушателями. В этих описаниях ярко проявляется одаренность хрониста как безыскусного рассказчика. Из хроники следует, что автора восторгали не сами по себе произведения искусства – ему не дано было их понять, а лишь те аксессуары памятников архитектуры, скульптуры, прикладных искусств и т.д., которые более всего поразили провинциального французского рыцаря. Он увидел в Константинополе, прежде всего богатство – мрамор и порфир колонн, драгоценные камни, украшавшие оклады икон, и золото алтаря в храме св. Софии, сотню лампадных люстр на его своде. Взглядом грабителя Робер оценивает каждый светильник – в 200 марок серебра. Подобно всей титулованной и нетитулованной, крестоносной деревенщине, Робер был изумлен, прежде всего, византийской роскошью, обилием золота, великолепием мозаик, громадностью общественных сооружений. Об этом хронист и стремится рассказать в первую очередь таким же, как он, провинциальным мелким феодалам.
Повествование Робера де Клари « Завоевание Константинополя» наиболее приближено к исторической правде и не имеет себе равных в латинской хронографии 13 века.
2) Социально-идейная направленность хрониста Робера де Клари.
В связи с выявлением культурно-исторической специфики, исходных позиций и принципов освещения Робером де Клари событий 4 крестового похода неизбежно возникает вопрос о побудительных мотивах, заставивших рядового, полуграмотного или вовсе неграмотного участника рыцарской авантюры поведать современникам и потомкам ее историю. Иначе говоря, возникает проблема концептуального содержания рассказа о задарско-константинопольском предприятии крестоносцев. Только раскрыв это содержание, мы сумеем оценить труд Робера де Клари как закономерное порождение исторической мысли западного средневековья « классического» периода.
Авторы всех латинских хроник крестовых походов декларируют свою бескорыстную приверженность к истине как главный стимул их написания. Робер де Клари также привержен такого рода декларативности. В заключение записок он счел необходимым продиктовать писцу фразу, по меньшей мере, трижды уведомляющую будущих читателей и слушателей о том, что они «слышали правду, как был завоеван Константинополь». И хотя многие « добрые рассказчики смогли изложить все это лучше него», но его труд имеет то неоспоримое, преимущество перед прочими, что все это «подлинная правда». «Правда», которую хочет поведать и передать Робер де Клари, - это, правда, об обиде, нанесенной знатью рыцарям, то есть «правда», отражающая внутриклассовые противоречия в «воинстве божьем», двинувшемуся было против «неверных», а оказавшемуся, якобы волей случая, в Константинополе. Ярче всего настрой маленького рыцаря, его неприязнь по отношению к haut hommes проступает в сценах, где описываются различные эпизоды битвы за Константинополь и того, что последовало за этим взятием. Р. де К. отчетливо видит различия в общественном положении участников крестового похода. Он выделяет среди них несколько основных категорий. Это, прежде всего «могущественные и знатные бароны», предводители крестоносцев, лица высокого происхождения, богатые и влиятельные, те, по отношению к которым хронист питает открытую неприязнь; затем «знатные рыцари» и «бедные рыцари», т.е. все кто принимал хотя и принадлежал к феодальной аристократии, но занимал более низкие ступени на ее иерархической лестнице, не пользуясь ни политическим весом, ни имущественным достатком; далее идет «меньшой народ войска», куда относились оруженосцы и пешие.
Концептуальное содержание хроники не исчерпывается апологией рыцарской авантюры, сводимой к взаимосцеплению роковых случайностей. Через рассказ Робера де Клари красной нитью проходит еще одна важная идея, раскрывающая социальные истоки, смысл и направленность «Завоевания Константинополя». Эта хроника в противоположность Жоффруа Виллардуэна – панегирик рядовому рыцарству. Пикардиец воспевает деяния простых людей. В его хронике ясно звучит голос povres chevaliers, той массы, которую постигло в походе жестокое разочарование, поскольку она сама стала отчасти жертвой корыстолюбия, высокомерия, неприкрытого эгоизма, политических интриг своих вождей – знатных сеньоров и венецианского дожа, быстро нашедших общий язык. Они сговаривались за спиной рыцарей, не посвящая тех в свои планы. Так, бароны и прочие высокородные крестоносцы приняли на совете предложение дожа насчет завоевания Задара, а все остальные в войске не знали об этом совете, «кроме самых могущественных лиц». Они хитростью отнимали у рядовых воинов то, что, с точки зрения последних, причиталось им за их ратные труды. Все повествование Р. де К. ведется как бы от имени этих в конечном свете обделенных добычей, обманутых, ущемленных в своих притязаниях рядовых рыцарей, рассчитывавших не на жалкие подачки и не на крохи от завоеванного в Константинополе добра, а нечто гораздо большее.