Во втором письме Рикорд просил Головнина сообщить ему о своем и его товарищей здоровье. С обоих писем были сняты копии, а затем переводчики перевели их на японский язык и переводы отправили в японскую столицу.
24 июня Сампей и Кумаджеро отправились в Кунашир, захватив с собой Симанова и Алексея. Головнин дал обстоятельные инструкции Симанову о том, что он должен рассказать Рикорду, особенно на тот случай, если японцы начнут боевые действия.
19 июля в присутствии губернатора и многих чиновников Головнину и Муру было показано письмо Рикорда Сампею, Головнину и Муру. В первом письме Рикорд благодарил японцев за их желание начать переговоры и обещал немедленно отправиться в Охотск, чтобы к сентябрю возвратиться и доставить требуемое объяснение русских властей о поступке Хвостова. Но не зная входа в Хакодате, он прибудет в соседний порт и просил туда прислать лоцмана.
В письме к Головнину Рикорд сообщал о получении его записки и поздравлял своего друга со скорым освобождением.
Через несколько дней в Матсмай вернулись Сампей, Кумаджеро, Симанов и Алексей; последние вновь были помещены в камеру вместе с остальными.
Головнин и другие горели желанием узнать от прибывших как можно больше о родине, о событиях, происходящих в мире. Вот что писал он о своем настроении в эти дни: «Пусть читатель судит по собственному своему сердцу, что мы должны были чувствовать, встретив, так сказать, выходца из царства живых. Два года ничего мы не слыхали не токмо о России, но ниже о какой-либо просвещенной части света».
Тем временем губернатор решил перевести пленников в Хакодате, а пока поместил их в дом, где они жили прежде. Теперь дом этот не походил на тюрьму: решетки были сняты, охрана стояла без оружия, кормить стали гораздо лучше. Обслуживали пленников хорошо одетые мальчики, кушанье подавалось в красивой лакированной посуде. Японские чиновники один за другим приходили к русским, чтобы проститься с ними. На листочках, которые они приносили с собой, были написаны по-русски слова, выражавшие добрые пожелания. Один купец прислал ящик конфет.
Через четыре дня русские пленники были в Хакодате. Здесь им также отвели чистое помещение, хорошо кормили.
27 сентября «Диана» вошла в Хакодате. Рикорд немедленно направил свое письмо и письмо начальника Охотской области на имя первых после губернатора начальников острова.
В письмах говорилось, что действия Хвостова и Давыдова были самовольными и что русское правительство совершенно не причастно к этому инциденту. Далее выражалась надежда, что и японская сторона проявит стремление к дружбе. Японцы остались вполне довольны полученными письмами. Они поздравили пленников с приближающимся освобождением.
Однако одно обстоятельство взволновало Головнина. Когда японцы узнали, что на «Диане» доставлены письмо и подарки матсмайскому губернатору от иркутского губернатора, они захотели лично познакомиться с Рикордом и просили его самому вручить все это бунио — японскому губернатору. Головнин опасался, что японцы поступят с Рикордом так же вероломно, как в свое время поступили с ним. Свидание состоялось 30 сентября и закончилось благополучно. После этого пленникам разрешили подняться на второй этаж, откуда было хорошо видно, что парадная губернаторская шлюпка с Рикордом под тремя флагами — японским, русским военно-морским и белым (флагом мира) двигалась от берега к «Диане».
Не успели они спуститься на первый этаж, как японцы принесли письмо иркутского губернатора для перевода на японский язык. В письме была высказана просьба к японцам начать переговоры с Рикордом об освобождении пленных. В нем иркутский губернатор, между прочим, упомянул о его подарках для матсмайского губернатора, которые состояли из золотых часов и красного сукна, и просил принять их в знак «соседственной дружбы»; говорилось также, что у Рикорда имеется другое письмо, которое он сразу же вручит после освобождения пленных.
Вскоре с «Дианы» прибыл Такатай-Кахи, который привез весть, обрадовавшую всех,— это было известие об изгнании французов из Москвы. Головнину и другим хотелось узнать более подробно обо всем, что произошло на родине, как были разгромлены иноземные захватчики. По его просьбе Рикорд направил своему другу газеты, журнал военных действий, который охватывал события от начала наполеоновского нашествия до кончины Кутузова. Японцы также проявили живой интерес к тому, что произошло в России. Их особенно заинтересовало то обстоятельство, что французская армия, захватившая Москву, была повержена и ее жалкие остатки едва унесли ноги. Они попросили перевести описание важнейших боевых действий. Головнин объяснил, что французские войска, окруженные в Москве, вынуждены были пробиваться оттуда силой и что почти вся наполеоновская армия погибла. Японцы захлопали в ладоши, всячески восхваляя фельдмаршала Кутузова, говорили, что Кутузов «все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, собирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить их».
«Мы смеялись такому сравнению,— иронически замечает Головнин,— и говорили между собой: «Не мудрено, что честолюбие японцев заставит их подумать, не научился ли бессмертный наш герой Кутузов из тех книг, которые Хвостов у них похитил».
Японские власти обсудили полученные письма, и бунио решил освободить русских моряков.
3 октября пленники впервые встретились с Такатай-Кахи, пришедшим вместе с переводчиком. Почтенный старик, писал Головнин, с величайшей похвалой и сердечностью отзывался об отношениях к нему Рикорда, офицеров и матросов «Дианы» и вообще всех жителей Камчатки, с которыми ему довелось встречаться.
Но прежде чем русских моряков отпустят на шлюп, Головнину необходимо было встретиться на берегу с Рикордом и объяснить ему, что японцы никаких претензий к России не имеют, что подарков от иркутского губернатора матсмайский губернатор принять не может, ибо, взяв их, он обязан от себя послать подарки, а это строго запрещается японскими законами, и он просит, чтобы возвращение подарков не обидело иркутского губернатора. Наконец Рикорд обязан написать, что текст ответа японского правительства он хорошо понял и по возвращении в Россию русский перевод этого документа доведет до сведения своего правительства.
5 октября Головнин встретился на берегу с Рикордом. По просьбе японцев Василий Михайлович был одет в фуфайку и шаровары, сшитые еще в Хакодате из дорогой шелковой материи яркого цвета. На голове у него была парадная треугольная шляпа морского офицера, она не очень гармонировала с его необычным костюмом.
Японцы сделали все, чтобы свидание Головнина с Рикордом проходило в торжественной обстановке. Встреча должна была состояться в прекрасной комнате таможенного суда в присутствии нескольких переводчиков, «академика», а также некоторого числа чиновников низшего класса.
Около полудня Головнина ввели в таможню, у которой собралось множество солдат, одетых в богатые парадные платья из шелка или бархата, вышитых золотом и серебром. Переводчики и Головнин вошли в комнату, отведенную для свидания. Японцы по своему обычаю сели на пол, а Головнину был предложен стул. Вскоре прибыл на губернаторской шлюпке Рикорд вместе с офицером Савельевым, переводчиком Киселевым и несколькими матросами. Последние остались перед домом.
Головнин не стал описывать своих чувств, нахлынувших на него, когда он увидел своего друга, с которым был разлучен так долго. Он лишь заметил: «Представляю читателю самому судить, что мы чувствовали при первом нашем свидении».
После нескольких радостных минут, пережитых друзьями, Головнин сообщил о цели данного свидания. Рикорд в свою очередь сказал, что у него имеется предписание иркутского губернатора «касательно постановления, с обоюдного согласия между двумя государствами, границ и взаимных дружеских связей».
Обменявшись мнениями, Головнин и Рикорд решили, что поднимать эти вопросы сейчас не следует. Их можно решить только в японской столице, но для этого потребовалось бы задержаться еще на зиму в Хакодате. Жить на корабле зимой невозможно, а переезд на берег поставил бы русских в зависимость от японцев, что, конечно, было весьма нежелательно.
По окончании свидания русских офицеров угостили чаем и конфетами. Головнин проводил своих друзей до шлюпки, и они отправились к «Диане», Василий Михайлович вернулся к себе.
На следующий день японцы торжественно вручили Хлебникову и Муру шляпы и сабли. В этот же день все офицеры, одетые в лучшие платья и при саблях, были представлены бунио. На прощальной церемонии присутствовало более двадцати японцев.
Бунио вынул из-за пазухи лист бумаги и, приподняв его кверху, торжественно сказал: «Это повеление правительства!» О его содержании уже знали, но было одно важное добавление: на следующий день все пленники без исключения будут освобождены. Присутствующие стали поздравлять русских с радостной вестью.
После возвращения русских в отведенное им жилище к ним приходили чиновники, солдаты и многие простые японцы. А первые три помощника губернатора принесли с собой письменное поздравление и вручили его Головнину на память. В нем говорилось: От гинмияг.
«Все вы долго находились здесь, но теперь по приказу о бунио сами возвращаетесь в свое отечество; время вашего отбытия уже прошло, но по долговременному нашему здесь пребыванию мы к вам привыкли и расставаться нам с вами жалко. От восточной нашей столицы до острова Матсмая расстояние весьма велико, и по приграничности сего места во всем здесь недостаточно, но вы перенесли жар, холод и другие перемены воздуха и к благополучному возвращению готовы; о собственной вашей радости при сем не упоминайте, мы сами оную чувствуем и с нашей стороны сему счастливому событию радуемся. Берегите себя в пути, о чем и мы молим бога. Теперь, желая с вами проститься, написали мы сие».