Археологические исследования, и первую очередь в Эстонии, стали вновь подчеркивать преемственность населения и культуры, в ареале прибалтийских финнов начиная с каменного века[43], и X. Моора пришел к выводу, что хямесцы били древним северным прибалтийско-финским племенем, которое состояло в тесных контактах с населением северного побережья Эстонии. Позже, при появлении переселенцев из Эстонии в Финляндии появились Суоми и «собственно финны», или варсинайс-суоми[44].
Согласно древним представлениям, зафиксированным в более поздних средневековых источниках «земля еми простиралась от соленого моря до соленого моря»[45], то есть от берега Финского залива до берега Белого моря, что сходно с мнением Татищева.
В своем Историко-географическом очерке Заонежья М.В. Витов отмечает, что емь приладожская являлась коренным населением Русского севера[46], но наряду с ним такого же мнения придерживается и Л.В. Успенский[47]. Примерно аналогичной точки зрения придерживается и П. Епифанов. Он считает, что емь исконно жила на севере Руси, а потом переселилась «вдоль южного берега Ладожского озера, через Неву и южную часть Выборгской губы и от туда в юго-западную Финляндию»[48]. Но в его теории настораживает высказывание, что «финны (емь) везде встречались с остатками дикого Югорского населения, от которого получили несколько тысяч Югорских названий местностей, доказывающих, что Угра была первоначальное население Финляндии»[49]. Но если мы откроем Север в далеком прошлом Ф.С. Томилова, то увидим, что «Югорские племена жили на северном Урале и за уральским хребтом»[50]. Конечно, эти разночтения не имеют принципиального значения, но все-таки заставляют задуматься о достоверности сообщений. По мнению К. Ордина, «Емь пошла по Волге, так как жила по ее берегам, к верховьям и осела по южным берегам Ладожского и Онежского озер. Здесь они раздробились на более мелкие племена. Собственно тавасты (емь) занимали положение восточнее Балтийского моря между Онегой и Белоозером»[51]. Эту точку зрения можно назвать оригинальной, но едва ли с ней можно согласится безоговорочно. Автор, высказывая свою теорию, не подкрепляет ее какими бы то ни было источнииками, а хотелось бы увидеть археологическое подтверждения обитания еми по берегам Волги. Но есть и несколько иная точки а зрения, а именно, что емь первоначально жила на Волге, а появление еми в Финляндии осуществилось около 2-3 тысяч лет назад и окончательно она обжилась к первому тысячелетию[52], причем эта точка зрения так же не подкреплена источниками. Нечто подобное отмечает и Н. Валонен. Он высказывает мнение, что «Финляндия заселялась уже сформировавшимися племенами[53], причем место, которое определятся авторами сходно с мнением других исследователей [54] (см. приложение 4).
Н.М. Карамзин считает, ссылаясь на Нестора, что емь жила в Финляндии[55], тем самым он соглашается с летописными сведениями, которые, вероятно, были вымышлены. Причем он выстраивает очень интересные аргументацию, которую мы постараемся разобрать достаточно детально. Первое, чем он руководствуется это, что «емь в 1240 году шла на кораблях против Новгорода и хотела взять Ладогу»[56], но Ладога стояла на Волхве и остается вопросом разве нельзя было плыть на кораблях к низовьям Волхва, если считать, что емь жила между Ладожским и Онежским озерами? Второе, на чем Карамзин заостряет внимание, это поход 1256 года Александра на емь через Капоре[57]. Здесь в принципе нечему возразить и все достаточно приемлемо. Третье на чем Николай Михайлович заостряет внимание это летописное известие о походе 1227 года ладожан на емь[58]. Но разве нельзя считать, что ладожане это жители Ладоги и ходили на емь необязательно жившую в Финляндии? Этот факт можно поставить под сомнение. Четвертый аргумент построен также на походе, но уже 1311 года. В нем говорится, что новгородцы за морем воевали с емью. Причем он приводит различные доказательства этого[59]. Карамзин говорит, в большинстве своем, о событиях XIII-XIV веков, и если считать, что емь в XI-XII веках переселилась в Финляндию, то его мнение справедливо, но если такого переселения не существовало, то правомерно говорить о существовании двух племен: одного в Финляндии, а другого на Русском Севере. Подобное мнение высказывается и Н.А. Ингульской: «с течением времени в Финляндии образовалось три основные племенные группы: … на юге центральной части страны хяме (по-русски емь, по-шведски тавасты)»[60]. Здесь мы опять не находим археологических сведений. Следует думать, что эти сведения относятся к XIII-XIV векам. М. Клинге определяет, что «емь (хяме) занимала центральную часть Финляндии»[61], хотя он не аргументирует свою точку зрения. Иначе говоря, им не представлено археологических доказательств и не дает датировки, что делает его мнение весьма гипотетичным.
Весьма интересную этническую ситуацию перед нами рисует В.В. Седов, причем место еми находится именно в южной Финляндии[62] (см. приложение 5). Аналогичную карту рисует и Пименов[63] (см. приложение 6). Авторы Всемирной истории определяют место жительства еми на карельском перешейке[64] (см. приложение 7). Примерным аналогом могут явиться Исторические провинции Финляндии У. Соло[65] (см. приложение 8), он указывает провинцию Хяме на месте обитания еми, указанном другими авторами, это может быть обусловлено самоназванием провинции, то есть на месте обитания хяме (еми) со временем образовалась одноименная провинция. Отличным от всех других мнением располагает А.М. Прохоров. По его мнению, Емь обитала в современной Московской области[66]. Его точка зрения основана на фольклорных преданиях, но ведь одного фольклора не достаточно, так как любая теория должна стоять на археологическом фундаменте.
Отличную от других позицию занимает А.Н. Насонов. Он полагает, что при распространении погостов на территории Обонежской пятины (ряда), они доходили до поселений еми в Приладожьи[67] (см. Приложение 9). Следует заметить, что если совместить территорию Обонежского ряда (пятины) и ареал обитания еми на Русском Севере (по мнению большинства авторов), то они совпадают (см. приложения 4-9). Причем Насонов замечает, что от еми прионежья следует отличать их сородичей, обитавших на юго-западе Финляндии»[68]. Важно заметить, что, давая очертания Обонежской пятины, он определяет место еми от Онежского озера до Белого моря[69]. Парадокс заключается в том, что он определяет два места обитания еми. Насонов определяет, что существовало две еми: «приладожская» и «прионежская», причем он не представляет достаточно аргументированных доказательств, как того, так и другого. Чем это может быть обусловлено? Вероятно, емь была распространена достаточно широко и на большой территории, и можно говорить как о приладожской еми, так и о еми от Онежского озера до Белого моря и это будет относительно равноценно (естественно в рамках Обонежской пятины).
Весьма определенно о своих взглядах заявляет А.Г. Едовин. Им выделено четыре основных положения своего мнения [70]. Он заключает, что «в эпоху раннего средневековья на севере Европы существовало два различных племени – Хяме в Финляндии и Емь в Заволочье»[71], но тут же возникает вопрос: «Почему он упоминает только «еми Заволочья» и ничего не говорит о «еми приладожья» или «прионежья»? Во-вторых, он относит «покорение (вытеснение?) еми из Заволочья относится к XIII веку»[72] (см. приложения 2-3), причем он отмечает, что «первые столкновения новгородцев с хяме относятся к началу XIV века»[73], но разве это означает невозможность обитания хяме в Финляндии без столкновений с новгородцами? Так же им отмечено, что подвижки еми относятся к XII-XIII векам[74]. Весьма интересным представляется его мнение, что емь тождественна биармам скандинавских саг[75], но по данному факту им не предоставляется археологических доказательств, что делает это высказывание весьма гипотетичным. Причем, определяя место еми на Руси, он рисует достаточно подробную карту (см. приложения 2-3).
Теорий действительно много, но все же истинное место обитания емь окутано легкой вуалью. Чтобы ее слегка приоткрыть проведем небольшой анализ источников.
Во-первых, рассмотрим источники, которые говорят об обитании еми на Русском севере. Первое упоминание мы находим в летописях[76], но эти известия не представляют перед нашим взором ничего конкретного. Первая наиболее приемлемая запись относится 1137 году, где в «Уставной грамоте Святослава Ольгердовича», емь обязывают к выплате дани «скорой» - мехами [77], причем не указывается какая-либо сумма или количество. Очевидно, что этой записи предшествует поход 1123 года, где емь была покорена[78], но она не собиралась мириться с таким положением вещей, и совершала набеги на Новгород и его земли. Примером может служить поход 1141 года: «в то же лето придоша емь»[79]. Можно проследить нестабильную ситуацию, то есть борьбу с переменным успехом, что лишний раз доказывает воинственность еми, так как заметно ее конфронтационное отношение к Новгороду.