«Ты — не одно какое-нибудь дитя, а народ целого города, начиная от старших до наименьших, губил, разорял, уничтожал, подобно тому, как и предок твой предательски жителей этого же города перемучил, изгубил или взял в неволю. Где твой брат Владимир? Где множество бояр и людей? Побил! Ты не государь своему народу, а палач, ты привык повелевать над подданными, как над скотами, а не так, как над людьми! Самая величайшая мудрость: познай самого себя; и чтобы ты лучше узнал самого себя, посылаю тебе книги, которые во всем свете о тебе написаны; а если хочешь,— еще других пришлю: чтобы ты в них, как в зеркале, увидел и себя, и род свой... Ты довольно почувствовал нашу силу; даст Бог, почувствуешь! Ты думаешь: везде так управляются, как в Москве? Каждый король христианский, при помазании на царство, должен присягать в том, что будет управлять не без разума, как ты. Правосудные и богобоязненные государи привыкли сноситься во всем со своими подданными, и с их согласия ведут войны, заключают договоры; вот н мы: велели созвать со всей земли нашей послов, чтобы охраняли совесть нашу и учинили бы с тобой прочное установление; но ты этих вещей не понимаешь»...
Зная болезненную впечатлительность отца, Иоанн надеялся довести его до окончательного состояния безумия и, таким образом, скорее занять его место. Первое ему удалось, второе — нет. Именно это письмо Батория сыграло роковую роль. Случайно при его чтении присутствовал Иоанн Иоаннович. Царь вышел из себя, клялся уничтожить польского короля. Сын произнес несколько насмешливых замечаний и в результате — Иоанн ударил сына посохом в висок. Промучившись два дня, Иоанн Иоаннович скончался.
Отчаяние царя продолжалось около месяца. Когда этот период миновал, в Иоанне произошла огромная перемена: он окончательно перестал выносить около себя людей, не способных беспрерывно веселиться. Мария стала ему ненавистна. Но в то же время, почти совсем исчезла и его кровожадность. Казни стали в Москве редкостью. Но зато у Иоанна еще более усилилось чувство сладострастия. Оно дошло до болезненности. За несколько месяцев до своей кончины он заболел. За ним ухаживали жена Мария и невестка, вдова убитого им сына. Иоанн почти окончательно лишился сил, так что его приходилось поднимать на руках. Однажды ночью, когда около него дежурила невестка, царь вдруг почувствовал в себе прилив бодрости. Он сам поднялся. Невестка сидела рядом, в кресле. Иоанн неожиданно схватил ее за руки, потянул к себе и начал шептать ей слова любви. Между ними завязалась борьба. Царь делал отчаянные усилия, чтобы повалить ее, но ей удалось вырваться и она убежала.
Это был последний подъем чувств. Правда, царь скоро встал с постели, но все понимали, что дело близится к концу. Не чувствовал этого только сам Иоанн. Он подготовлял новый брак.
Царю сообщили, что у английской королевы есть красивая родственница Мария Гастингс, графиня Гонтингтонская. Иоанн не считал нужным скрывать своего отношения к Марии Нагой, хотя та в это время готовилась стать матерью. Он послал в Лондон дворянина Федора Писемского, который должен был посмотреть «невесту» и переговорить с королевой.
Царь предвидел, что королева Елизавета может возразить, что он женат, и велел передать ей условия, на которых может состояться новый брак. Писемский должен был объяснить, что брак Иоанна недействителен, ибо не признан архипастырями греческой церкви. В особом указе царь писал Писемскому:
«И сказать ее королевскому величеству, что Мария Нагая не царица, и будет пострижена в монастырь».
Иоанн требовал, чтобы Мария Гастингс и все лица ее свиты приняли греческую веру. Детям будущей царицы обещал «особые уделы, как издревле велось на Руси». Таким образом, царь, в погоне за новой жертвой своих страстей, был готов разделить свое царство между детьми английской принцессы.
Кроме того, Писемский должен был обещать Елизавете тесный союз Англии с Русью.
Королева приняла московского посла с большими почестями, по относительно сватовства дала уклончивый ответ. По ее словам, Мария Гастингс больна и видеть ее нельзя. Королева была в очень затруднительном положении. С одной стороны, ей очень хотелось породниться с русским царем, с другой же—Мария Гастингс не хотела слышать о браке с Иоанном, жестокости которого были хорошо известны в Англии. В конце концов, Елизавета нашла остроумный исход: под именем Марии Гастингс Писемскому показали какую-то рябую, кривобокую девицу почтенного возраста. Разумеется, после этого посол поспешил уехать из Лондона, чтобы сообщить царю, что его обманули и что выбранная им невеста похожа на чудовище.
За хитрость Елизаветы должен был расплатиться лейб-медик московского царя, англичанин Роберт, который первый сообщил ему о красоте Марии Гастингс. Роберта замучили в застенке.
Между тем, мысль о тесном союзе с Москвой настолько соблазнила английскую королеву, что она отправила к Иоанну чрезвычайного посла Джерома Боуса. Этот посол должен был передать Иоанну собственноручное письмо королевы, которая предлагала царю жениться на ее двоюродной племяннице, Анне Гамильтон, овдовевшей незадолго до этого. Анна отличалась красотой, но, в то же время, и твердым жестоким характером. Когда Елизавета спросила ее, не хочет ли она стать женой грозного царя, не боится ли она его, Анна рассмеялась и сказала:
— Я в мире боюсь только одного: старости. А московского царя я сумею укротить.
Боус привез царю портрет Анны, изображенной в сильно декольтированном платье. Этот портрет был специально написан для Иоанна, чтобы показать ему пышный бюст предлагаемой невесты.
Иоанн пришел в восторг. Боус имел у него несколько аудиенций, во время которых подробно обсуждались условия брака и вырабатывался план сближения с Англией.
Английская королева требовала, чтобы английские купцы получили в русском государстве право беспошлинной торговли и чтобы, в то же время, на все товары не английского происхождения были наложены высокие пошлины. Иоанн согласился на все эти условия, Боус начал подготовлять формальный договор. Царь торжествовал.
Но английский посол, кроме международной политики, затронул и вопросы интимного характера. Елизавета требовала, чтобы ко дню приезда невесты в Кремлевском дворце не осталось ни одной русской женщины и чтобы, прежде всего, оттуда была удалена Мария Нагая. Боус добавил, что леди Гамильтон уже выехала из Лондона.
Убрать из дворца тех женщин, которыми себя окружил Иоанн, было не трудно. Гораздо сложнее представлялся вопрос об удалении Марии, которая только что родила сына Димитрия. Иоанн был способен на многое, но выгнать царицу, еще не оправившуюся от родов, не был в состоянии даже он. В этом смысле он ответил английскому послу.
Боус, избалованный уступчивостью царя, надменно ответил, что «ее величество, английская королева Елизавета, требует исполнения всех условий, до последних мелочей. В противном случае она приказала прервать переговоры».
Это заявление Иоанну передал Годунов. Царь несколько дней, не выходивший из опочивальни, вспылил и велел передать англичанину, что если он немедленно не выедет из Москвы, его вывезут на кляче. После этого Боусу, конечно, осталось только покинуть столицу. С леди Гамильтон он встретился в Польше и уговорил ее вернуться в Лондон. Кажется/ это был первый случай, когда в Иоанне доброе чувство одержало верх над злым.
Но он тотчас же раскаялся в своем порыве. Ему казалось, что он проявил слабость, недостойную могущественного царя. Когда через несколько дней после отъезда Боуса ему доложили, что царица Мария встала с постели и просит у него дозволения предстать пред его очи, он грубо ответил:
— Пусть сидит в своем тереме и не суется туда, где ее не спрашивают.
Мария увидела Иоанна только в гробу.
Накануне своей смерти, 17 марта 1584 года, царь отправил Шуйского в Швецию. Ему сообщили, что у шведского короля есть дальняя родственница, отличающаяся удивительной красотой. Царь решил посвататься за шведскую принцессу. Он предлагал королю тесный союз и всевозможные льготы. Но Шуйскому не было суждено покинуть пределы Руси. На другой день его догнал курьер с вестью о кончине царя. Иоанн умер внезапно, во время партии в шахматы.
Даже его могучий организм не выдержал тех оргий, среди которых протекала его жизнь.