Таким образом, мы вплотную подошли к понятию «миф» - идеологической основе крестьянской цивилизации, как бы выросшему из магии и являющемуся его неразрывной частью, это своего рода мышление, язык, уникальное явление первобытной культуры, дописьменная ментальность, которая воплощена в богатых знаковых системах устной коммуникации. Миф прочно связан с современностью: «Исчезнуть из человеческого обихода миф не может, так как всегда сохраняется его основа: кровнородственные отношения между людьми, быт, образное отражение мира, метафорический язык, иначе говоря, самовосприятие человека как биологического существа в обществе символическими средствами культуры» (В.Шкуратов, с.102).
в) Миф как дописьменная ментальность.
Люди, живущие в окружении питающей природы, определяют себя и свой мир посредством символизирования процессов роста и размножения. Мировоззрение зрелой первобытности представлено мифом. Слово «миф» означает повествование, слово, речение. Отдельные рассказы организованы в систему жизненных представлений народа или эпохи - в мифологию. В европейской науке существует много теорий мифа. Историческая психология трактует это явление как сложное, развивающееся и неоднородное, она «пробует постичь первобытный миф как дописьменную ментальность, которая воплощена в богатых знаковых системах устной коммуникации» (В. Шкуратов, с.102). «В трактовке мифа необходимо избегать крайностей: полной биологизации или полной социологизации (или текстуализации). Разумеется дописьменный миф невозможно представить вне проявлений тела: моторных, органических, эвокативных. Здесь под слоем звуковой моторики (а миф есть вовлечение тела в действие произнесения) угадывается еще более древний пласт совсем уже нечленораздельной или молчаливой моторики. Воспоминание этой своей старины миф хранит, и к такой изначальности относится магия...
Мифическая выразительная система представляет свой мир опосредованно - словами, но только словами не может. Образ, который в магии еще предметен, и слово, которое в магии еще в значительной степени сигнально, уже углубились, интериоризовались, осмыслились. С одной стороны, они вовлеклись в самостоятельную вербальную сеть густейшей ассоциативности, с другой - интериоризовались в сознание и стали организаторами психической жизни. Словесно-пластические образы проникли в бессознательное и переплели нить рассказа ответами тела, делая сюжет для слушателей своим до органических судорог... Значение слова здесь совершенно буквально подкрепляется образом. Образность слова присутствует еще прямо, без всяких затей: двусторонняя сущность словесного образа еще не скрыта за поверхностью письменного текста, значение проявляется как ряд метафор.
Если положить слова исполнения на бумагу, то возникнет литературная мифология; если попробовать оставить слово в «чистом», невоплощенном виде, то получится ассоциативный эксперимент потока сознания (как у шизофреника). Настоящий первобытный миф сливает то и другое в подобие связного текста дописьменной непосредственной коммуникации» (В.Шкуратов, с.104)
В тексте мифа последовательность повествования опирается на образ, хотя и тормозится им. Слушатель мифа не только следует за сюжетом, он еще и создает для себя картины происходящего. В описании французского этнолога Леви-Строса, который занимался изучением первобытной мифологии, строение мифа приближается к музыкальному произведению, который можно слушать по горизонтали - в реальном времени рассказа, и по вертикали - как повторение изолированных тем. Образы мифа не только музыкальны, но и визуальны. Р.Барт, этнолог, занимающийся современной обыденной мифологией, называет миф «кражей языка». Этим он хотел сказать, что дологическое познание заменяет объяснение изображением, и это мы в полной мере можем отнести и к первобытному мифу.
Миф рассказывается, танцуется, поется; его участники связаны высокой степенью телесного взаимопонимания, им не нужно много слов для описания своих совместных видений. Это - частный опыт в том смысле, что он не закрепляется в словах и на бумаге, но закрепление и необязательно там, где люди постоянно практикуют совместные действия.
К. Леви-Строс обнаруживает рисунок объективной мысли в структуре мифа, но миф - это мысль, которая мылит человеком, не человек, который мыслит мифами (теория онтомышления): «мир за тысячи, миллионы, миллиарды лет не делал ничего другого, кроме того, что соответствовал обширной мифологической системе» (К.Леви-Строс, 1978\В.Шкуратов, с. 254).
Мифологическое мышление часто олицетворяет интеллектуальный склад доистории. Это происходит потому, что миф - центр ее духовной организации и по каналам исторической памяти из дописьменного прошлого нам передались именно мифы. Иной духовный опыт оттуда или мифологизировался, или не дошел вовсе.
Миф Леви-Строс причисляет к мыслительным формам. Посредством истории людей, а также всего, что их окружает, миф излагает туземные концепции мироздания и заодно демонстрирует способность мысли к обобщениям без помощи понятий, одними комбинациями образов. Так же строятся и дописьменные, весьма сложные классификации, которые Леви-Строс описал в книгах о тетемизме и первобытном мышлении. Мифологический ум - не индивидуальный, а коллективный, он основан на информационном коде, общем для природы, общества и психики.
Вооружившись теорией, пора переходить к практике, а точнее к непосредственному рассмотрению особенностей языческой культуры восточных славян в начале нашей эры.
3. Языческие обряды и культы наших предков
Многогранности языческого мировоззрения, сложившегося из наслоений многих эпох, соответствовало многообразие форм культа и мест обращений к мифологическим силам. Моления об урожае, различные заклинательные действия, обращение к силам природы к духам добра и зла, рассеянным в природе, производились тоже повсеместно: пунктом обращения к этим силам и принесения им жертв-«треб» могло быть и отдельное жилище, и срединная площадь селения, и ключ-родник, и луг за околицей, и берег реки, и лесная поляна, и возделанная земледельцами нива - «жизнь». Одни ритуальные действия не требовали почти никакого реквизита, кроме венка из цветов, свежесорванной ветки березы или разведенного на берегу костра. От таких языческих ритуалов-игрищ, конечно же, не могло уцелеть никаких археологических материалов, но они оставили свой след в устном фольклоре. Для другого вида ритуальных действий требовались те или иные сооружения, или временные на одно празднество, или постоянные «капища», «кумирни идольские», снабженные деревянными или каменными изображениями славянских языческих божеств. Различными были и «радиусы притяжения» ритуальных пунктов: одни обряды замыкались только внутри дома или усадьбы одной семьи, другие собирали на «пиры идольские» всех мужчин села в общесельскую «контину» (от катъ - угол), а женщин в «беседу». Были и такие святилища, к которым стягивались люда на «собрание» (на совместное пребывание «со-бытие») со всего племени или даже из нескольких соседних дружественных племен. Такие особо почитаемые ритуальные пункты просуществовали несколько тысяч лет и в конце концов были восприняты церковью (как православной, так и католической) с целью использования давней традиции религиозных молений в данном месте (т.е.для постройки храма).
Многие языческие обряды проводились не только во всех домах славянской деревни одновременно, но имели и общественную форму, когда все жители поселка покидали свои хоромины и участвовали в общесельском ритуальном действе. Часть этих обрядов проводилась внутри поселка, но большинство их, по всей вероятности, устраивалось за околицей на холмах, у «кладязей многочестных» или между несколькими поселками («игрища между селы»). Существовали и возникшие еще в скифо-сколотское время общеплеменные святилища на священных горах.
Следует в типологической последовательности рассмотреть сначала мельчайшие ячейки древнего славянского общества: жилище, как семейная крепость, защищавшая от злых духов, погребение, дом мертвых, как место общения с благожелательными предками, которые были достаточно незначительной частицей древнеславянской жизни, составляя как бы «атомы, из которых складывалась молекула поселка, объединявшего десятки, а иной раз сотни семейных жилищ», а затем и более масштабные и значительные его части: святилище внутри поселка и святые «красные» горки как место общеплеменных соборов.
Итак, мы начнем свое изучения быта славян-земледельцев начала нашей эры с их семейного жилища - дома.
а) Дом в системе языческого мировоззрения
«Дом - мельчайшая частица, неделимый атом древнего общества был весь пронизан магическо-заклинательной символикой, с помощью которой семья каждого славянина стремилась обеспечить себе сытость и тепло, безопасность и здоровье» (Б.А.Рыбаков, с.460).
Для изучения домашнего быта восточных славян в период сарматского ига зарубинецкая археологическая культура практически не предоставляет никаких сведений, за исключением глиняной посуды - это в основном простые или культовые горшки и миски. В это время практикуется трупосожжение, что опять лишает нас возможность получить достоверную информацию об особенностях костюма и украшений. Здесь нам придется довольствоваться косвенной информацией, полученной на основе этнографического материала, собранного преимущественно в русской, белорусской и украинской деревне XIХ века.