Другая временная задержка была вызвана болезнью Кранфилда. Нетерпенье Бэкона и Бэкингема, которое они показывают в своих письмах, подтверждает ключевую роль Кранфилда в проведении реформы.[444]
Учитывая интерес слуг Хаусхолда, Кранфилд настоял на том, чтобы был создан специальный субкомитет с полномочиями исследовать злоупотребления внутри департамента, вмешиваться в деятельность его слуг, т.е. иметь над ними административное преимущество.
Паралич административно-финансовой системы Хаусхолда и консерватизм его слуг были настолько сильны, что не многие верили в успех реформ. Совет практически самоустранился. Бэкон писал, что среди его членов господствует мнение, что "сегодня будет как вчера, а завтра как сегодня".[445] Поэтому все детали реформ были разработаны вне Совета.
Комиссия Кранфилда сконцентрировалась на расходах Хаусхолда, его раздутом штате, казнокрадстве и коррупции его слуг. Она предложила на 1/4 сократить количество присутствующих и их слуг, уменьшить количество столов (до 60), сократить потребление пива и эля, навести порядок в поставках, экономить на используемых материалах, ограничить получение слугами чаевых и использование ими служебных привилегий.
Летом была подписана новая Houshold Book, как компромисс с Гофмаршальской конторой, которая соглашалась на сокращение штата хозяйственных департаментов двора и столов до 84. После краткосрочного сокращения столов в результате смерти королевы Анны, в 1622 г. наметился новый рост их количества, связанный с деятельностью Бэкингема. и ослаблением контроля со стороны правительства. За последние три года их стоимость возросла более чем на 10.000 ф.
Одна из главных заслуг Кранфилда заключается в том, что он ввел в деятельность Хаусхолда коммерческие методы оплаты его расходов живыми деньгами, а не казначейскими расписками (tally). Но вряд ли существенная экономия была возможна без изменения общих принципов владения должностями и роли двора в системе королевского представительства. Значение реформ Кранфилда в демонстрации возможностей того, что можно достичь в рамках данной системы. Они стали своего родом полигоном для распространения реформ на государственные структуры. Полученный опыт в последствии был применен в реформировании управления флотом, Казначейством, департаментом заведующим производством артиллерии. М. Прествич предлагает рассматривать реформы двора как часть общей компании государственной экономии под руководством Бэкона.
В рамках мероприятий по сокращению расходов на содержание двора в 1618 и 1619 гг. вышли королевские прокламации требующие изгнать из королевской свиты различных бродяг и прихлебателей.
Всем слугам хаусхолда и присутствующим при дворе под страхом заключения в дворовую тюрьму (Marshalsea) запрещалось допускать в свои покои и конторы посторонних. Составлялись списки лиц допущенных ко двору, которые передавались королевскому приставу. Через него должно было производиться и увольнение слуг, чтобы они не задерживались при дворе.[446] Но подобные меры оказались мало эффективны, из-за стремления придворных слуг сохранить собственную прислугу (servants' servants).
Несмотря на то, что Яков I понимал, что присутствующие при дворе бродяги, и разного рода "прихлебатели" "обижают и оскорбляют нашу персону и двор"[447], стремление королевских слуг сохранить собственную прислугу, упорное нежелание последних покинуть двор и неспособность придворных структур оградить хаусхолд от лишних людей, делало эти прокламации практически невыполнимыми.
В целом можно выделить общие причины провала административно-финансовых реформ Хаусхолда. Опыт Кранфилда показал, что экономия зависела от контроля над снабжением и придворной бухгалтерией. Именно из-за недостаточного исследования второго элемента реформы не имели должного эффекта. С другой стороны, их временный и частичный успех объясняется временной поддержкой со стороны Якова I и Бэкингема, которые использовали деятельность Кранфилда для подавления оппозиции. Серьезным барьером для реформ выступал сам король, с его непониманием сущности финансовых проблем. Провал реформ имел серьезные политические последствия, показывая слабость коронной администрации контролировать придворные расходы на глазах палаты общин, к которой постоянно приходилось обращаться за новыми субсидиями.
Другой серьезной причиной провала реформ стало сопротивление со стороны королевских слуг. Оценивая деятельность Кранфилда, Д. Чемберлен скептически относился к его возможному успеху, поскольку тот стал очень непопулярен "в Сити и еще меньше во дворе". Его усилия, считал Чемберлен, ни к чему не привели ибо так всегда случается с людьми, "находящимися вне своей стихии и выступающими против многочисленных и хорошо поддерживаемых противников"[448].
Видимо, подобная участь постигала всех "реформаторов" королевского хаусхолда. В апреле 1611 г. некто Колмен, который лишь месяц назад предложил проект экономических реформ Хаусхолда, жаловался, что этот проект сделал его ненавистным всему Хаусхолду, это "приносит ему одни насмешки и делает посмешищем в [департаменте] нижних ступеней". Он просил помощи и защиты у Сесила, предполагая, что его предложения дадут экономию в 20.000 ф., а позже, видимо, для большей заманчивости говорил о 58.000 ф.[449] Он просил министра оценить его проект, но видимо этого не было сделано. Сесила в то время интересовали другие проблемы – как вернуть расположение Якова I и собственное здоровье.
2.3. Право королевских реквизиций
Реквизиция продовольствия и отдельных товаров для нужд королевского двора принадлежало к числу наиболее важных прав, которыми обладала королевская власть в Англии. В к. XVI — н. XVII вв. оно стало одним из камней преткновения в отношениях между короной и парламентом, между королем и его слугами.
Деятельность королевских поставщиков (purveyors) была чрезвычайно важна для снабжения королевского двора, но в то же время она вызывала огромное недовольство значительной части населения страны. Еще в XIII в. при Эдуарде III автор одного трактата писал, что "поставщики посланы в этот мир, чтобы творить то, что дьявол делает в аду".[450] Особенно это недовольство возросло в к. XVI — н. XVII вв.
Королевские реквизиции (purveyance, от “purvey” из лат. providere — снабжать) были основаны на древнем праве короля (гафоль), согласно которому подданные должны были бесплатно или по фиксированным ценам обеспечивать королевский двор продовольствием и товарами, а также транспортировать их и сам двор (cartage).
Это право возникло еще в англосаксонский период, но свое полное развитие получило с момента нормандского завоевания. Первоначально оно касалось только землевладельцев, несших рыцарскую службу королю, однако к XVI в. реквизиции распространились уже на всех землевладельцев вне зависимости от того, были ли они на королевской службе или нет. [451] В XV в. право реквизиций трансформировалось в обязанность подданных ежегодно принудительно продавать для королевского двора продовольствие и другие товары по фиксированно низким ценам, что порождало бесконечные жалобы и протесты. Королевские реквизиции раскладывались по графствам неравномерно, но в равных долях среди собственников каждого графства.
Существовали два вида закупок: 1. крупные разовые закупки в портах и на рынках относительно удаленных от двора графств таких нескоропортящихся продуктов и товаров, как соленая рыба, вино, воск, уголь, лес; 2. более регулярные реквизиции продовольствия с населения в том районе, где находился двор, прежде всего с графств вокруг Лондона. Если первый вид поставок вызывал жалобы в основном в связи с несвоевременной оплатой, то второй – из-за частоты реквизиций.
Реквизиции были одной из самых ненавистных королевских прерогатив, постоянным поводом недовольства как баронов, так и парламента. Великая хартия (ст. 28 и 30) пыталась ограничить королевское право согласием собственника. С усилением королевской власти право реквизиций все более расширялось к королевской выгоде. В 1362-63 г. парламентарии требовали переименовать поставщиков в покупателей (buyers).[452] Елизавета была вынуждена сделать это, когда имя реквизиторов стало совсем ненавистно подданным, но на французский манер (achatour). В то же время она зафиксировала наметившийся переход реквизиций из натурального побора в денежный сбор. Именно Елизавета, по мнению Чамберса, опасно привязала королевский двор и его доходы к обычаю реквизиций, заложив своего рода "бомбу замедленного действия" под финансовую систему государства, которая взорвалась при ЯковеI Стюарте. Елизавета активно использовала реквизиции для снабжения не только двора, но и флота.[453] На 1570-е годы приходится пик деятельности королевских поставщиков. Количество поставщиков достигло 56 человек и 111 помощников. Около половины из них входило в штат двора. Поставщики закупали более 110 наименований товаров.[454]
Подсчитать ценность реквизиций для хаусхолда довольно сложно, поскольку отсутствуют полные годовые отчеты. Существуют отчеты только по отдельным товарам и графствам. В 1610 г. во время подготовки Великого Контракта само право реквизиций как таковое было оценено в 50.000 ф., что было естественно завышено, поскольку включало своего рода моральную компенсацию за отказ от него. Подсчет 1612 г. дает цифру в 37.500 ф., но Ф.Дитц более склонен к оценке в 25.000 ф., которая складывается из разницы между возможными расходами хаусхолда, если бы снабжение двора осуществлялось по рыночным ценам и реальными расходами, включающими реквизиции (95.238 и 70.508 ф.).[455] Но, скорее всего, эта цифра показывает именно разницу в ценах, чем реальную стоимость реквизиций. Так или иначе, королевские реквизиции составляли около 1/3 бюджета двора.