В первые недели восстания отряды состояли из тех же слоев, что и сама повстанческая организация, т. .е. из ремесленников, рабочих, служащих, студентов, крестьян, дворовой службы, мелкой шляхты. Оружие повстанцев составляли косы (прикрепленные к древку не поперек, а вдоль), пики, топоры, реже — охотничьи ружья и пистолеты, наконец, оружие, захваченное у противника. Несмотря на чрезвычайные трудности борьбы, в том числе и природные (зимний период), первые повстанцы были преисполнены энтузиазма и жажды сражаться с врагом. Они рассчитывали лишь на собственные силы и верили в победу. Не имея оружия, повстанцы шли в бой, чтобы «руками добыть ка1рабины, а карабинами пушки». На запрос Лянгевича об оружии Бобровский отвечал, что оружие для восстающих всегда находится у противника. Малочисленные и плохо вооруженные повстанцы шли в открытый бой с могущественным противником. Беззаветная преданность справедливому, святому делу рождала этот героизм и приносила известные успехи. Повстанцы не могли одолеть многочисленную и хорошо вооруженную армию русского царизма, но они добились того, что восстание развивалось. Оно не погибло через несколько дней, как того ожидали царские правители, Велепольский и польские имущие классы, но продолжалось уже много недель и все более усиливалось. И в этом заключался главный успех восстания в его первый период.[35]
Генерал Людвиг Мерославский принял порученный ему пост, устроил по этому случаю особую церемонию, но из Парижа выехал только 10 февраля. Спустя неделю он перешел русскую границу в направлении Влоцлавка (в северо-западном углу Царства Польского) и получил в свое распоряжение отряд повстанцев численностью около 100 человек. Здесь он выпустил воззвание, в котором призывал многомиллионный народ к восстанию, рекомендуя обеспеченным и образованным людям поднять на борьбу «необозримые тучи деревенского люда». Однако через два дня, 19 февраля, Мерославский потерпел поражение в стычке возле деревни Кшивосонд. После этого он получил новый отряд численностью до 700 человек, но и этот отряд вскоре же был рассеян царскими войсками возле деревни Нова Весь. Оба поражения были обусловлены прежде всего неуменьем Мерославокого вести партизанскую «малую» войну, его неосторожностью и непредусмотрительностью. Расстроенный неудачами, Мерославский не нашел иного решения, как покинуть родину: 23 февраля он перешел прусскую границу и вернулся в Париж, не послав в Варшаву предварительно никакого уведомления.
Неприглядная история с Мерославским вызвала большое разочарование в национальном правительстве. Оно решило, что если Мерославский не приедет в страну до 8 марта, то постановление о его назначении отпадет само собой. Мерославский не приехал и его диктатура, таким образом, прекратилась. Она не принесла восстанию ничего, кроме ущерба.
В это время (в конце февраля) национальное правительство пополнилось представителями Исполнительной комиссии, однако вскоре после отсева некоторых членов оно осталось почти в прежнем составе, именно: Бобровский, Авейде, Яновский, Гиллер, Майковский и директор пароходного общества на Висле Леон Круликовский.[36]
Восстание началось без предварительной подготовки крестьянства к участию в нем. Руководители повстанческой организации опасались, что массовое движение вооруженных крестьян против царизма может перерасти в социальную революцию против польских помещиков. Естественно, что крестьяне в массе своей не поднялись на борьбу за национальное освобождение.
Фактическое отношение различных групп крестьянства к восстанию в первые недели было самым различным.
Многие крестьяне участвовали в повстанческих отрядах с первых дней движения. Это имело место главным образом в восточных воеводствах — Подляском и Люблинском, где повстанческой организации удалось завербовать многих крестьян еще перед восстанием. Отряд ксендза Бжоски, совершивший нападение на г. Луков, состоял в большинстве своем из крестьян. В отряде ксендза Пашковского, совершившего наиадение на Ласкажев, были одни крестьяне. Значительную часть составляли крестьяне в отрядах Леона Франковского и Mapтинa Борелевского (Лелевеля).[37]
В то же время в ряде случаев крестьяне выступили против повстанцев, которых они рассматривали как защитников помещичьих интересов. Повстанческая организация не сумела накануне восстания доказать крестьянам народного и освободительного характера своих целей. С другой стороны, царские власти всячески старались очернить повстанческое движение как дело помещичье и антикрестьянское. Поэтому выступления крестьян против повстанцев в первые недели восстания следует рассматривать не как движение антинациональное, а как движение социальное, направленное против помещиков. Крестьяне помнили события 1846 г. в соседней Галиции, аграрную реформу в ней рассматривали как результат крестьянских выступлений против повстанцев и думали, что своей борьбой против шляхетского восстания скорее добьются земли и свободы. Первая неделя восстания, когда царские войска очистили многие территории, а новых властей не было, казалась крестьянам благоприятным моментом для предъявления своих претензий к помещикам. Естественно, что во многих местах крестьяне выступили против помещиков. Часто они прикрывали свои выступления заявлениями о желании усмирить повстанцев, но это не меняет социальной сущности подобных выступлений; крестьяне своими антиповстанческими заявлениями просто предохраняли себя от репрессий царских властей.
Движение крестьян против помещиков в начале восстания не было повсеместным и наблюдалось главным образом в южной части Царства Польского — в Люблинской и Радомской губерниях. Только в одном Опочинском уезде крестьянское движение приняло массовый характер. Здесь повстанцы допустили ошибку: издали приказ о мобилизации всех мужчин, включая крестьян, в возрасте от 18 до 36 лет. Крестьяне, освобожденные от рекрутского набора по указу Велепольского, подвергались насильственной мобилизации со стороны повстанческой власти, задачи которой еще не были ясны крестьянам. Естественно, что все население деревень было охвачено брожением. Крестьяне деревни Волька Клуцка, принадлежавшей жестокому эксплуататору и яростному противнику восстания, взбунтовались. Движение перекинулось на другие деревни и охватило свыше 50 населенных пунктов. Крестьяне нападали на помещичьи усадьбы, забирали имущество, избивали и арестовывали помещиков, арендаторов и других «подозрительных» лиц. Царские власти направили в уезд военные силы и усмирили крестьян, многие из которых были арестованы; лица, арестованные крестьянами, почти все были освобождены. Уже это свидетельствует, что движение крестьян в Опочинском уезде по существу было направлено прежде всего против помещиков, а не против повстанцев.
В ответ на выступления крестьян против повстанцев и помещиков повстанческие власти применяли жестокие репрессии. Многие крестьяне, обвиненные в шпионаже, в подстрекательстве или активных выступлениях против национального правительства, были расстреляны или повешены. Десятки крестьян были осуждены, в частности, Лянгевичем. Трудно сказать, сколько крестьян было казнено в первые недели восстания, но в течение всего года, как полагает проф. Кеневич, погибло около 200— 300 крестьян. Повстанческие репрессии против крестьян свидетельствовали о неправильном отношении руководящих деятелей восстания к крестьянам и, следовательно, ослабляли силы восстания.
Что касается основных масс крестьянства, то их отношение к восстанию было выжидательным. Манифест и аграрные декреты повстанческого правительства вызвали сочувствие среди крестьян. Во многих местах повстанческие власти оформляли наделение крестьян землей и отмену чиншей о виде специальных документов, подписанных представителями крестьян, помещиков и повстанческой власти. Однако крестьяне не вполне верили повстанцам, сомневались в успехе их дела и поэтому воздерживались от поддержки их борьбы. Несомненно, такое отношение крестьян к восстанию набрасывало тень на его перспективы.
Перед восстанием многие помещики примкнули к повстанческой организации, однако лишь некоторые из них приняли участие в первых выступлениях. Как правило, помещики и буржуазия продолжали выступать против восстания. Многие помещики бежали из деревень в города, а о Варшаве собралось их до двух тысяч. Руководящие деятели партии белых решили занять выжидательную позицию. Они обратились к польскому обществу с воззванием, в котором расценили восстание как дело «безнадежное» и призывали всех поляков (воздерживаться от сотрудничества с повстанцами. Подобную позицию заняли также провинциальные съезды помещиков, которые происходили в некоторых местах, как, например, в Подляском, Люблинском и Сандомирском воеводствах. На этих съездах подчас раздавались голоса возмущения против «безумцев», которым нечего терять и которые только ввергают край в пропасть несчастий. Помещики уговаривали повстанцев разойтись по домам, обманывали их фальшивыми приказами, якобы изданными повстанческими властями, отказывались помочь им материально. Падлевский жаловался, что многие люди разбежались главным образом потому, что помещики умышленно обманывали их и разгоняли от имени Комитета. Лянгевич в своем воззвании «К шляхте Сандомирского воеводства» также обвинял помещиков в равнодушном или даже враждебном отношении к повстанцам.