Таким образом, нетерпимость приверженцев реформы и ее противников, нежелание Никона считаться с патриотическими чувствами своих соотечественников и их предубеждением против всего иноземного; обрядоверие и богословское невежество, проявленные обеими сторонами; склонность патриарха к крутым действиям
1 Цит. по Флоровский Г., Пути русского богословия. Киев. 1991, с. 64.
(«оборвать», «обругать», проклясть», «избить неугодного человека» - таковы были обычные приемы его властного пастырства);1 искренняя готовность старообрядцев пострадать за веру – все эти остоятельства придали придали конфликту особенно ожесточенный характер и привели к тому, что спор о «троеперстии» перерос в церковный раскол.
Раскол стал фактом после того, как церковный собор 1666 – 1667 годов предал анафеме всех упорствующих в сохранении старых обрядов и старых богослужебных книг. Таким образом, старообрядцы были поставлены перед выбором: смириться или пойти на безусловный разрыв с официальной Церковью, которая признала недействительными решения Стоглавого Собора 1551 года, весьма почитаемые ревнители московской старины. Формальными причинами раскола стали обрядовые разногласия, споры о богослужебных текстах и не соблюдении старообрядцами церковного послушания, дисциплины, обязывающей священников и мирян исполнять соборные решения и повиноваться архиереям. Более глубоких, чисто религиозных оснований для разрыва не было; взаимные обвинения в ереси были явно не справедливы, т.к. Никонова реформа не затрагивала основ веры, а старообрядцы впервые два десятилетия своей полемики с официальной Церковью твердо стояли на почве православия, (лишь позднее в некоторых общинах старообрядцев были сформулированы учения, к которым можно применить слово «ересь»). Вряд ли уместно считать причиной раскола личную вражду Никона и Аввакума. Неприязнь, разделившая патриарха и вождей старообрядцев, была идейниго, а не личного свойства, хотя основные участники тогдашней бурной политики хорошо знали друг друга.
1 Ключевский В.О., соч. Том 3, с. 287 – 288.
Глава 2. Никонианство и старообрядничество в контексте начала модернизации России.
В основе противостояния, расколовшего русское общество во второй половине XVII века, было столкновение двух взглядов на будущее Московского царства, на его роль в утверждении православия.
Старообрядцы, опираясь на описанную выше концепцию изомеционизма, искали свой идеал в былом, пытались обнаружить гармонию в московском прошлом. Однако обращенность к минувшему была способом разрешения насущных проблем XVII столетия, средством сохранения веры в условиях безмерного раздвижения границ формирующейся империи и неизбежных контактов с иноверцами, в условиях проникновения в Россию латинской образованности и западных влияний. По замечанию историка Н.К. Костомарова «раскол гонялся за стариной, старался, как бы точнее держаться старины; но раскол был явление новой, а не древней жизни».
Главной идеей старообрядцев было отделение от мира зла, не желание жить в нем. Уходя в леса, они пытались превратить свои поселения в некое подобие желанного богосокровенного града Китежа. При этом им пришлось отказаться от упования на царя, который не справился с ролью внешнего носителя идеала. Соответственно повышалась роль нравственности каждого из верующих – носителя внутреннего идеала. В официальном православии существование царя и официальной церкви смягчало противоречие между сущим и должным, разрушало «осевой» характер христианства, принижало роль личной активности в деле спасения. Отпадение раскольников от официальной власти и церкви резко обострило для них проблему столкновения сущего (власти царя – антихриста) и должного (царства справедливости), восстановило «осевой» характер их верований, повысило роль активности человека в спасении души.
Это несколько сближало старообрядчество с европейским протестантизмом XVI – XVII веков. И в том и в другом случае стремление к спасению после смерти стимулировало трудолюбие и аскетизм, умеренность в потребностях.
Верующий протестант стремился хорошо работать и меньше потреблять, чтобы честным путем добиться богатства и таким образом убедиться в своей избранности Богом в том, что он достоин спасения после смерти. Для протестанта повседневный труд приобретал особый, духовный смысл, также как процесс получения прибыли, обогащения. Так создавалась нравственная, духовная основа буржуазного общества, которую немецкий социолог М.Вебер назвал «духом капитализма».
Правда, между русскими старообрядцами и европейскими протестантами было больше различий, чем сходства. Начать с того, что староверы были принципиальными традиционалистами и уже поэтому не могли сыграть в развитии капитализма той роли, которую сыграли не чуждые идеям обновления протестанты. Кроме того, протестанты были индивидуалистами. Их идея спасения сугубо индивидуалистична: каждый спасается в одиночку. В жизни старообрядцев огромную роль играла община, вообще коллективные формы поведения – вплоть до коллективного самосожжения.
Характерной особенностью ранних старообрядческих общин рубежа XVII и XVIII веков, таких, как Выгорецкое общежительство, была общность потребления. Но в крепостной России XVII века, где вся экономическая деятельность была извращена и деформирована вмешательством государства, где были расшатаны основы хозяйственой этики, где было редкостью умение четсно работать и торговать, - в этой России старообрядчество оказалось духовным сообществом, способным сохранить и восстановить отношение к труду, без которого не возможно превращение предпринимательства в наследственное занятие.
Ведь без нравственной (духовной) базы стремления к наживе очень легко вырождается в преступную деятельность.
Содействие старообрядчество процессу модернизации было недолгим. Помогая созданию классов нового, буржуазного общества, старообрядчество одновременно оплетало капиталиста и рабочего сетью взаимных обязательств, поддерживая между ними тардиционные общинные отношения. Тем самым оно тормозило углубление модернизации, мешало превратить отношение предпринимателя и рабочего в безличные, функциональные, чисто рыночные.
Сходным было и влияние старообрядчество на рост грамотности населения. Широкое распространение грамотности среди старообрядцев – беспоповцев, безусловно способствовало из превращению в купцов и промышленников, мастеров и приказчиков. Но ограничение круга чтения Священным писанием, цитатничество, обычное в религиозных спорах, приводили к тому, что умение читать соединялось с ограниченностью кругозора, со стремлением и потребностью при помощи новых знаний доказывать старые истины.
Такое отношение к знанию, называемое начетничеством (от слова «начитанный»), в конце XIX и начале XX века было очень характерно для грамотных русских людей из народа. Как и в области социально-экономических отношений, старообрядничество здесь создавало инструменты модернизации, но при этом само же ставило препятствия на пути их совершенствования и эффективного использования.
Так социокультурная инверсия от традиционализма к модернизации из-за своей незавершенности готовила обратную социокультурную инверсию – от модернизации к традиционализму, создавало предпосылки для торжества общинных и уравнительных ценностей.
Новаторство Никона было столь же эфемерным, как преверженность старине его противников. В реформаторской деятельности патриарха «было не мало новых впечатлений, но вовсе не было новых идей».1Никон не менее усердно, чем старообрядцы, пытался
1 Флоровский Г., Пути русского богословия. Киев. 1991, с. 64.
опереться на традицию, но не московскую, а вселенскую, (за которую патриарх порой принимал традицию греческую).
И Никон, и хулители его реформы мечтали о величии Москвы, но для патриарха это было вполне земное величие, а для старообрядцев – величие духовное. Никон стремился к воссозданию вселенской империи, в которой престол церковного владыки располагается выше, чем трон светского правителя. Старообрядцы надеялись, что московское царство станет некой империей духа, в которой православный царь пуще всего заботится о чистоте веры и оберегает подданных от разрушительных и иноземных влияний.
Когда стала ясна безосновательность упований на реального царя Алексее Михайловича, старообрядцы устроили по всей России множество замкнутых общин и уединенных скитов – осколков несостоявшегося идеального царства.
Императорской утопии Никона суждено было причудливым образом видоизмениться и стать основой устроения вполне реального царства. В этом царстве, правда, не нашлось места для патриаршего престола. Труды Никона не только возвысили Церковь, но, расколов, предельно расслабили ее. Алексей Михайлович довел до конца реформу, начатую его бывшим «собинным другом» Никоном, но результат преобразований оказался совсем ни тем, на который расчитывал их зачинатель. В борьбе двух церковных, общественных сил, - а в XVII столетии сознание всех жителей московского государства, Церковь и общество не различлись, - поражение потерпели и никониане, и старообрядцы. Выиграло только государство, которое при младшем сыне царя Алексея, Петре Великом, по существу поглотило церковь и превратилось в могущественную империю. В определенной мере это позволяет считать отдельные взгляды Никона духовной основой прозападных преобразований в России. Хотя империя эта, вовсе не напоминала не вселенское православное царство из мечтаний мятежного патриарха, ни заповедник московской истинной веры, о котором грезили старообрядцы.
Заключение
В борьбе двух церковных сил поражение потерпели и никонеане, и старообрядцы. Выиграло только государство, которое при Петре Первом, по существу поглотило Церковь и превратилось в могущественную империю. Старообрядцы, обращаясь к минувшему, пытались решить насущные проблемы XVII столетия, пытались обнаружить гармонию в московском прошлом. Но их попытка сохранить веру своих отцов в условиях безмерного раздвижения границ формирующейся империи, неизбежных контактов с иноверцами, в условиях проникновения в Россию латинской образованности и западных веяний путем самоизоляции, бегства из «этого мира зла» была обречена на провал.