Народу нужен его " Друг " . Марат исполнен глубокого пессимизма, который побуждает его делить всех людей на две категории: с одной стороны, заговорщики, стремящиеся угнетать народ, с другой - сам " народ, пустой и легкомысленный " , к коему, по мнению Бриссо, Марат испытывал глубокое презрение, - народ, дремлющий на краю пропасти, куда его собираются столкнуть враги. "Между спящими и негодяями нет никого, кроме Марата, одиноко исполняющего роль часового народа, охраняющего Революцию, пока все спят, неустанного изобличителя преступников [...]. Марат - это око народа " 11.
Согласно подобному представлению, на политической сцепе присутствуют лишь угнетатели-правители и доверчивый народ. Отрицая какое бы то ни было значение имеющихся у граждан легальных средств - начиная с организации регулярных выборов и заканчивая свободным осуществлением права подачи петиций - для защиты себя от злоупотребления правителей властью, данная доктрина сводила всю политику к постоянному проявлению бдительности. Это было непосредственно связано с тем пониманием политики, что существовало при Старом порядке и имело в своей основе представление о чисто внешнем характере власти по отношению к обществу 12. "Важно отмстить, - справедливо указывает Патрис Роллан, - насколько вся политическая активность гражданина сводилась к контролю. Эта, на самом деле, политическая пассивность показывает, насколько [...] власть оставалась внешней и чуждой по отношению к гражданину. Подобная политическая культура была свойственна абсолютной монархии, однако Марат совершенно не изменил своего подхода даже тогда, когда граждане стали участвовать в управлении. [...] Он сохранил прежнее представление о власти как о чем-то чуждом, враждебном, подавляющем. Он не оставлял места для политической культуры участия и ответственности. В конечном счете, его политическая культура целиком была пронизана духом Старого порядка " .
Этим Марат отличался от Бриссо, хотя и тот придавал ничуть не меньшее значение функции надзора и разоблачения недобросовестных правителей - функции, которая должна принадлежать прессе, пока народ не просветится и не повзрослеет в достаточной степени для того, чтобы самому заботиться о собственной безопасности. Однако Бриссо всегда видел в функции надзора лишь средство помешать возможным злоупотреблениям власти, которую признавал легитимной, если она установлена народом. По его мнению, всенародные выборы, разумеется, не могли дать абсолютной гарантии от узурпации, ибо не могли помешать правителям в дальнейшем злоупотребить доверием народа. Тем не менее, выборы, считал он, обеспечивают легитимность власти, даже если для гарантии свободы необходимо, чтобы деятельность любого представительного органа находилась под демократическим контролем граждан или, за отсутствием такового, под контролем со стороны органа, выражающего мнение народа, то есть прессы 13.
Политическая же концепция Марата заранее отвергала всякую возможность установить царство свободы па сколько-нибудь легитимной основе. Неминуемым следствием подобного сведения политики к проявлению бдительности оказывался террор. Этот постоянный террор неизбежно должен был иметь при демократии еще более широкий и всеобъемлющий размах, нежели при монархии, в силу того, что увеличение при демократии количества органов власти и числа участвующих в их работе граждан значительно расширяло круг лиц, подлежащих надзору: здесь сети " заговоров " могли охватывать все общество, И наконец, террор становился неизбежным, так как, считая разоблачение единственной по-настоящему полезной формой политической активности и отрицая, что подобную функцию надзора можно осуществлять легальным образом, Марат не мог не призывать к применению насилия - народного насилия, противопоставленного насилию правителей. Ведь поскольку имеющие власть - не важно, получили они ее по наследству или в результате всеобщего голосования - управляют при помощи силы, народ тоже должен защищать свои права аналогичными средствами. Однако направленное им против угнетателей насилие справедливо, благотворно и полезно, ибо совершается во имя свободы. Насилие же правителей, творимое ради угнетения, несправедливо, вредоносно и губительно. Марату, честно говоря, акты насилия, совершаемые народом, не очень правились, ибо им слишком уж был присущ случайный выбор жертв, коими наряду с виновными становились и невинные люди. Войдя в проскрипционный раж, правда, чисто словесный, он мечтал о некой рационализации насилия, дабы оно применялось по справедливости, в нужный момент и с точным расчетом.
Исходя из того понимания политики, коим он в большей степени был обязан Старому порядку, чем Революции, Марат уже в своих ранних работах 1790 г. наметил в общих чертах будущую динамику террора - превращение из политического инструмента в систему, что показывало невозможность достижения поставленной самим же Маратом цели.
Если народу из-за его " непросвещенности " и " доверчивости " нельзя доверить меч справедливого и необходимого для блага человечества насилия, то кому же тогда этот меч следует вручить? Марат, который и сам лично не любил крови, и не мог, не противореча самому себе, допустить, чтобы функция контроля была доверена правителям, пусть даже вышедшим из народа, - ведь надзор и наказание предназначались именно для них - призвал в начале 1790 г. установить на строго ограниченный срок должность диктатора для проведения террора против виновных. Диктатура, однако, непременно должна была быть добродетельной, ибо следовало считаться с риском, что осуществление ее способно, в свою очередь, породить такую власть, которая, став постоянной, неминуемо обратится против народа, чью свободу обязана защищать. Лишь добродетель диктатора способна обеспечить справедливость наказания виновных и гарантировать, что человек, облеченный столь громадной властью, сложит ее в назначенный срок. Вот почему Марат стал во время Революции одним из первых приверженцев Робеспьера, в ком он, без сомнения, угадал такую же склонность к подозрительности, какой обладал и сам. Однако, прежде всего, в столице он восславил " единственно честного человека в сенате " - единственного, в ком любовь к народу была достаточно сильной, чтобы удержать в узде собственное честолюбие.
В данном отношении логика Марата весьма примечательна, поскольку показывает, что обращение к террору однажды непременно приведет к диктатуре наиболее добродетельного человека. Кроме того, она показывает нам, что террор не может не стать безграничным. Конечно, сам Марат уверял, что у террора будет свой предел и что если paньше насилие всегда приводило к появлению плохих правительств, то насилие народа, напротив, породит власть, избавленную от пороков власти. Но здесь скрыто явное противоречие, ведь система Марата не оставляла места для добродетельного правительства 14. Деспотическая сущность любой власти не допускала, чтобы когда-либо могла иметь место власть столь положительная, что террор оказался бы бесполезен и исчез бы с установлением свободы.
Таким образом, уже в 1790 г. Марат описал будущую историю II года: переход от террора как политического средства, вызванного обстоятельствами, к постоянному и безграничному применению насилия и к диктатуре, основанной на добродетели наделенного ею лица. Однако такая логика была обусловлена еще старой, дореволюционной концепцией политики, построенной на принципе полной экстерриториальности народа и власти по отношению друг к другу. Марат не задавался собственно политическими проблемами или, иначе говоря, вопросами установления и гарантии свободы при помощи определенных средств, таких, как выборы или Конституция. Он не занимался разработкой механизмов и процедур, призванных снимать противоречия и не допускать злоупотребления властью, то есть вопросами, о которых сторонники представительной системы спорили с теми, кто поддерживал либо прямую демократию, либо изобретенную Кондорсе или Бриссо " демократию представительную " . Марат оставался и стороне от их дебатов. Они для него не имели никакого смысла, поскольку, считал он, устройство государственных институтов ничего не решает. И хотя в данном отношении он оставался одиночкой, все же у него была своя аудитория. Его дискурс в действительности выражал концепцию политического порядка, которая существовала задолго до Революции, но сохранилась и после 1789 года. Именно она лежала в основе большинства стихийных расправ в июле 1789 г. и даже нескольких великих революционных " дней " (с 1789 по 1795 гг.).
Народное понимание суверенитета. Несколько поколений историков видели в предпочтении массами коллективного и прямого действия стремление преодолеть ограниченность принципов ("формальное " политическое равенство) и средств (представительство) буржуазной демократии, попытку народа взять на себя прямое осуществление своего суверенитета с целью радикализировать ход Революции. Таким образом народ показывал, что хочет сам осуществлять власть через подчиненных его воле и отзываемых в любой момент должностных лиц, дабы окончательно ликвидировать всякое различие между управляемыми и управляющими.
Недавно Колин Лукас приступил к переоценке роли толпы во Французской революции. Вопреки классическим положениям Джорджа Рюде и Жоржа Лефевра он, опираясь на исследования по истории ментальностей и социальной активности масс, подчеркнул важное значение элементов преемственности в поведении толпы при Старом порядке и при сменивших его после 1789 г. режимах 15. Преемственность просматривается во многих аспектах: в механизме возникновения бунтов, в организации толпы - от состава действующих лиц до роли зрителей, от подбора вожаков до деления толпы па разные части соответственно коммунальным традициям, - в способе действий и, наконец, наиболее очевидна преемственность в ритуалах, в частности, карательных. Однако по сравнению с XVII и большей частью XVIII в. у революционной толпы существовали и два кардинальных отличия: организующая роль политических активистов, особенно в 1793 г., и выражение требовании через политический дискурс, характеризовавшийся таким уровнем обобщения и абстракции, какой был неизвестен до 1788-1789 годов. Начиная с 1789 г., мишенью восставших был уже не тот или иной конкретный представитель власти и не тот или иной индивид, считавшийся виновным в бедствиях народа, а сама центральная власть, либо какая-либо социальная группа в целом, такая, как эмигранты или неприсягнувшие священники 16.