Тяжким бременем легла на плечи русичей экономическая зависимость от монголо-татарского ханства, неизмеримое число людей погибло, уведено было в рабство, сгинуло в смерчах многочисленных набегов и политических интриг из Сарая. Казалось бы, такое положение неминуемо должно было повлиять на угнетённую нацию, сломить её духовно, изменить в ней характер, парализовать в ней жизненную энергию, остановить развитие. Но ничуть не бывало! К счастью, завоевание монголо-татарами Руси не повлекло за собой их массового перемещения на Русь. Здесь их представители оставались в абсолютном меньшинстве и, скорее, сами испытали влияние — во всяком случае, культурное — со стороны восточных славян. Ведь Орда не была культурно единой даже в составе правящей верхушки. На это указывает, между прочим, динамичность последней в религиозном плане: во время завоевания Руси ханы ещё огнепоклонники, со второй половины XIII в. в Сарае начинает усваиваться ислам, но вместе с тем существует христианская Церковь, и некоторые ханы женятся на христианках (Ногай (ум. в 1300 г.) — на внебрачной дочери византийского императора Михаила Палеолога, Узбек (ум. в 1342 г.) — на дочери византийского императора Андроника Младшего); роднятся ордынцы в том числе и с русскими князьями, например, женой московского князя Юрия Даниловича (ум. в 1325 г.) была Кончака, родная сестра Узбека, в крещении Агафья. Более того, постепенно некоторые из среды завоевателей мирно переселяются на Русь, становясь основателями знаменитых русских фамилий, например, Аксаковых, Корсаковых, Салтыковых. Более или менее очевиден результат не влияния, а взаимовлияния на уровне языкового общения между Русью и Ордой. Уже к началу XIV в. тюркский язык в Орде становится общераспространённым и государственным. Но в русском языке немало тюркизмов, как, впрочем, и русизмов, например, в татарском (напомню, что первые татары были монголоязычным племенем, впоследствии полностью растворившемся в тюрках). Однако тюрко-русское языковое взаимодействие и взаимное влияние нельзя связывать только с монголо-татарским завоеванием: оно имело место ещё в эпоху Киевской Руси (с печенегами, половцами, булгарами). И после освобождения Руси в 1480 г. от ига не прекращались всевозможные контакты с осколками Орды — Казанским, Астраханским или Крымским ханствами. Продолжается этот процесс жизни по соседству и по сей день. Но выделить в нём что-то хронологически, этнографически, психологически определённое вряд ли возможно.
Союзничество русских с Ордой — факт очень условный, относительный и вынужденный, говоря метафорически — временное содружество ягнят с волком. Правда, подразумевая в данном случае под "овечкой" Северо-Восточную Русь, надо всё же отчётливо понимать, что в реальной внешней межгосударственной обстановке XIII-XIV столетий, в условиях постоянной западной угрозы русским князьям как хозяевам в подчинённой им земле куда выгоднее было поддерживать со своими юго-восточными сюзеренами мир, нежели воевать с ними. Всё-таки Орда была сравнительно веротерпима (что, правда, не исключало бесчеловечной жестокости ордынцев по отношению к побеждённым во время набегов) и не стремилась к полному захвату территорий. Тогда как экспансия со стороны ближайшего западного соседа Руси Великого Литовского княжества и католических рыцарских орденов нацелена была именно на территориальное, политическое и церковно-религиозное завоевание. Это понял ещё святой благоверный князь Александр Невский († 1263). Благодаря гибкости и расчётливости его потомков Северо-Восточная Русь сохранила свою государственность, свою культурную самобытность и к XIV ст. постепенно, подавив в себе тяжкое чувство угнетённости от ордынского ига, воспрянув духовно, накопила внутренние силы для успешного его преодоления. Данный процесс, между прочим, удачно согласовывался с неуклонным укреплением Москвы как центра русской земли и с последовательной концентрацией в руках московских князей политических, финансовых и военных сил. Вот что стало исходным основанием победы на поле Куликовом.
Разумеется, имела место и совокупность обстоятельств. Так, ко второй половине XIV в. Орда заметно ослабла, умалившись в своих внешних границах и, главное, распавшись на несколько ханств. Кроме того, с конца 50-х годов правление монгольской элиты в Сарае пережило череду кровавых династических распрей между потомками хана Джучи, что способствовало выдвижению на вершину ордынской власти более талантливых в военно-политическом плане представителей других родов, в частности Мамая — "темника", то есть правителя и военачальника крымского хана Абдуллы. От имени последнего Мамай и начал своё правление в западной части Орды — на пространстве между Волгой и Днепром, в Крыму и Предкавказье. Начиная с 1361 года он несколько раз достигает главенства в самом Сарае, всякий раз пользуясь прикрытием законных, но номинальных, марионеточных ханов, с калейдоскопической скоростью сменявших друг друга. При этом его интерес к Северо-Восточной Руси неизменен. Он последовательно играет на противоречиях между русскими князьями, особенно между московским Дмитрием Ивановичем (1350-1389) и тверским Михаилом Александровичем (1330-1396), спекулируя великокняжеским ярлыком. Но и собственное положение Мамая неустойчиво. С одной стороны, несмотря ни на что усиливается Дмитрий Иванович. Ему удалось, во-первых, подчинить себе многих русских князей, то есть стать на Руси признанным политическим лидером; во-вторых, достичь соглашения с Мамаем об уменьшении дани и даже не платить ему последней, то есть добиться экономической независимости; в-третьих, проявить вместе с тем свою военную мощь: в 1376 году он осадил волжский город Булгар и вынудил у мамаева наместника Махмата Солтана признание в покорности, а в 1378 году он вообще наголову разбил у впадающей в Оку реки Вожи посланные Мамаем на Русь войска. С другой стороны, из восточной половины Орды явился очень сильный правитель и кровный потомок Джучи хан Тохтамыш: к 1380 году он захватил Сарай, угрожая дальнейшим своим продвижением в западную половину улуса. В такой ситуации самовластному Мамаю оставалось либо немедленно оказать Тохтамышу сопротивление, либо сначала захватить Москву, укрепиться за счёт русских ресурсов и уж потом выступить против династически законного хана. Так что для Мамая поход на Москву был, в сущности, частью плана его борьбы за власть в Орде. Но вместе с тем вольно или невольно Мамай оказался проводником широкомасштабных конфессионально-политических планов Ватикана по отношению к Руси, проводимых, в частности, римскими папами Климентом VI (1342-1352) и Урбаном VI (1378-1389) через посредство Литовского княжества и, вполне возможно, генуэзских колоний в Крыму, на что указывают и его сговор с литовским князем Ягайлом Ольгердовичем (ум. В 1434 г.), и наличие в его войске итальянских отрядов. Таким образом, столкновение Руси с Мамаем никак нельзя низвести до масштаба бандитской разборки!
Ещё более странным представляется сомнение относительно историчности факта Куликовской битвы в 1380 г. Хотя действительно серьёзным основанием для такового является отсутствие весомых материальных подтверждений этого события в виде множества археологических фактов. Однако, во-первых, в средние века всё оружие — стрелы, копья, мечи, булавы, щиты и прочее как вещи потребные в воинском деле и дорогие никогда не оставляли на местах сражений, так что их сегодняшнее отсутствие в земле Куликова поля вполне объяснимо; во-вторых, скептики почему-то подзабыли, что то самое место, где произошло указанное сражение, исстари было пахотным, тем не менее ещё в конце XVIII – начале XIX в., по сообщениям тогдашней печати, крестьяне всё же находили на нём и человеческие останки, и разные предметы древнего вооружения. И теперь остаётся только сожалеть, что археология в то время была в весьма зачаточном состоянии, так что в XX ст. стали возможны лишь единичные находки предметов, относящихся к эпохе битвы (кольчуга, наконечники копий, сулица).
Зато абсолютно убедительны свидетельства народной памяти! Так, в русских рукописных книгах 40-х гг. XV в. — "Рогожском летописце", "Симеоновской летописи", "Новгородской первой летописи младшего извода" — содержится краткий рассказ "о великомъ побоище, иже на Дону" , созданный, вероятно, ещё в конце предшествующего столетия. Несколько летописных сводов последней трети XV–первой половины XVI в. — "Софийская первая летопись старшего извода", "Новгородская четвёртая летопись" и др. — сохранили пространную летописную "Повесть" о Куликовском сражении, текст которой, возможно, восходит к несохранившемуся сочинению, написанному почти сразу после описанного в нём события. Видимо, к рубежу XIV-XV вв. относится знаменитая поэтическая песнь "Задонщина", самые ранние списки которой датированы концом XV ст. Упоминание о битве имеется в литературно замечательном "Слове о житии и о преставлении великого князя Димитрия Ивановича" , а также в "Житии преподобного Сергия Радонежского" , составленных, по мнению учёных, блестящим русским писателем конца XIV–начала XV в. Епифанием Премудрым. Наконец позднее, как полагают, на рубеже XV-XVI ст., было создано самое подробное и самое популярное среди древнерусских книжников описание Куликовского сражения — "Сказание о Мамаевом побоище". Конечно, все указанные источники нельзя считать сугубо документальными историографическими свидетельствами, это, прежде всего, литературные формы духовно-художественного осмысления происшедшего. Но всё же их определённая фактографичность несомненна. Поэтическими по типу источниками являются и устные народные исторические песни — "Новгородцы идут против Мамая", "На поле Куликовом" и другие, сохранившиеся в записях начиная с XVII в. Кроме того, упоминания о битве обнаружены в некоторых княжеских грамотах XV в., она подтверждается данными древних разрядных книг и родословий, свидетельствами многих других памятников древнерусской письменности.