в российско-финляндских отношениях XIX века
И.Н. Новикова
В современных российских политических дискуссиях проблемы государственного строительства на федеративных началах имеют особую актуальность. Россия оказалась единственным федеративным государством из числа образовавшихся после распада СССР. В других государствах (Украина, Грузия, Азербайджан, Молдова) автономии не стали субъектами, формирующими государственность, и рассматриваются в контексте национальных меньшинств, что в трех последних случаях обусловило переход скрытой конфликтогенности в открытую. Большинство отечественных политиков и ученых сходятся во мнении, что федерация лучшее из возможных государственных устройств полиэтничного пространства.2 При этом в понятие «федеративное государство» вкладывается различный смысл.3 Стремясь к постижению принципов построения федеративного государства, исследователи обращаются прежде всего к зарубежному опыту4. Однако опыт Российской империи также не следует недооценивать. В частности, изучение российско-финляндских отношений позволяет нам поставить вопрос о существовании отдельных элементов федерализма в рамках Российской империи.
На протяжении более чем столетнего периода пребывания Финляндии в составе Российского государства проблемы юридического положения Великого княжества в империи с различной степенью интенсивности будоражили общественно-политическую мысль Петербурга и Гельсингфорса. Целью настоящей статьи является исследование эволюции представлений о государственно-правовом статусе Финляндии, господствовавших среди правящей и интеллектуальной элит империи и Великого княжества в течение XIX века.
Рождение финляндской автономии.
Присоединение Финляндии к России являлось следствием политики великих держав. По итогам заключенного в 1807 г. между Россией и Францией Тильзитского мира Россия брала на себя обязательство оказать давление на Швецию с целью вынудить ее. присоединиться к континентальной блокаде Англии.5 Эта политика санкций привела через год к российскошведской войне, в ходе которой территория Финляндии была завоевана российскими войсками. По Фридрихсгамскому мирному договору 1809 г. Швеция отказалась от своей восточной провинции в пользу России.
Финляндская политика Александра I в значительной мере определялась военно-стратегическими соображениями и расчетами. Тень Наполеона витала над происходившими в Европе событиями. Его отношения с Александром I стремительно ухудшались. России было важно обеспечить безопасность Петербурга от возможного наполеоновского вторжения. Среди правящих кругов России также существовала уверенность в наличии сильных реваншистских настроений в Швеции, которые находили поддержку среди шведоязычного населения княжества. Обстоятельства требовали от российской власти быстрого упрочения своих позиций на присоединенной территории. Эта задача не могла быть решена лишь методами военного принуждения. Необходимо было проведение такого политического курса, который нейтрализовал бы существующее в Финляндии недоверие к российскому правлению, исключил бы превращение Финляндии в очаг сепаратизма и в конечном итоге обеспечил бы безопасность северо-западных границ в условиях приближавшегося столкновения с Францией.6 В ходе решения указанных задач родилась финляндская автономия.7
Разработка политического курса Александра I в отношении Финляндии тесно связана с именем М.М.Сперанского. В конце 1808 г. ему были переданы финляндские дела, изъятые из компетенции общерусских учреждений. По мнению российского историка В.А. Корнилова, Сперанскому принадлежит ведущая роль не только в разработке отдельных государственных актов, касающихся Финляндии, но и в определении общего направления политики российского правительства. Он прекрасно понимал, что Финляндия по уровню общественного развития стояла выше, чем любая из русских губерний. В России еще господствовали крепостнические отношения, тогда как в Финляндии крепостного права не было и финляндское крестьянство, равно как и городское бюргерство, представляли собой довольно активную политическую силу.8 Поэтому успешная политика России на завоеванной территории была возможна лишь при условии, что население княжества получило бы не меньше, а больше прав и привилегий, чем оно имело при шведском господстве.
В марте 1809 г., еще до заключения Фридрихсгамского мирного договора со Швецией, Александр I созвал в Борго (Порвоо) собрание представителей четырех сословий Финляндии. Император дал торжественное обещание не нарушать религии, коренных законов, прав и преимуществ, которыми пользовались подданные княжества «по конституциям».9 Под «конституциями» понимались действовавшие в Финляндии до русского завоевания шведские законы «Форма правления» от 21 августа 1772 г. и «Акт соединения и безопасности» от 21 февраля и 3 апреля 1789 г.'°
Российский император, имевший в Финляндии титул Великого князя, произнес свою речь по-французски. Текст мартовской Грамоты был составлен в общих выражениях, что давало возможность двусмысленного толкования ряда положений. Спустя десятилетия документы Боргоского собрания сословий станут одним из главных предметов дебатов между Финляндией и Россией относительно правовых основ вхождения Финляндии в состав Российской империи." Политические страсти разгорятся вокруг вопроса о том, каков реальный государственно-правовой статус Финляндии в составе России: является ли Финляндия особым государством, соединенным с империей лишь фигурой Великого князя, или же княжество не более чем инкорпорированная в состав империи провинция? !2
В 1809 г. не было издано документа, четко определявшего положение Финляндии в составе России. Однако конкретные практические шаги российской власти в Финляндии шли в русле автономного статуса Финляндии.
В политической структуре княжества российская администрация позволила применить принцип разделения властей, правда, этот принцип не был выдержан до конца. Финляндия получила свой законодательный орган -сейм. Без одобрения сейма Великий князь не мог вводить в княжестве свои законы и налоги. После этого российские государи не созывали сейм более полувека, что, однако, не нарушало финляндских законов, поскольку созыв сейма являлся прерогативой государя.13 По Сеймовому уставу 1869 г. была законодательно установлена периодичность созыва сейма не реже чем раз в пять лет, но уже с 1882 г. сейм стал фактически созываться каждые три года.14 Реформа Сеймового устава укрепила позиции местной элиты и создала преграды на пути безграничной власти российского императора в княжестве.
Финляндия имела и собственную исполнительную власть Правительственный Совет, который в 1816 г. переименовали в Императорский финляндский Сенат15, независимый во внутренних делах от Петербурга. Он состоял из двух департаментов: юридического и экономического. Формально председателем Сената являлся представитель России генералгубернатор. Однако его присутствие на заседаниях финляндского правительства было необязательным. Заседания велись на шведском языке, которого российские генерал-губернаторы не знали. К тому же они не имели права приостанавливать решения Сената. Генерал-губернаторы настолько далеко отстояли от высшего административного учреждения края, что часто узнавали о ходе его работы из газет.16
Сложнее обстояло дело с судебной властью. Согласно «Плану общего управления Финляндии», верховным судебным органом был определен Правительственный Совет (позднее, Сенат), но наряду с этим сохранились и старые финляндские суды — гофтерихты.17
Александр 1 считал необходимым, чтобы финляндские дела докладывались ему напрямую, минуя российские министерства. Для этого была учреждена Комиссия по финляндским делам в Петербурге, реорганизованная позднее в Комитет по финляндским делам. В 1826 г. Комитет упразднили, образовав вместо него Статс-секретариат Великого княжества Финляндского во главе с министром статс-секретарем.18 Эту должность занимали финляндцы. Таким образом, по меткому выражению автора дореволюционной «Истории Финляндии» М.М. Бородкина, «Россия целое столетие предпочитала смотреть на финляндские дела через финляндские очки».19
Российская центральная власть долгое время относилась к внутреннему развитию своего нового территориального приобретения достаточно безразлично. К примеру, финляндский генерал-губернатор А.А.Закревский с 1828 г. совмещал должность министра внутренних дел. В 1831 г. генералгубернатором назначили князя А.С. Меньшикова, который управлял одновременно морским министерством и жил все время в российской столице, изредка навещая Гельсингфорс.20 В подобных условиях автономия Великого княжества имела прочную тенденцию к расширению.
Финляндия обладала собственным гражданством, не совпадающим с российским подданством. Финляндским подданным был открыт широкий и свободный доступ к службе на самых ответственных государственных и военных постах империи, в то время как русские подданные не получили в Финляндии одинаковых с местными жителями прав. Православный не мог преподавать историю, приобретение в княжестве русскими недвижимого имущества имело серьезные ограничения, практика русского врача в Финляндии была ограничена21. Автономный статус Финляндии проявился также в собственной системе управления с исключительно финляндским чиновным аппаратом. Российское армейское устройство не распространялось на княжество, которое было освобождено от поставки рекрутов на воинскую службу и могло с 1878 г. иметь собственную, численно небольшую армию. Эта армия стала символом особого статуса Финляндии в составе империи.
В Финляндии имелись и другие атрибуты внутренней самостоятельности: свое национальное почтовое ведомство, выпускавшее финские почтовые марки, железнодорожная система с колеями, отличными от российских; наличие таможенной границы, причем, княжество получило право беспошлинной торговли с Россией, в то время как российские товары облагались пошлиной; собственный банк, принимаемый сеймом бюджет и своя финансовая система. Денежные средства княжество могло хранить в зарубежных банках. Общими у Финляндии и империи оставались лишь глава государства — царь, он же Великий князь Финляндии, внешнеполитическое ведомство, и центральной власти также были делегированы полномочия по стратегической обороне княжества.22