кроме крупного землевладения (речь идет о боярских "сёлах"), в Киевской Руси существовало много и "общинного";
само по себе существование боярских "сёл" ни о чем не говорит - крупное землевладение было в самых разных обществах в разные эпохи;
земельная собственность не была ограничена феодальными нормами права (т. е. представляла собой аллод);
в "селах" трудились полузависимые или рабы, т. е. не было "всеобщего крепостного права";
сами владельцы - бояре - в правовом и экономическом смысле не слишком отличались от остальных свободных;
большое значение в Киевской Руси имела "денежная экономика".
По мнению Вернадского, "крупное земельное хозяйство в Киевской Руси имело, возможно, большее сходство с римской латифундией, нежели с феодальной сеньорией" (курсив мой - П.С.), и вообще в экономическом плане и культурно-правовом Киевская Русь была ближе Византии, чем Западной Европе. В то же время он признаёт, что элементы феодализма на Руси "присутствовали и постепенно нарастали с начала двенадцатого столетия", и особенно они проявились в русских землях, вошедших в состав Великого Княжества Литовского (имеется ввиду держание земли на условно-вассальном праве).
В книге П.Б.Струве в разделе о Киевской Руси не нашлось места обсуждению роли древнерусской знати, он только отмечает, что при второстепенном значении юридических разграничений категорий населения "основным социальным делением" в ту эпоху было деление на "господу" и "смердь" 15. Для нас больший интерес представляет его спор с теорией "русского феодализма". В отношении марксистского варианта этой теории он сосредотачивает свою критику на положении, которое предполагает "феодализацию" изначально "свободной сельской общины" с общинным землепользованием (в соответствии с идеями, развитыми Ф.Энгельсом в "Происхождении семьи, частной собственности и государства"). По его мнению, в гипотетическом "построении какого-то идеализованного исходного состояния русского общества, разрушаемого злыми силами позднейшего социального и экономического развития", сходятся "славянофильская фантастика с фантастикой марксистской". Между тем, как он, в общем, справедливо указывает, ни теория А.Гакстгаузена о "русской общине", ни марковая теория Г.Л.Маурера 16, ни выводы Л.Г.Моргана об общественной жизни североамериканских индейцев не подтверждаются ни историческими источниками (в первых двух случаях), ни позднейшими наблюдениями этнологов и социологов над "примитивными обществами" (в третьем) 17. В специальном очерке "Существовал ли в Древней Руси феодальный правопорядок?", впервые опубликованном в 1929 г. 18, Струве последовательно критикует все положения теории Павлова-Сильванского. Основные его возражения сводятся к следующему: в то время как при западноевропейском "феодальном правопорядке" владение землей было неразрывно связано с обязанностью службы (в этом сущность фьефа), в Древней Руси вольная служба с правом отъезда и боярское аллодиальное (вотчинное) владение исключают всякий разговор о вассально-ленных отношениях. В то же время Струве на основе собственного анализа документальных материалов "удельного периода" (Северо-Восточной Руси XIII - XV вв.) находит два феодальных элемента в этот период. Во-первых, отношения служебных князей с Великим князем могут быть охарактеризованы как вассально-ленные. Во-вторых, западноевропейских вассалов напоминают "слуги под дворским", которые сливаются с детьми боярскими и образуют класс дворянства, служащего без права отъезда за земельное владение (поместье), - таким образом, по мнению Струве, происходит "министериализация" вольных слуг князя по образцу не-вольных, и именно этот класс получает иммунитетные права княжескими жалованными грамотами XIV - XV вв. Однако, отмечает историк, эти "элементы русского феодализма" "созревают в России одновременно с укреплением объединяющей железом и кровью страну государственной власти. Зародыши феодализма в Московской Руси слагаются в существенные "аналоги" западноевропейским отношениям как раз тогда, когда рядом с ними и против них вырастает убийственная для них государственная сила царского самодержавия, тоже во многом аналогичная западноевропейскому абсолютизму" 19.
Разумеется, я не буду обсуждать приведённые суждения и оценки Вернадского и Струве, но отмечу только, ввиду предстоящего рассмотрения принятых в настоящее время на Западе мнений относительно феодальных порядков, что в целом сравнение западноевропейского и русского "феодализма", проведённое двумя авторитетными историками, корректно. Исключение составляют два момента. Когда Вернадский пишет, что "всеобщего крепостного права" не было в Древней Руси, он прав, но он не прав в том, что это якобы составляло отличие от Западной Европы. Вернадский исходит из принятого в XIX в. мнения, что статус раннесредневековых servi был более или менее близок статусу русских крепостных крестьян XVII - XIX вв. В современной науке оно решительно отвергается на том основании, что реально этим латинским словом обозначались люди, правовой статус которых был бесконечно разнообразен - от рабов до фактически свободных, и объединяло их только то, что они находились в непосредственной личной зависимости (в разной степени и форме) от сеньора 20. Не совсем корректным представляется также сравнение Струве русских "слуг под дворским" с немецкими министериалами - если первые выполняли в XIV - XV вв. в первую очередь хозяйственно-административные функции, то вторые были профессиональными воинами (хотя и лично несвободными) и вели рыцарский образ жизни.
Нетрудно заметить, что в суждениях Вернадского сказывается влияние концепции В.О.Ключевского ("торговых городов" и т. п.), а рассуждения Струве находятся в русле идей "государственной школы". Эти два направления русской исторической мысли и являются той базой, на которой работают западные исследователи истории Древней Руси. В англо-американской историографии явно преобладает тенденция рассматривать именно город как конститутивный элемент древнерусского общественного устройства (вместе с княжеской властью). Не случайно, и американская исследовательница 21, и английские авторы 22 видят в боярстве только часть городского населения, а дружина предстает в их трудах лишь как один из вспомогательных инструментов князя в решении политических и административных задач. Показательно, что даже в более обстоятельной и взвешенной книге англичан из почти четырехсот страниц текста знати специально уделено всего 4 - 5 страниц (а городской жизни отдельная глава).
Подход этих современных историков выглядит малообоснованным на фоне таких исследований, фундированных и удачно обобщающих данные источников за долгий период, как, например, книга Джерома Блюма, изданная почти сорок лет назад. Рассматривая аграрную историю России как часть европейской, он делает вывод, что эпоха Киевской Руси была временем "экономической экспансии, которая имела много сходного с европейскими явлениями в те же самые века" и шла, прежде всего, за счёт сельскохозяйственного освоения земли и колонизации 23. Блюм принимает также тезисы Грекова о раннем зарождении крупного княжеского (сначала), церковного и боярского землевладения, сложении знати в результате слияния родовой аристократии и дружинников и др. 24 Центральной же темой русской аграрной и социальной истории, которую Блюм прослеживает на протяжении всей книги, является разрушение традиционной общины и установление крепостного права. Поучительны, с моей точки зрения, и краткие его замечания к проблеме "русского феодализма". Признавая, что ряд институтов и явлений в княжествах Северо-восточной Руси XIII - XV вв. могут быть названы феодальными, он считает, однако, что такого рода определения являются "делом выбора и приверженности к той или иной модели". Ссылаясь на мнение знаменитого английского историка Фредерика Майтланда ("феодализм - неудачное слово", потому что невозможно, чтобы "одна единственная идея охватывала большую часть всемирной истории"), Блюм пишет: "В сравнительном изучении истории кажется более результативным исследовать причины сходств и различий между институтами разных обществ, чем пытаться определять соответствия и несоответствия между институтами одного общества и неким идеальным типом" 25.
Одной из удачных работ по истории Киевской Руси на английском языке следует признать небольшую статью Пола Бушковича 26. Сопоставляя свидетельства письменных источников с данными археологии по трём русским землям (Киевской, Смоленской и Новгородской), он приходит к выводу о преимущественно городском образе жизни боярства в XI - XII вв. Более или менее крупные сельские резиденции знати появляются в XII в. и находятся недалеко от города. Лишь в XIV в., по его мнению, началось массовое "движение бояр из города в их сельские поместья", что совпало с великой монастырской колонизацией и изменениями в агрикультуре. Городская жизнь давала возможность "Киевской аристократии" находится в непосредственной близости к князю и "на базе очень скудных экономических ресурсов поддерживать и защищать большое государство и заложить основы восточно-славянской цивилизации так, как это вряд ли могло бы сделать изолированное сельское боярство".