Соколов Владимир Васильевич - Чрезвычайный и Полномочный посланник 1 класса, кандидат исторических наук.
9 мая 1945 г. гитлеровская Германия капитулировала. Но война США, Великобритании и других союзных держав против Японии продолжалась. Англо-американский Объединенный комитет начальников штабов планировал добиться поражения Японии к середине ноября 1946 г. [1].
С точки зрения союзников создалась нежелательная ситуация, когда Советский Союз после поражения Германии оказался вне войны. Они это предвидели.
Президент США Ф. Рузвельт, начиная с декабря 1941 г., неоднократно ставил перед Москвой вопрос о вступлении СССР в войну с Японией [2]. Поднимал он этот вопрос и на конференции руководителей СССР, США и Великобритании в Тегеране в 1943 г. И.В. Сталин, касаясь участия СССР в тихоокеанской войне, заявил на заседании 28 ноября: "Это может иметь место, когда мы заставим Германию капитулировать. Тогда - общим фронтом против Японии" [3].
В ходе Крымской конференции руководителей трех держав И.В. Сталин, Ф. Рузвельт и У. Черчилль подписали 11 февраля 1945 г. соглашение, по которому Советский Союз обязался через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе вступить на стороне союзников в войну против Японии. При этом были названы условия, на которых он вступает в эту войну - восстановление принадлежавших России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 г., а именно: возвращение Советскому Союзу южной части острова Сахалин и всех прилегающих к ней островов; передача Советскому Союзу Курильских островов.
В соглашении подчеркивалось, что "главы правительств трех великих держав согласились в том, что эти претензии Советского Союза должны быть безусловно удовлетворены после победы над Японией" [4]. Интересно отметить, что это решение Крымской конференции было оформлено специальным соглашением за подписью руководителей "большой тройки" и не носило декларативного характера, как многие другие решения конференции.
Это соглашение тогда не было опубликовано, но японские дипломаты умели хорошо анализировать публиковавшиеся документы. В частности, они уловили изменение позиции СССР в отношении Японии из, казалось бы, нейтрального документа о созыве учредительной конференции ООН с участием Китая, поскольку Москва до сих пор избегала участвовать в общих мероприятиях с Чунциным [5], боясь нарушить пакт о нейтралитете с Японией.
15 февраля 1945 г. японский генеральный консул в Харбине Ф. Миякава (бывший советник японского посольства в Москве) нанес визит советскому послу в Японии Я.А. Малику. Формально это был ответный визит, так как ранее Малик обедал у него в Харбине при возвращении из командировки в Москву. В действительности японский дипломат интересовался итогами только что закончившейся Ялтинской конференции и возможным изменением позиции СССР в отношении Японии. Он высказал опасение, что "Советский Союз все больше втягивается в союзные общения и орбиту влияния США и Англии". По ею мнению, было бы полезно, чтобы маршал Сталин выступил в роли миротворца и потребовал бы от всех стран прекратить войну [6].
Это был очередной мирный зондаж со стороны Японии. Ранее неоднократно ставился вопрос о посылке и Москву японской специальной миссии. Одновременно японская сторона проявила интерес к судьбе советско-японского пакта о нейтралитете, подписанного 13 апреля 1941 г. поскольку до 25 апреля 1945 г. должно было быть принято решение о его продлении или денонсации. 22 февраля японский посол в Москве Н. Сато затронул этот вопрос в беседе с наркомом иностранных дел В.М. Молотовым. Однако нарком уклонился от высказывания своей точки зрения по этому вопросу [7].
Но 5 апреля Молотов вызвал японского посла и вручил ему заявление, в котором говорилось. что со времени заключения пакта "обстановка изменилась в корне. Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в ее войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советскою Союза. При таком положении пакт о нейтралитете между Японией и СССР потерял смысл, и продление этого пакта стало невозможным". Исходя из этого, советское правительство заявило правительству Японии "о своем желании денонсировать пакт от 13 апреля 1941 г." [8].
Для такою заявления у советской стороны было много оснований. Прежде всего, на протяжении всей войны Япония держала на границе с СССР миллионную Квантунскую армию, помогая тем самым гитлеровской Германии. Сразу же после нападения гитлеровской Германии на СССР посол в Японии К.А. Сметанин спросил 24 июня 1941 г. министра иностранных дел И. Мацуока: "Будет ли Япония соблюдать нейтралитет"? Мацуока ответил, что "основой внешней политики Японии является тройственный пакт", т.е. агрессивный союз с Германией и Италией. "Если настоящая война и пакт о нейтралитете будут находиться в противоречии с этой основой и с тройственным пактом, - продолжал он, - то пакт о нейтралитете "не будет иметь силы" [9].
Это откровенное заявление японского министра в первые же дни советско-германской войны заставляло советское руководство постоянно учитывать опасность, нависшую на дальневосточных рубежах нашей страны. К тому же японская военщина не стеснялась в проведении различных провокационных акций на советской границе, захватывала советские суда в иностранных портах, топила советские корабли, перевозящие продовольствие и военные грузы из США.
Однако, оказавшись в 1945 г. в полной политической изоляции, японская дипломатия вынуждена была обратить свои взоры на Москву, так как ее бывшие союзники по тройственному пакту - Германия и Италия - уже вышли из войны, а с другими ведущими мировыми державами она была в состоянии войны. Но сделать это было трудно, поскольку японское правительство проводило в течение всей войны враждебную политику в отношении СССР, и оно не могло что-либо предложить, чтобы вызвать доверие в отношениях между двумя странами. Поэтому японские зондажи носили неопределенный характер с общим пожеланием установления более дружественных отношений. Так, во время встречи 20 апреля с послом Маликом только что назначенный министр иностранных дел С. Того, бывший ранее японским послом в СССР, говоря о желательности улучшения отношений, интересовался возможностью встретиться с В.М. Молотовым по возвращении его с Учредительной конференции ООН в Сан-Франциско, на которой вырабатывался Устав ООН [10].
О стремлении к поддержанию хороших отношений между двумя странами говорил 27 апреля и Сато в беседе с заместителем наркома С.А. Лозовским [11]. Он вручил текст ответа японского правительства на заявление советского правительства о денонсации советско-японского договора о нейтралитете [12].
Возможно, что определенным стимулом для японских зондажей явилось то, что сотрудники наркоминдела продолжали проявлять уважительное отношение к японским гражданам, оказавшимся в сфере военных действий в Германии и в других странах. Так, в уже упомянутой беседе с Сато Лозовский сообщил, что в одном из зданий Берлина бойцы Красной Армии обнаружили группу японских граждан численностью 11 или 12 человек. Сейчас эта группа находится на пути к Москве [13].
Помощь японским дипломатам и сотрудникам торговых учреждений была также оказана при репатриации их из других стран. В связи с этим японский посол Сато выразил в личной ноте Лозовскому от 14 мая 1945 г. "глубокую благодарность за любезную помощь и содействие, оказанное командованием Красной Армией и другими советскими властями, членам японской торговой миссии в Германии (16 человек) во главе с посланником г-ном С. Мацусима и японскому вице-консулу в г. Кенигсберге г-ну Т. Ода и его сотруднику, а также группе служащих японских торговых фирм и их семей в количестве 36 человек... во время обнаружения их в разных районах Германии, а равно для их дальнейшей перевозки оттуда на родину" [14].
Одновременно посол сообщал, что благодаря любезному содействию советских властей японский посланник в Финляндии Т. Сакая и его спутники и японский посланник в Болгарии А. Ямадзи и его спутники ныне благополучно прибыли в Японию [15].
Не исключено, что упомянутая советская гуманная акция побудила японских дипломатов активизировать зондаж в поисках выхода Японии из внешнеполитической изоляции путем заключения с СССР договора о ненападении, а также обсуждения не совсем ясных будто бы общих интересов Советского Союза и Японии в азиатском районе; содержались намеки о возможности прекращения Японией рыбной ловли в советских территориальных водах и даже возвращения Советскому Союза Южного Сахалина. Особенно настойчиво ставился вопрос о поставках Японии нефти. Такие беседы у Малика состоялись 3, 24 июня и в последующие дни с бывшим премьер-министром и министром иностранных дел К. Хирота [16]. Давая обобщенную оценку всем этим беседам, Молотов телеграфировал 8 июля Малику: "При всей их недостаточности и намеренной недоговоренности предложения Хирота свидетельствуют о том, что японское правительство по мере ухудшения своего военного положения готово будет идти на все более и более серьезные уступки для того, чтобы добиться нашего невмешательства в войну на Дальнем Востоке" [17].
Действительно, давление японской дипломатии усилилось. При этом японцы одновременно предпринимали шаги в Токио и Москве. Малик в соответствии с указанием наркома не торопил события и пытался уклоняться от встреч, отказав в них японским деятелям - Хирота, Танакамару, Коноэ и Того, ссылаясь на болезнь. Но Того, будучи министром иностранных дел, направил сотрудника японского МИД Андо на квартиру Малика, где посол принял его, лежа в постели. 13 июля Андо, по поручению Того, изложил следующее заявление: "Его величество император Японии принял решение о командировании принца Ф. Коноэ в Москву с личным письмом императора, в котором изложен вопрос окончания Японией войны и для того, чтобы лично обсудить с советским правительством этот вопрос". Текст этого послания императора японский посол в Москве направил в тот же день нотой в НКИД [18].