Н. А. Уварова
Историк Дж. Робинсон в своей книге "Деревенская Россия при старом режиме" писал, что исследователи не должны "смеяться над действиями людей, оплакивать их или питать к ним отвращение", они должны стремиться "просто понимать их"(1). Если не знать, что работа появилась в 1932 году, то может показаться, что эти слова принадлежат современному ученому, придерживающемуся одного из новейших направлений исторической науки.
Новая социальная история, новая культурная история, новая интеллектуальная история, микроистория, гендерная история, психоистория и ряд других направлений появились в конце ХХ века в результате качественной трансформации исторической науки. Они характеризуются стремлением к познанию человека и общества сквозь призму ментального, построению диалога между историком и источником, поиску новых способов исторического познания и интерпретации исторических фактов.
Особое место среди новейших направлений принадлежит "социокультурной" или "новой культурной истории", возникшей на основе внутренних преобразований содержания социальной истории и исторической антропологии(2).
Социально-культурная традиция изучения истории крестьянства России в зарубежной историографии начала складываться в 60-70-е гг., когда появились первые работы о крестьянском обществе(3).
В 80-е гг. в западной исторической науке была обозначена проблема менталитета российского крестьянства. Историки рассматривали в своих работах вопросы быта, повседневной жизни, юридической культуры крестьянства, взаимоотношения полов, уровня грамотности и системы обучения в российской деревне(4). Тогда же ученые обратились к поиску методов познания крестьянской культуры, особенно подчеркивая важность проведения исследований как на макро-, так и на микроуровнях(5).
Тем не менее, как указывал Ричард Пайпс, крестьянский менталитет оставался самым сложным для понимания аспектом истории российской деревни. Он подчеркивал, что научная литература была беспомощна в этом вопросе: "Существует много работ по экономическому положению дореволюционного крестьянства, по его фольклору и обычаям, но практически нет ни одной научной работы, которая объясняет, во что мужик верил и как он размышлял"(6).
Таким образом, к началу 90-х гг. назрела потребность в дальнейшем изучении обозначенной проблемы на новых методологических и теоретических основаниях, которые и были предложены новой культурной историей.
Новая культурная история изучает социально-психологическую, культурную сторону исторического процесса. Историки этого направления стремятся познать индивидуальные и коллективные представления и символы; интересы, потребности, идеалы и ценности отдельного человека и сознание целого общества; практику повседневных отношений, быт, поведение людей.
Исследователи, работающие в русле новой культурной истории, предлагают новое понимание "культуры". Крис Дж. Хулос в диссертации "Крестьянская религия в России после отмены крепостного права" писал: "Культура - это система общих значений, ценностей и отношений, ее физические выражения - символы, ритуалы и мифология общества и социальных групп. Культура - это не окаменелая красота для восхищения и послушания, это гибкая совокупность вещей, придающих смысл человеческой жизни"(7). Культура рассматривается им как система, с помощью которой человек осмысливает собственное существование и существование мира.
В универсальное понятие культуры включаются также политические, социальные, экономические, идеологические и прочие элементы. В рамках культурных исследований относительно истории российского крестьянства в современной историографии Америки и Европы рассматриваются такие вопросы, как общинные порядки, обычное право, крестьянское правосудие, особенности патриархальной семьи, положение крестьянки в семье и общине, образование в провинции, влияние перемен в экономической и политической жизни государства на деревенский мир и крестьянскую психологию.
Как оценивают крестьянскую культуру и общество России накануне революции историки, работающие в русле новой культурной истории? Они подчеркивают, что нельзя сводить историю крестьянства лишь к борьбе за существование. Крестьянское общество, безусловно, имело различные стратегии для борьбы с трудностями повседневной жизни. Крестьяне смогли создать свою экономику, основанную на балансе сельскохозяйственного и несельскохозяйственного производства. Они так организовали хозяйство семьи и общины, чтобы пользоваться и управлять трудовыми и земельными ресурсами с максимальной выгодой. Крестьянское общество отчасти контролировало распределение земли и другой собственности, браки и процесс деторождения, передачу из поколения в поколение традиций и обычаев, сохраняло крестьянское понимание мира человека и природы. Крестьянство нашло способы решать разногласия внутри своего локального общества, а также пути юридического и политического контакта с "внешним" миром.
Таким образом, мир крестьянской культуры был способен к самосохранению и постоянному развитию одновременно. Крестьяне сами творили свой мир, понимая его качественное отличие от культуры других представителей российского общества(8).
Несомненно, новая культурная история изучает культуру общества "снизу", не противопоставляя элитарную и народную культуры. Современные историки заявляют о самобытности народной культуры, в то время как традиционная культурная история рассматривала ее как изменение, приспособление простыми людьми достижений культурной жизни высшего общества. Вальтер Лихт в статье о традиционной культурной истории спрашивал: "Если фокусироваться на элите, как мы вообще можем узнать, что было в головах большинства людей?"(9).
Новое понимание культуры определило круг источников, требуемых для ее познания. Историки используют в своих исследованиях прежде всего источники личного характера, дающие информацию о сознании и мышлении человека: письма, записки, воспоминания, дневники. Часто привлекаются сочинения публицистического и литературного характера, также несущие в себе скрытую информацию об авторе.
При характеристике менталитета группы людей историки опираются и на массовые источники, дающие возможность судить о том, насколько типичными и распространенными были те или иные коллективные системы представлений и ценностей, реконструировать модель поведения "типового" представителя группы.
Следует отметить, что перед западными учеными, изучающими историю России, всегда остро стояла проблема возможности работать с конкретно-историческими источниками. В основном историки пользовались ограниченным кругом опубликованных материалов и доступными работами российских и советских ученых. Ситуация изменилась в 90-е гг., когда появились реальные возможности работы в российских архивах.
Многие исследователи крестьянской жизни с сожалением указывают, что "крестьяне редко писали о крестьянах, более того, они редко писали о чем бы то ни было"(10). Именно этим объясняется внимание историков к фольклорным и этнографическим источникам. Кристин Воробек уверена, что нет лучше пути познать крестьянскую жизнь, чем "позволить крестьянам самим говорить за себя"(11). Она особо подчеркивала, что народные песни, пословицы и другие выражения устной культуры могут стать характеристикой любого аспекта ежедневной жизни.
В научный аппарат новой культурной истории вошли методы из антропологии, социальной психологии, психоанализа, психолингвистики, семиотики, математики и информатики, поэтому его называют междисциплинарным.
Новое направление неразрывно связано с микроисторией, которая предполагает познание уникального, отдельного, индивидуального опыта конкретных участников исторического процесса. Историки, изучающие крестьянскую культуру, обращают внимание на отдельные эпизоды жизни крестьянства, считая, что иначе познать крестьянскую культуру во всем ее многообразии невозможно.
Другой составляющей новой культурной истории является локальный метод исследования. Его сторонники склоняются к мнению о том, что делать общие выводы о крестьянстве России чрезвычайно сложно, так как различия в экономических, географических и исторических факторах развития разных регионов, провинций, уездов и даже волостей приводят к богатой вариативности одного и того же явления или процесса. Эстер Кингстон-Манн назвала локальный метод методом "региональных различий", "тесного описания", который позволяет получить глубокие знания в целом и частном(12).
Отмеченные особенности новой культурной истории обусловили специфические приемы изложения текстов. Для научного языка этого направления характерны описательность и внимание к деталям, что в единстве с живостью, образностью и метафоричностью речи создает художественно-научный стиль повествования. Историки воссоздают в своих работах историко-психологические портреты, описания внешности и одежды отдельных представителей крестьянского сословия, приводят истории, казусы из жизни людей, что позволяет дополнить общую картину культуры изучаемого общества.
В начале 90-х гг. традиции новой культурной истории развивались в сборниках, где были собраны статьи, посвященные различным аспектам истории крестьянства(13). Так, авторы книги "Мир русского крестьянина: культура и общество после освобождения" сделали попытку раскрыть культуру как многомерное понятие, включающее в себя политику, экономику, социологию(14). В результате в книгу вошли статьи о народной религии, крестьянках и их труде, крестьянах-солдатах, отходниках, крестьянском образовании, народном искусстве.
Учет различных аспектов жизни крестьянства, казалось бы, приближает сторонников новой культурной истории к традиционному пониманию культуры как совокупности достижений человека в материальной и духовной сферах. Однако оценка этих достижений совершается сквозь призму индивидуального или коллективного сознания, а не социально-исторической перспективы. Примером может послужить статья Энтони Неттинга, который рассмотрел вопрос о крестьянском изобразительном и декоративном творчестве с необычной стороны - с точки зрения внутреннего мира крестьянина. Неттинг доказывал, что в конце XIX - начале ХХ вв. устои старины продолжали определять деревенский мир, крестьяне недоверчиво относились к новшествам, поэтому новые веяния определенным образом трансформировались, пересматривались в рамках традиционной крестьянской культуры(15).