Связь между военными и политическими учреждениями в римской республике
В течение всей славной поры существования древних народов, войско было в то же время и гражданской общиной. Один и тот же человек был и солдатом, и гражданином; никто не думал делать из военной службы ремесло. Сама разница между обязанностями гражданина и обязанностями воина, между управлением в мирное время и командованием во время войны едва намечалась. Сражались точь-в-точь так же, как и подавали голоса: в бою стояли в том же порядке, в каком и на народных собраниях. Одни и те же люди облечены были властью в государстве и в войске. Магистратура и военное командование представляли собой одно и то же. Цари и консулы были военачальниками так же, как правителями и судьями.
Возьмите римское общество в первые века его существования: войско было устроено тогда совершенно так же, как и это общество, один и тот же организм действовал и в жизни гражданской, и в жизни военной. В эту эпоху господствовали патриции: эта каста на все накладывала свои правила, свою религию, свой дух. Патрицианская община представляла собой совокупность нескольких сот патриархальных родов или gentes, которые еще раньше сгруппировались в курии и трибы. Каждая из этих групп, даже после того как вошла в состав общины, представляла собой отдельное тело: каждая имела своего главу, который назывался pater или curio; каждая имела свои маленькие собрания, свои религиозные праздники, свои алтари, свой суд. Все эти отдельные тела, соединившись в своего рода федерацию, составляли гражданскую общину. Соединение их глав или patres составило сенат; соединение родов в полном составе образовало куриатные комиции; царь был верховным главой этой конфедерации.
Такой организации, в одно и то же время политической и религиозной, соответствовала совершенно подобная ей организация военная. Как гражданская община делилась на три трибы и на тридцать курий, так и войско делилось на три корпуса и тридцать отрядов, носивших те же названия. Каждый человек занимал одно и то же место и в бою, и в гражданской общине. Подобно тому, как в комициях того времени подача голосов происходила по родам и по куриям, точно так же по родам и по куриям строилось войско, чтобы идти в сражение. Каждая из этих групп сохраняла свое единство как на войне, так и в жизни гражданской и политической. Войско было собранием не отдельных лиц, распределенных на отряды случайно или по каким-нибудь особым, чисто военным правилам, но маленьких тел, организованных заранее по тем принципам, которые легли в основу устройства гражданской общины.
Когда начиналась война, то вот как, по всей вероятности, происходило дело. По призыву царя, каждая gens являлась вооруженная из того округа, который она занимала на территории общины. Различные gentes, принадлежавшие к одной и той же курии, соединялись вместе; точно так же соединялись курии одной и той же трибы; наконец, все три трибы составляли легион, единственный легион того времени. Конница устраивалась точно таким же образом. Каждая gens доставляла одного всадника; десять всадников одной и той же курии составляли маленький отряд, называвшийся decuria, а десять декурий образовывали сотню (centuria). Три центурии всадников соответствовали трем трибам и носили одинаковые с ними названия.
Начальство в войске было то же, что и в гражданской общине. В каждой группе военное начальство принадлежало тому же человеку, который был гражданским и религиозным главой. Cens шла под командой своего pater'а, курия – своего куриона, триба – своего трибуна. Царь – верховный глава гражданской общины, был верховным вождем и войска.
Это войско древнейших времен представляло собой точный слепок государства. Каждый гражданин был воином, и среди воинов были только граждане. Можно быть почти уверенным, что плебеи, которые не принадлежали еще к гражданской общине и не имели никаких гражданских и политических прав, не входили также и в состав войска, по крайней мере его регулярных отрядов; но клиенты, которых в это время не надо смешивать с плебеями, и которые были наделены гражданскими и политическими правами, участвовали в войне так же, как и в комициях...
Действительные перевороты происходят медленно. Тот же переворот, который привел к падению патрициата, начался еще при последних царях и закончился лишь по истечение двух веков. Первым актом этого переворота является военная реформа.
Известно, что Сервий Туллий1 учредил классы и центурии. Оба эти слова являются военными терминами. Классы представляли собой не что иное, как отряды пехоты, отличавшиеся друг от друга главным образом вооружением. Их было пять; над классами стояла конница, ниже их – несколько отрядов легкой пехоты, очень плохо вооруженной. Каждый класс занимал свое определенное место в бою, каждая центурия имела свое знамя. В класс зачислялись молодые люди, достигшие того возраста, когда они становились способными носить оружие: в него поступали с семнадцати лет и выходили шестидесяти. Каждый класс разделялся на две группы по возрасту; более молодые составляли действующую армию, более пожилые – резерв, предназначенный для защиты города.
Сервий таким образом лишь уничтожил древние кадры войска и заменил их новыми. Вместо триб, курий и gentes, воины стали делиться на полки и отряды. На первый взгляд это было лишь преобразованием военного строя, но последствия его скоро сказались и на строе политическом.
Действительно, начиная с этого времени, патриций уже более не господствовал в войске на том же основании, на каком он господствовал в своей gens или в своей курии. Он не собирал уже более вокруг себя своих клиентов, чтобы вести их в бой, как он их вел для подачи голоса в куриатные комиции. Само собой разумеется, что вождями классов и центурий делались не по рождению. Таким образом патриции потеряли свою военную власть. А вследствие этого изменилась сама природа войска, его устройство, дух и даже привычки. Положение в войске уже определялось теперь не рождением, а богатством. Всякий землевладелец участвовал в войне. Известный размер имущества обусловливал зачисление в конницу; другими размерами определялось поступление в тот или иной класс пехоты. Имевшие всего лишь каких-нибудь несколько тысяч ассов зачислялись вне классов в отряд легковооруженных (velites). Наконец, те, у кого совсем ничего не было, так называемые proletarii, не входили вовсе в состав войска.
Такая связь между размерами имущества и военной службой кажется нам теперь странной; она совершенно противоречит современным понятиям и привычкам. Но она, без сомнения, вполне соответствовала понятиям древних, так как мы ее находим во всех гражданских общинах Греции и Италии. В истории каждой из них был период, когда класс богатых людей, или, точнее, класс землевладельцев, один нес тяжесть военной службы. Это зависело, может быть, от того, что отечество было для древних не отвлеченным существом и идеальным понятием, а совокупностью вполне реальных и жизненных частных интересов; поэтому казалось вполне естественным, чтобы участие в военной повинности каждого человека соответствовало степени и количеству его интересов, связанных с общиной.
Реформа Сервия была делом царя, враждебно относившегося к патрициям. Полвека спустя, в 510 г., патриции взяли верх, изгнали Тарквиния Гордого и уничтожили царскую власть. Казалось бы, что после этого они могли уничтожить неблагоприятное для них военное устройство, восстановив древнее патрицианское войско. Но, без сомнения, отнять оружие у тех, кто им уже владел, было не так легко, а может быть, патриции не осмелились расстраивать войско ввиду многочисленных врагов, окружавших Рим. Как бы то ни было, патриции оставили нетронутой организацию классов и центурий.
С этих пор установилось противоречие между природой государства и войском. Государство, как понимали его патриции, представляло собой совокупность патрицианских gentes с исключительно патрицианским сенатом, с патрицианскими консулами и авгурами, наконец, с народным собранием, в котором патриции имели исключительное преобладание. Войско же, наоборот, являлось совокупностью отрядов, на которые люди распределялись по их имущественному положению без различия касты и независимо от их происхождения. Этим несогласием военных учреждений с учреждениями политическими и объясняется, почему владычество патрициев оказалось довольно кратковременным.
Войско, чувствуя свою силу, тотчас же стало предъявлять известные требования, которым сразу же пришлось уступить. Войско стали созывать не только для того, чтобы вести его на войну, но и для того, чтобы совещаться с ним. Его собирали на Марсовом поле, что и послужило началом народного собрания по центуриям (comitia centuriata). Собрание это представляло собой не что иное, как войско. Это видно уже из того, что центуриатные комиции созывались военной трубой; они собирались на обычном месте военных упражнений вне города, так как по закону вооруженный отряд не мог собираться в стенах Рима. Каждый являлся с оружием, как будто бы дело шло о походе; стояли не вразброд и кое-как, но в боевом строю, по когортам и центуриям: каждая центурия имела во главе центуриона и свое знамя. Наконец, граждане старше 60-ти лет не участвовали в этих комициях, также как и в войске. Это войско выбирало себе вождей, которые были в то же время и магистратами гражданской общины; оно же голосовало и законы.
Как могло при этих условиях сохраниться господство патрициев? Община и войско были построены по двум совершенно различным схемам. Учреждения общины стояли в противоречии с учреждениями войска. Напрасно патриции принимали некоторые меры, чтобы удержать войско в прежней зависимости. Напрасно постановили они, что решение центуриатного собрания не будет иметь законной силы до утверждения его патрицианскими куриями. Как, в самом деле, можно было не считаться с определенно высказанной волей вооруженного народа? Отказ патрициев в утверждении решения центурий делал очевидным противоречие в учреждениях; в подобных случаях учреждения не могли больше правильно действовать, и анархия овладевала общиной. В очень скором времени патриции оказывались вынужденными уступить; и делая уступку за уступкой, они кончили тем, что утратили свои привилегии и всю свою власть.