Тивоненко Е.В.
В конце XIX столетия взаимоотношения ведущих политиков и государственных деятелей Великобритании зачастую принимали бурный и непредсказуемый характер. В этом плане не составляли исключения и разного рода контакты между вождем ирландских националистов Ч.Парнеллом и лидером либеральной партии В.Гладстоном. Их отношения складывались подобно спирали: сначала полное непонимание действий друг друга, затем некоторое сближение лишь благодаря перспективам решения общих проблем и проектов, в том числе, гомруля (автономии) Ирландии, а в конце политической карьеры Парнелла снова полное отчуждение и окончательный драматический разрыв.
С 1886 до 1891 года парнеллиты голосовали всегда с либералами. Лондонской прессе и правительству консерваторов пришлось говорить о проникновенной дружбе Гладстона и Парнелла. Ненависть к последнему вспыхнула у его врагов с особенной силой; говорили, что гипноз, который положил к его ногам Ирландию, теперь распространился на лидера либералов “и старый Вильям не видит, что он протягивает руку покровителям убийц” [1]. В 1887 году британская реакция предприняла акцию против освободительного движения в Ирландии и ее союзников в Великобритании.
Газета “Times” начала публикацию серии статей под общим названием “Парнеллизм и преступление”. В них содержалось сенсационное “разоблачение” организаторов террористических актов в Ирландии и Великобритании, включая убийство бывшего лорда-канцлера Кавендиша и секретаря-министра Борка в Феникс-парке 6 мая 1882 года. По утверждению газеты, организаторами убийства были Парнелл, Девитт и еще 63 известных деятеля народного движения в Ирландии. В подтверждении была опубликована фальшивка “письма Парнелла” от 15 марта 1882 года, из которой следовало, что убийство в Феникс-парке подготовило и осуществило руководство Ирландской земельной лиги. Рассказывалась таинственная история о том, как это “письмо Парнелла” было “забыто” неизвестными фениями в сомнительной парижской гостинице, затем найдено опять-таки неизвестными людьми и продано неизвестному журналисту, а от него уже попало в редакцию британской газеты [2]. Цель данного маневра была очевидна: нейтрализовать демократичное общественное мнение Великобритании, открыто выражавшее свое недовольство и возмущение готовившимся репрессиями в Ирландии, запугать и сбить с толку обывателя и неустойчивые слои рабочих, сорвать наметившийся поворот в отношении ирландского народа и создать “общественное мнение” в пользу нового репрессивного закона. Заинтересованная сторона хотела соединить ирландских лидеров с теми секретными обществами, которые не брезговали никакими средствами в достижении своих целей. Как только в “Times” появилась подделка Пиггота (это тот самый “неизвестный журналист”, который и доставил письмо в редакцию), лидер консерваторов Солсбери тотчас произнес речь, в которой указывалось на связь Гладстона с человеком, обвиняемом в подстрекательстве к убийству.
Однако Гладстон, несмотря на процесс Парнелла против “Times”, пригласил его в свое имение на Рождество 1889 года. Тот приехал, и оба деятеля беседовали о гомруле, о ближайших шансах поставить этот вопрос на очередь. Во время переговоров обнаружилось, что лидер либералов в новом проекте гомруля оставляет управление Ирландией в руках Англии и что разрешение аграрного вопроса он тоже предоставляет имперскому парламенту. Парнелл заметил на это, что при таких условиях, он боится, ирландский народ не будет поддерживать либералов с той искренностью, как это было бы желательно [3]. 13 февраля 1890 года комиссия по расследованию подлинности писем Парнелла сообщила: нет никаких оснований для обвинения лидера ирландских националистов Ч.Парнелла в подстрекательстве к убийству в Феникс-парке; с другой стороны, комиссия признала, что ответчик вступал в заговор против правительства с целью воспрепятствовать выплате арендных плат, чтобы выселить ирландских землевладельцев. Комиссия сообщила, что ирландская партия осудила кровавые преступления и произвол своих сограждан относительно землевладельцев, “но не осудила систему, которая вела к преступлениям и произволу” [4]. Таким образом, ирландский лидер не раскаялся в своей антиправительственной агитации.
После выхода опровержения ничуть не смущенный Солсбери заявил, что “один националист подделывает подпись другого националиста. Парнелл или Пиггот? Пиггот или Парнелл? - какое различие между ними? Одна крыса подобна другой” [5]. При таком раскладе Гладстон чувствовал, что репутация Англии под угрозой не только в Ирландии, но и во всем мире. Если тори хотели всеми силами сохранить имперское влияние в Ирландии, то они просчитались, так как без доказательств было ясно: за обвинительным процессом Парнелла стояли члены кабинета консерваторов, которые вместе с юнианистами говорили в парламенте и в обществе, что ирландский лидер не отказался публично от утверждения, будто находится в связи с преступными обществами. Солсбери и весь кабинет упорно стояли на том, что Парнелл морально вовсе не оправдан и не хочет оправдываться в преступных связях.
Осенью 1890 года на парламентских каникулах он побывал в Ирландии; сессия должна была открыться в конце ноября; парнеллиты и либералы готовились повести атаку против кабинета Солсбери. Неожиданное обстоятельство вверх дном перевернуло все эти планы и парламентские операции. Со второй половины 80-х годов в ирландских политических кружках и в лондонских клубах говорили об интимных отношениях, существующих между Парнеллом и Кэтрин О’Ши, женой ирландского депутата. 16 ноября 1890 года началось разбирательство. Английская общественная мораль была возмущена, английская публика оскорбилась в своих лучших чувствах. 20 ноября в Дублине состоялось большое собрание, на котором члены парламента заявили о своей верности Парнеллу, его единогласно выбрали лидером на предстоящую сессию. Итак, партия была верна. Но многое зависело от позиции руководства либеральной партии. Гладстон первоначально выжидал, а “Times” громила его с той библейской силой, до которой поднимаются газетчики в особо сенсационных случаях. “Гладстонианцы, - писала газета, - могут не обращать внимания на решение суда, но они не заставят британский народ думать так, как они пожелают” [6].
Другие печатные органы, консервативные и юнианистские, не отставали: они требовали от Гладстона, чтобы он прямо заявил, по-прежнему ли либералы в союзе с Парнеллом, или же без него.
24 ноября “великий старик” написал либералу Морли письмо, в котором говорил, что дальнейшее лидерство Парнелла было бы в высшей степени гибельно для ирландского дела. Он просил, чтобы Морли передал это Парнеллу: “Я высказываю свое решение просто и прямо, как бы мне ни хотелось смягчить чисто личную сторону этого положения” [7]. Приведенная фраза говорит о коренной причине разрыва. Не подлежало сомнению одно: Гладстон, не оставляя ирландскую партию, не отказываясь от поддержки гомруля, требует, чтобы ирландцы выбрали себе другого лидера. Глава либералов постоянно категорически отказывался высказать свое личное осуждение Парнеллу в деле мадам О’Ши. “Как, - заключал он, - если человек называется вождем партии, то это делает его цензором и судьей веры и нравственности? Я не хочу этого принять. Это сделало бы жизнь невыносимой”. То есть он ставил вопрос исключительно на политическую почву. “Я, - доказывал Гладстон, - постоянно пытался в течение 4-х лет убедить избирателей поддержать ирландское самоуправление. Как я могу продолжать свое дело? Мы терпеливо катили камень до вершины холма, а теперь он опять покатится вниз, если только Парнелл не сочтет нужным уйти” [8]. В ответ на это Парнелл обратился с воззванием к ирландскому народу, в котором выступал против либералов, желающих наложить свою руку на ирландские дела: “Всегда ирландская партия держалась независимо. Теперь Гладстон осмеливается давать партии указания относительно лидерства. Проект гомруля, который выработали либералы, страдает существенными недостатками (например, из компетенции ирландского парламента изъяты вопросы о земле)” [9]. Далее в манифесте Парнелл говорил о своем пребывании у Гладстона, когда лидер либералов согласился со всеми требованиями ирландцев: “Если действительно вождь либералов убежден в необходимости гомруля, если это правда, а не лицемерие, то все равно его долг поддержать ирландскую программу, а кто бы ни был лидером нашей партии - неважно для такого человека чистых принципов, каким называют Гладстона” [там же]. Однако возможный уход сторонника гомруля Гладстона многим националистам представлялся непоправимым ударом для Ирландии, а так как среди ирландцев были лица, недовольные главой партии, то очень скоро ирландцы раскололись на две части, возглавляемые одна Парнеллом, а другая Дж.Макарти, то есть в данном случае раскол питался старыми политическими разногласиями. Если покинул Гладстон, это не казалось непоправимой бедой: союз с Англией добыт силой, и значит, его еще можно вернуть. Если изменила партия, это тяжело, но также не могло назваться решительным несчастьем: хотя депутаты присылаются страной, она не может контролировать каждый их шаг и мнение. Несравненно важнее всего этого было знать, как же смотрит на него сама Ирландия.
Все три известия: процесс О’Ши, письмо Гладстона и лишение Парнелла лидерства на Зеленом острове произвели ошеломляющее действие. Собственно, грозящий разрыв с Гладстоном не так испугал ирландцев, как их депутатов: они привыкли смотреть на Англию, как на вражеский стан, не разбирая оттенков, и соглашения с либералами считали дипломатической сделкой, которую их “король” мог расторгнуть в любой момент. Но что их действительно поразило, так это факты, обнаруженные бракоразводным процессом. Верующие католики Ирландии были искренно и глубоко убеждены, что Парнелл совершил тяжкое преступление, они не могли идти вразрез со своими догматами. Парнелл отправился в Ирландию, в Корке и в Дублине произносил запальчивые речи против Гладстона. Он называл его предателем, говорил, что они ухватились за его частное дело, как за предлог для торжества над гомрулерами. “Я признаю Макарти лидером, я даже не буду добиваться лидерства; уйду от общественных дел, но при условии: пусть Гладстон исполнит свои обещания, пусть он проведет гомруль! Он этого не сделает, потому что хочет нас обмануть” [10]. Вот что впоследствии сказал Гладстон по поводу погубившего Парнелла вихря, налетевшего на него как раз в эпоху полного расцвета сил и популярности: “Ах, если бы был жив Парнелл, если не было бы бракоразводного процесса, я торжественно объявляю об уверенности, что был бы теперь у Ирландии свой парламент” [11].