Кто шагает не в ногу?
- Ты все время шагаешь не в ногу! Перестройся.
- Почему - я? Весь батальон шагает не в ногу. Пусть он и перестраивается!
Таково отношение Л. Н. Гумилева и его последователей к академической науке. Почему Лев Николаевич пользовался популярностью в среде творческой интеллигенции, а вот специалисты, мягко говоря, относились к «теории этногенеза» крайне скептически? «Ответ» дал один из друзей Гумилева: Лев Николаевич, дескать, «настолько велик, что своими теориями утер нос всей нашей академической науке, а такие вещи, как известно, не прощаются».
А вот что пишет вышеупомянутый Айдер Куркчи: «Русская история в его (Гумилева. - В. И.) лице приобрела величайшего истолкователя своей судьбы»; «Гумилев останется в истории русской науки и культуры творцом отечественного кочевниковедения, поставленного им на недосягаемую высоту»; «Гумилев открыл - доподлинно открыл Хазарию. Тема открытия и описания Хазарии дали Гумилеву уникальную возможность научного осмысления в ней истории Восточной Европы»5; «Книга «Хунны в Китае» была уже вызовом не только академикам, но и Китаю»; «Уже одно участие Гумилева в открытии золотого кургана Пазырык давало право на мировую известность»6; «В этой работе («теории этногенеза». - В. И.) Гумилев предпринял успешную попытку создать концепцию мировой, или Всемирной, истории, и она, эта концепция, - ныне живая часть русской науки и основа, возможно, в ближайшем будущем, для порождения культурных ориентиров России нового времени»7.
Я перекопал десятки фундаментальных трудов по указанным направлениям, которые Гумилев «поставил на недосягаемую высоту». Нашел только одну ссылку: «Кроме того, существует особое мнение Л. Н. Гумилева. Однако это мнение не подтверждается археологическим материалом»8. Адепты Льва Николаевича утверждают: ему просто не давали хода. Но вот уже два десятилетия «величайшего истолкователя» никто не «затирает». И если давно ставшие общедоступными гумилевские работы действительно научны, почему же этнологи их так и не замечают? Вот передо мной недавно вышедшая книга крупнейшего археолога и слависта-этнолога академика В. В. Седова9. Основная тема - этногенез восточного славянства: сотни источников, сотни имен, но ссылок на Гумилева нет. В другой его книге10 содержатся ссылки на тысячу(!) работ отечественных и зарубежных исследователей, разбираются самые разнообразные гипотезы и концепции. И что же? «Открыватель Хазарии» там не упоминается даже вскользь. Между тем В. В. Седов был профессионалом очень высокого класса и никогда не уходил от острых дискуссионных вопросов.
Далее. Тема этногенеза всегда значилась в числе основных на всех Международных конгрессах по славянской археологии. В работе, например, VI конгресса принимали участие более 300 исследователей из 23 стран, прозвучало 266(!) докладов. Конечно же, всякий, кто внес хотя бы самый скромный вклад в этнологию, не мог не попасть в поле зрения столь обширной и компетентной аудитории. Но ни один докладчик ни прямо, ни косвенно не сослался на универсальную «теорию этногенеза» Л. Н. Гумилева. Полагаю, иностранным ученым было совершенно безразлично, как относился к нему, скажем, академик Бромлей. Тем не менее... Вывод возможен только один: этнологов (наших и зарубежных) просто не интересуют «мыльные» теории. А вот околонаучная общественность всегда проявляет нервный интерес к блестящим мыльным пузырям, особенно если их выдувают «запрещенные» персонажи - непременно непризнанные гении и мученики от науки. Так кто же шагает не в ногу?
«Не умножай сущностей сверх необходимого»
Этот научный принцип признан во всем мире. Он предостерегает от произвольного введения новых понятий - их допустимо вводить лишь в тех случаях, когда вся совокупность уже существующих не в состоянии охватить заявленную проблему. Новое понятие должно быть оправданно, то есть его требуется не только обосновать, но и предварительно исследовать, четко определить и внятно истолковать. В противном случае вместо прояснения сути вопроса мы будем иметь противоречивую и безнадежно запутанную картину. Однако Л. Н. Гумилев не любил методологических тонкостей. Строгие научные принципы ему только мешали обозревать исторические дали с высоты птичьего полета: куда лечу - сам знаю, как лечу - не ваше дело. И вот с этой высоты как из рога изобилия посыпались на головы изумленных историков и этнографов десятки(!) новых, никому не ведомых понятий - скороспелых и маловразумительных. К тому же Лев Николаевич еще и менял их контуры в зависимости от каждого зигзага своей мысли. Даже стержневое понятие этноса приобрело в работах Гумилева почти виртуальную форму. Чтобы не бродить в потемках, дадим здесь классическое (не гумилевское) определение: этнос - естественная общность людей, исторически сложившаяся на основе единого языка, единой материальной и духовной культуры, общего владения определенной территорией, общего генофонда, сходных устойчивых традиций и стереотипов поведения, сходного бытового и хозяйственного уклада, осознания каждым субъектом себя как части данной общности, а самой общности - как естественно необходимой сферы индивидуального существования и духовно-культурного развития. Приведенное определение применительно к конкретным этносам и конкретным историческим моментам необходимо уточнять, расширять или редуцировать. Несомненно одно: из понятия «этнос» нельзя исключать такую краеугольную компоненту, как «язык» (Гумилев выбросил не только «язык», но практически и все остальное, оставив только «стереотип поведения» и добавив «одинаковую вибрацию биотоков особей»). Но недаром «речь» и «народ» назывались у нас одним и тем же словом - «язык»11. Генетические корни имеют второстепенное значение. Их человек может и не знать, но вот незнание языка и основных элементов культуры однозначно делают человека чужаком в любом этносе.
Какое же определение этноса - основного объекта своего исследования - дает Гумилев? Нельзя же изучать «то, не знаю что». Оказывается, можно. Цельное, более-менее внятное определение отсутствует, наличествуют только обтекаемые, противоречивые, разбросанные по всему тексту наметки - едва ли не увертки. Например: «Не будем спорить о термине. Но термин «этнос» очень пригоден для того, чтобы обозначать сообщества, на которые распадается все человечество. Когда мы сталкиваемся с этой проблемой, кажется, что никакой загадки нет, все очень просто - есть немцы и французы, англичане и итальянцы. Какая разница между ними? Какая-то есть. Когда возникает вопрос, какая же именно разница, то оказывается, что найти ответ сверхтрудно»12.
Представьте, что человек пишет книгу «Теория сосновых лесов», но «лес» и «сосну» определяет так: «Леса бывают разные. Сказать, что такое лес, затруднительно. На вопрос же, что такое сосна, ответ найти сверхтрудно. Сосна, видимо, не береза, потому что сосна хоть и зеленая, но колючая, однако сосна - это не еж: последний, конечно, тоже колючий, но не зеленый. Впрочем, не будем об этом спорить».
Я воспроизвел, только другими словами, ход гумилевских рассуждений. Цитирую дальше: «Итак, что такое этнос? Какова разница между этносами? Каковы переходы из одного этноса в другой? Некоторые говорят, что никакой разницы нет. Мол, что написано в паспорте, то и хорошо»13. «Что есть разные этносы - все знают. Но на вопрос, что же это такое? - толкового ответа не было. И я его сразу дать не могу»14. (Толковые ответы, кстати, были, только Льва Николаевича они почему-то не устраивали.) «Этнос у человека - это то же, что прайды у львов, стаи у волков, стада у копытных животных и т. д. Это форма существования вида Homo sapiens и его особей (термин «особь» применим только к животным. - В. И.), которая отличается как от социальных образований, так и от чисто биологических характеристик, какими является раса»15. (Но стаи и стада у животных - биологическое явление, недаром их изучают зоологи и зооэкологи.) «Значит, этнос не биологическое явление, также как и не социальное. Вот почему предлагаю этнос считать явлением географическим, всегда связанным с вмещающим ландшафтом, который кормит адаптированный этнос. А поскольку ландшафты земли разнообразны, разнообразны и этносы»16. Что ж, отдельно стоящая скала - явление тоже не биологическое и не социальное, а географическое, и тоже связана с вмещающим ландшафтом. Не так ли?
В верховьях реки Колымы на одних и тех же ландшафтах много веков обитают и юкагиры, и якуты, и эвены. Русские живут и на Тамани, и в Москве, и в Туруханском крае уже не менее 400 лет. В последнем случае ландшафты очень уж разные - может быть, этих русских стоит развести по разным этносам? Я отнюдь не утверждаю, что географические факторы не влияют на этнические процессы (их роль неоднозначна, при определенных условиях они важны, при других - нет), но необходимо учитывать всю совокупность факторов этногенеза, их взаимозависимость, их конкретную роль и степень значимости.
А через несколько страниц Лев Николаевич почему-то начинает забывать самого себя. Незадолго перед тем отрицавший биологическое, он заявляет: «Из всего вышеизложенного очевидно, что этносы являются биофизическими реальностями, всегда облаченными в ту или иную социальную оболочку»17.
Обратим внимание на размытость определений. Под «биофизическую реальность» в «социальной оболочке» опять-таки можно подвести что угодно - и японскую дивизию, и племя зулусов, и сословие русских купцов, и разноэтническую партию большевиков, и наркосиндикат. Далее в «биофизическую реальность» Гумилев уже не вкладывает ничего «географического», ибо вдруг оказывается, что все дело в «биохимической энергии живого вещества» и в «энтропии, которой обмениваются популяции людей между собой». Термин «энтропия» автор использует десятки раз, причем нередко в совершенно диких сочетаниях с другими. Что подразумевал он под «энтропией», остается только гадать, так как при всем желании ни этносы, ни конкретные люди энтропией обмениваться не могут: это все равно что обмениваться дырками от бубликов. Многие явления в сфере этнологии Гумилев рассматривает по аналогии с явлениями физических и зоологических систем, экстраполируя последние на социально-культурные уровни человеческого бытия.