“17 июля пришло известие, потрясшее весь мир. Днем ко мне заехал Стимсон и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано: “Младенцы благополучно родились”. Я понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. “Это значит,— сказал Стимсон,-— что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана”. Хотя мы следили за этими страшными исследованиями на основании всех тех отрывочных и скудных сведений, которые нам давали, нам заранее не сообщили или, во всяком случае, я не знал даты окончательных испытаний.
…. 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен,; что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: “Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?” Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончилась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну. “Ну, как сошло?” - спросил я. “Он не задал мне ни одного вопроса”,—ответил президент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо освёдомлён о том огромном процессе научных исследований, которой в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов. Таков был конец этой истории, насколько это касалось Потсдамской конференции. Советской делегации больше ничего не сообщали об этом событии, и она сама о нем не упоминала”.
А тов. Сталин между тем, прекрасно знал о новом оружии. И о том, что американцы его уже имеют и вот-вот испытают. У него были отменные источники информирования – прямо из сердцевины Манхеттенского проекта. И в СССР шла работа по похищенным Фуксом схемам, чертежам и расчетам этой самой бомбы.
В общем, некому было вскакивать перед Сталиным и держать руки по швам.
Черчилль человек текста и слова. Он очень много написал, и много говорил речей. Был отменным писателем. И, может быть, еще лучшим оратором. Видимо, самым лучшим за всю историю Британии. За свои книги он получил Нобелевскую премию по литературе (1953).
У него был поразительно отточенный и четкий стиль. И огромные знания. Как-нибудь я приведу какие-нибудь тексты из его хотя бы шеститомного труда “Вторая мировая война”. И вот в этой книге нет ни единого намека на то, что он якобы говорил о Сталине.
И , тем не менее… Вспомнил, что в хорошей книге помощника и пресс-секретаря Горбачева Андрея Грачева “Кремлевская хроника” (М., 1994) есть место, имеющее прямое отношение к нашей теме (с. 127).
“Стало очевидно, что перебить “даму пик” (речь идет о "статье Нины Андреевой" –В.Л.), с которой, воспользовавшись отсутствием Горбачева и Яковлева, пошел Егор Кузьмич, можно будет только с помощью короля, а еще лучше туза, то есть публикации в “Правде” или заявления Политбюро. Вместе с двумя моими коллегами из яковлевского окружения — тоже выпускниками Института международных отношений — Александром Лебедевым и Николаем Португаловым мы начали готовить ответ на основные тезисы статьи Н. Андреевой, стремясь поймать ее авторов за руку там, где они лукавили и передергивали факты. Как мне хотелось для экономии времени подняться на два этажа выше к помощнику Лигачева и выяснить, из какого раздела воспоминаний Черчилля извлек он звучную цитату, прославляющую “дядю Джо”. Увы, все пришлось искать самим.
Мы нашли и эту, искаженную “Совраской” цитату, и подлинные слова Маркса о “контрреволюционных народах”. А от себя добавили на этот раз неподделанную восторженную оценку Сталина Гитлером, взятую из его дневников. Нашему разоблачительному труду я предпослал короткую записку, начинавшуюся словами: “Статья Н. Андреевой — наиболее откровенное, агрессивное выступление, в сущности — манифест сил, озабоченных характером и размахом перестройки, и отражает их стремление сдержать ее дальнейшее развитие. Это попытка сформулировать платформу для мобилизации консервативных сил в партии и в стране”.
Многостраничный документ, перепечатанный “надежной” машинисткой в “диссидентском” 3-м подъезде, мы вручили Александру Яковлеву в день его возвращения из Монголии прямо на аэродроме. Остальное зависело уже не от нас. На следующей неделе вернувшийся из Белграда Горбачев созвал Политбюро и потребовал от каждого его члена дать оценку статье. Перед его яростным напором Лигачев и уже готовое поддержать его большинство дрогнули и отступили. Сам Егор Кузьмич сказал, что увидел статью уже напечатанной, расценил ее как проявление “политического плюрализма” и, не давая никому никаких директив, лишь высказал “может быть, слишком поспешно свое личное мнение””.
Видите, как тут осторожно сказано “Мы нашли и эту, искаженную “Совраской” цитату”. Стало быть, нечто в этом духе, выходит, Черчилль говорил. Только в “статье Андреевой” ее исказили. Не совсем точно привели. Может быть, порядок слов поменяли. Или кое-что немного усилили. У Черчилля, скажем, было “Сталин умный ”, а там сделали “гениальный”.
Рискну предположить, что Грачев с товарищами нашел вовсе не цитату из Черчилля. Скорее всего, кто-то в своих мемуарах рассказал о высокой оценке Сталина Черчиллем. Дескать, Черчилль говорил мне о сохе и атомной бомбе. О гениальном тов. Сталине и о том, как неслыханно повезло стране с ее вождем. Сам Черчилль нигде в своих текстах такого места не приводит. И нигде публично этого не говорил. А уж потом закулисные сочинители статьи Андреевой добавили для картинности руки по швам. И – пошло гулять по рунету.
Я делаю вывод об ошибке Грачева еще и вот по какой детали. Он пишет: “восторженную оценку Сталина Гитлером, взятую из его дневников”. Гитлер не вел дневников. И даже одного дневника не вел. Геббельс – вел. Тут Грачев тоже делает небольшую, но натяжку: он, скорее всего, имеет в виду “Застольные разговоры”. Это болтовня Гитлера за ежедневными обедами, которую стенографировал Пикер. Но это – ни в какой степени не дневник Гитлера. Если Грачев не видел разницы между дневником и записями секретарем разглагольствований фюрера (у Пикера все речи Гитлера идут от третьего лица “потом шеф сказал, что…” и часто в пересказе), то он не видел и разницы между выступлением или текстом Черчилля и рассказом кого-то (это – в лучшем случае рассказом, а в худшем мы вообще имеем дело с чистым вымыслом), как якобы Черчилль ему говорил о Сталине. Итак, если и есть “что-то”, лежащее в основе мифа о стоянии по струнке с руками по швам, то это “что-то” запрятано в каком-то третьестепенном источнике, в каких-то мемуарах третьестепенного лица, на которого нет ни единой ссылки в мощнейших поисковых машинах. На личные странички есть, на дневники в Живом Журнале (Live Journal)– есть, на гостевые книги и форумы – тоже есть. А на “мемуары” о таких знаменитых персонажах как Черчилль и Сталин – нет. Вполне можно считать их несуществующими.
Черчилль в своей “Второй мировой войне” весьма подробно пишет о переговорах со Сталиным и на Ялтинской, и на Потсдамской конференциях, о трениях по поводу польского вопроса, о немецких землях, отошедших Польше. Ничего похожего на подобострастную восторженность “вставали и держали руки по швам”.
О Ялтинской конференции Черчилль пишет очень много и подробно. Но - никакого подобострастия. Даже вот в этих строках его нет:
"Когда маршал собрался уходить, многие представители английской делегации собрались в вестибюле дворца (Ливадийского -В.Л.), и я воскликнул: "Трижды "ура" маршалу Сталину!" Троекратное приветствие прозвучало тепло". Ну что ж, на Ялтинской конференции Большая Тройка не раз провозглашала здравицы в честь друг друга. Много говорили тостов и выпивали за здоровье лидеров трех стран. Пик дружбы и взаимодействия, и пик доброжелательности друг к другу. ("Вторая мировая война", т.6, с. 540).
Вот так на наших глазах родился миф о величании Сталина Черчиллем. Настолько устойчивый, что в него даже частично поверил Грачев, и, стало быть, Горбачев. Не говоря уж о массе трудящихся.