которые в тот момент были довольно сильно распространены в передовых слоях русского общества. И мы видим в действительности довольно много таких весьма идейно настроенных и в то же время имевших значительный запас жизненного опыта и необходимых знаний людей, которые отдавали себя целиком земской деятельности, отказываясь для нее от всякой государственной службы и вообще более блестящей, а иногда и более широкой деятельности.
Если же существовали в то время и классовые интересы в земской среде, то, конечно, этому удивляться отнюдь нельзя: ведь, конечно, земская среда была средой, в которой по составу земских собраний, по составу гласных землевладельческие классовые интересы могли и должны были проявляться довольно ярко; и мы видели, до какой степени ярко и сильно незадолго перед тем эти интересы проявлялись в губернских комитетах по крестьянскому делу, когда помещичьи интересы затрагивались, по существу, весьма резко. Однако в губернских комитетах: были затронуты не только карманные интересы помещиков, но и самое существование помещичьего класса, и тогда эти интересы проявились с особенной яркостью и силою. В сфере же деятельности земских учреждений, конечно, и классовые интересы имели свое значение, но они были гораздо ничтожнее, чем в сфере вопросов, рассматривавшихся в губернских комитетах по крестьянскому делу, и поэтому проявились здесь гораздо слабее.
Кроме того, надо сказать, что положение тех земских деятелей, которые в то время были во главе земств, в значительной степени определялось еще тем, что с первых же шагов им приходилось вести борьбу с правительственной реакцией, с бюрократией — центральной и местной — и несомненно, что те из них, которые были наиболее сознательны по своей подготовке и взглядам, хорошо понимали, что результат этой борьбы, самая возможность ее ведения и самый обем этой борьбы зависят от тех отношений между народом и земством, от того участия, которое примут или не примут в этой борьбе сами народные массы, что, между прочим, в свою очередь, зависит от отношений между этими массами и земством. Поэтому деятели эти хорошо понимали, как важно освободить, даже с этой боевой точки зрения данного момента, массы от той тяжести, пол которой они находились. Им очевидно было, что вопрос повышения культурного уровня масс населения являлся вопросом, стоявшим вообще на очереди в русской жизни, и что от его разрешения зависела вообще возможность правильного поступательного развития и всяческого прогресса, и, в частности, прогресса политического, так что net никакого сомнения, что прогрессивные деятели, находившиеся во главе значительной части тогдашних земств, очень ясно и хорошо понимали связь этих явлений и необходимость действовать в земстве демократически, в духе народных масс. потому что иначе они должны были повиснуть в воздухе и не смогли бы вести и своей тяжбы с правящей бюрократией.
Вот почему эти классовые интересы. особенно если разуметь под ними простые карманные интересы (притом не бог весть какого размера), не могли иметь особого значения. Но, конечно, в состав земств, в число земских гласных попадали разные элементы, попадали и довольно заядлые крепостники, и довольно малокультурные люди, для которых вся эта сторона дела была неясна и неинтересна, а иногда и прямо антипатична и которым были ближе простые карманные интересы и сохранение тех привилегий, которые сохранить представлялось еще возможным после уничтожения главной, основной привилегии, после падения крепостного права. Эти элементы, конечно, боролись против всякого прогрессивного движения в земской среде, и когда, например, перед ними встал вопрос об уничтожении натуральных повинностей, о переводе их в денежные, т. е. о переложении главной тяжести — подводной и дорожной повинностей — на все классы населения, то против этого, разумеется, оказались лица, которые готовы были выдержать довольно значительную борьбу, и тут, в действительности, происходила борьба классовых интересов.
В этом отношении наиболее корыстно и именно в защиту помещичьих интересов настроенные гласные имели на своей стороне то законодательство, которое тогда существовало и на которое они могли опираться. При введении земских учреждений никаких. собственно, новых правил о составлении земских бюджетов прямо издано не было, а в “Правилах о введении земских учреждений” была 108-я статья, которая содержала ссылку на старый устав о земских повинностях, а этот устав, изданный в крепостное время, весьма значительную долю
отводил натуральным повинностям и стоял на той. весьма определенной, точке зрения, что натуральные повинности могут отбывать только низшие классы населения, податные сословия, для классов же привилегированных это представлялось в крепостное время несовместным с их достоинством.
Поэтому, ссылаясь на эту статью “Временных правил”, некоторые наиболее косно настроенные гласные заявляли, что прогрессивные гласные желают лишить их некоторых прав состояния, и с большим азартом они отстаивали эти “права состояния”, т. е. свои привилегии.
Но надо сказать, что с самого начала настроение в земстве создалось такое, что побеждать начали во многих местах люди прогрессивно настроенные, и мы видим, что, несмотря на то что к 1868 г. из тех земств, которые тогда были открыты, многие существовали только по несколько месяцев, тем не менее уже в этом году 1/” часть тогдашних земских уездов сделала постановление о полном прекращении применения натуральных повинностей, по крайней мере — дорожной, и о замене их денежными сборами. Затем это дело, идя иногда путем довольно упорной борьбы, развивалось мало-помалу и в других земствах,— конечно, в различных земствах с разным успехом, но, как бы то ни было, к середине 80-х годов в двух третях всех уездов земских губерний все натуральные повинности были заменены денежными сборами, а из остальных уездов во многих местах некоторые натуральные повинности были заменены денежными, некоторые же земства давали более или менее значительные ассигнования на помощь населению в отбывании сохранившихся натуральных повинностей.
Не менее важную и интересную иллюстрацию к этому вопросу представляет новая раскладка земских денежных налогов, которая была принята земствами. Я уже указывал, какова была правительственная раскладка земских платежей и повинностей в самый момент введения земских учреждений, когда десятина казенной земли облагалась в тысячу раз меньше, а десятина помещичьей — в семьдесят раз меньше, нежели десятина крестьянской земли. Теперь в этом отношении дело изменилось чрезвычайно резко. Именно, если вы возьмете земские сметы 1868 г. в 14 млн. 570 тыс-руб. и исключите отсюда доходы земств от разных своих капиталов, то получится, что все остп-1ьиыс сборы, составляющие, так сказать, прямые (окладные) подати в земстве, составляли 12 млн. 840 тыс. руб. Из них около 9 млн. 700 тыс. руб.. или 75%. ложилось на землю, остальные сборы распределялись: в виде налогов на недвижимые имущества в городах —3.4%, в виде сборов с торговых и промышленных помещений, фабрик и заводов — 8.3% и сбора с торгово-промышленных документов—12,7%. Те 9 млн. 700 тыс., которые падали на землю, распределялись так: с 75 млн. лес. помещичьей, казенной и удельной земли было взято 4 млн. 800 тыс. руб. и с 70 млн. дес. крестьянской земли почти столько же.
Ясно, что раскладка была совершенно иная, чем прежняя, и распределявшаяся несравненно равномернее. Поэтому прав был князь Васильчиков, когда из этого заключал <1871 г.), что “земские учреждения честно исполнили свой долг”. Действительно, о сметах 1868 г. это вполне можно сказать. Впоследствии критики земских бюджетов указывали, что и тогда и в дальнейшем была, однако, некоторая неравномерность в обложении помещичьей и крестьянской земли, заключавшаяся в том, что если взять все крестьянские и все помещичьи земли, то окажется, что крестьянские облагались все же несколько выше. Но. если несколько внимательнее к этому отнестись, то будет ясно, что сравнивается здесь не одно и то же. Крестьянские земли — это почти все обрабатываемые земли, а в числе помещичьих земель было много бездоходных тогда лесов и пустырей, которые не обрабатывались; понятно, что эти категории земли не могли выдержать одинакового обложения с обрабатываемой землей, а если мы будем сравнивать обложение одних обрабатываемых земель, то оно окажется довольно равномерным. Были даже такие уезды, как, например, Новоторжский, в котором земство прямо постановило, что крестьянские земли вообще хуже помещичьих, а потому их надо облагать меньше. Но это уже было, конечно, благородное исключение; вообще же обложение крестьянских и помещичьих земель было довольно равномерно, лишь в том грубом смысле, в каком это можно было признать без правильного кадастра земель, до которого было еще тогда далеко.
Затем, если мы сравним те способы обложения или раскладки налогов, которые мы встречаем в земствах, с теми способами обложения, которые практиковались в то время казной, то тут уже разница окажется прямо, разумеется, в пользу земства. Несмотря на то, что во главе Министерства финансов стоял с 1861 г. человек с довольно прогрессивными взглядами, мы видим, что, несмотря на это и не смотря на то, что перед правительством еще со времени проведения крестьянской реформы ставился ярко вопрос о необходимости коренной податной реформы, о невозможности поддержания прежнего распределения налогов, всецело складывавшего все прямые налоги на крестьян и мещан, что, несмотря на ясность необходимости реформы в этом отношении, Министерство финансов медлило с какой бы то ни было реформой в этом направлении.
Податная комиссия, которая была учреждена еще в 1859 г., в течение целых 11 лет не давала никаких результатов своей работы, и, мало этого, мы видим, что в том самом докладе министра финансов в 1866 г., на который я уже ссылался, Рейтерн говорит о крайней необходимости усилить налоги и. указывая, что поземельный сбор нельзя в этом случае усилить, потому что помещичье хозяйство переживает кризис, указывая, что чрезвычайно осторожно надо обходиться и с повышением налогов на промышленные и торговые капиталы и заведения, приходит к изумительному заключению, что из числа прямых налогов единственный, который можно повысить, это подушный сбор,—это несмотря на то, что он ясно понимал всю неравномерность и несправедливость этого сбора. Вместо того чтобы поставить вопрос об уничтожении этого сбора, Рейтерн, таким образом, еще в 1866 г. ставит вопрос о развитии его, о повышении его на 10 млн. руб. в год, а между тем из его же мотивировки мы видим, как этот сбор был тяжел для населения. Он указывает в докладе, что если сравнить поступление податей, наложенных на крестьянство, за пять лет, следующих непосредственно после Крымской войны, с поступлением их за пятилетие 1861—1866 гг., то оказывается, что в это второе пятилетие, несмотря на повышение земского государственного сбора на 22 копейки с души, поступление податей не сделалось хуже. а в некоторой степени сделалось даже лучше, чем в предыдущее пятилетие, и это уже дает ему повод заключить, что если наложить еще по 50 копеек с души, то, может быть, население выдержит и это... а раз можно, то и надо наложить эти 50 копеек! Вот результаты, к которым приходит министр финансов в 1866 г.