На XVIII съезде партии понятие «низкопоклонник» было распространено едва ли ни на всех вычищенных из общества «врагов народа». Отдавая дань классовому шовинизму, Сталин объявил: «Троцкистско-бухаринская кучка шпионов, убийц и вредителей, пресмыкавшаяся перед заграницей, проникнутая рабьим чувством низкопоклонства перед каждым иностранным чинушей и готовая пойти к нему в шпионское услужение» есть лишь «кучка людей, не понявшая того, что последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства».
Первые заявки на необходимость борьбы с космополитизмом. По мере изживания крайностей национального нигилизма в 30-е и первой половине 40-х годов заявила о себе и тема необходимости преодоления космополитизма. Отметим некоторые, связанные с этим исторические факты. Так, писатель И. И. Катаев в связи с бухаринскими инвективами в адрес русского народа в 1936 году писал: «Мы знаем… что это не была “нация Обломовых”, — иначе в недрах этой нации не выросли бы люди класса, подготовившего и совершившего великую социалистическую революцию. И уж, конечно, “нация Обломовых” не могла бы создать ни русской культуры, ни драгоценного русского искусства, ни даже романа “Обломов”». Одновременно Катаев призывал: «Безнадежных “космополитов”, отщепенцев, эту вялую богему, не помнящую родства, надо поскорее вымести вон из искусства. А нам, советским русским литераторам, нужно заново и по-настоящему полюбить и русский язык, и русскую природу, и русскую песню, и все то хорошее и своеобразное, что есть в нашем народе, — а этого немало» (Красная новь. 1936. № 5). А. Н. Толстой в докладе на сессии АН СССР, посвященной 25-летию Советской власти (ноябрь 1942 г.), наметил несколько этапов развития советской литературы: от Октября до 1929-го, от начала 30-х годов до Отечественной войны, и с 1941 года. К этому времени литература, по мнению писателя, «от пафоса космополитизма, а порою и псевдоинтернационализма — пришла к Родине, как к одной из самых глубоких и поэтических своих тем». На первых этапах «момент отрицания всего прошлого литературного наследия, заклеймления его дворянским и буржуазным индивидуализмом и классово враждебной литературой, принимал… уродливые формы». Лишь с 1941 года, по мнению А. Н. Толстого, «советский писатель увидел исторически обусловленный, подлинный народный русский характер... и впервые, как колокол града Китежа, зазвучали в советской литературе слова: святая Родина». А. А. Фадеев в письме Вс. Вишневскому (весна 1943 г.) отмечал, что на прошедших совещаниях литераторов, композиторов, художников «один из наиболее острых вопросов… был вопрос о сущности советского патриотизма, взятый в национальном разрезе. Есть люди, которые не очень-то хорошо понимают, почему мы так заостряем теперь вопрос о национальной гордости русского народа... Дело в том, что среди известных кругов интеллигенции еще немало людей, понимающих интернационализм в пошло-космополитическом духе и не изживших еще рабского преклонения перед всем заграничным». Драматург А. П. Штейн на совещании кинодраматургов (июль 1943 г.) подчеркнул: «Наша русская литература — самая великая и первая литература мира... Никакого космополитизма здесь не может быть, он вреден и гибелен для искусства». Публицист Х. Г. Аджемян в полемике с Е. Н. Городецким на совещании в ЦК ВКП(б) летом 1944 года заявил, что обвинение в великодержавном шовинизме «чаще всего играет роль фигового листка, тщетно скрывающего другой порок, имя которого — космополитический интернационализм».
Достижения в разработке «русской темы» к началу Отечественной войны. Как только определились контуры новой концепции отечественной истории, с ее позиций стали систематически выявляться изъяны прежнего подхода. К примеру, анализ содержания выходившей с конца 20-х годов Малой Советской Энциклопедии обнаруживал, что история борьбы русского народа за независимость давалась в ней схематично и убого, то и дело встречалось стремление принизить великий народ; ни слова ни о борьбе со шведскими феодалами в XIII в., ни о битве 1240 года, ни о Ледовом побоище; об Александре Невском в первом издании говорится лишь, что он «оказал ценные услуги новгородскому торговому капиталу», во втором издании его имя вовсе выброшено; первое издание внушает читателям, что ни татарского ига, ни порабощения не было, что это — «названия, данные русскими историками-националистами», во втором издании в статье о монгольском нашествии всего четыре строки, сообщающих, что «монгольское нашествие — утвердившееся в европейской феодальной и буржуазной истории обозначение движения монголов в Европе в XIII веке»; важнейшему историческому событию — Куликовской битве — уделено всего 10 строчек; «Слово о полку Игореве» трактуется только как история неудачного похода русских; Кутузов обрисован как серый посредственный генерал, известный тем, что «потерпел поражение при Аустерлице» (Правда. 1938. 7 июля).
Своеобразный итог достижений и явных пропагандистских перехлестов в новой разработке тематики русского народа в 30-е годы представлен в статьях девятого тома Малой Советской Энциклопедии, выпущенного в свет незадолго до Отечественной войны, в марте 1941 года. В нем констатируется: «Ленинско-сталинская национальная политика сделала нерушимой дружбу народов Советского Союза. Она создала единый великий советский народ». В отличие от начала 30-х годов, когда все еще подчеркивалось, что в дооктябрьском историческом прошлом «великороссы, будучи в меньшинстве (43 % населения России), угнетали 57 % остального населения самым варварским, самым недопустимым образом», теперь утверждается нечто противоположное: «Много веков творил историю своей страны великий русский народ вместе с другими народами России и во главе их вел героическую освободительную войну против насилий и издевательств над его прекрасной родиной со стороны бояр и царей, царских палачей, помещиков и капиталистов». Оказалось, что и «русификаторская националистическая политика варварского царизма и буржуазии была всегда враждебна великому русскому трудовому народу — другу и организатору революционной борьбы трудящихся всех угнетенных национальностей против шайки Романовых, Пуришкевичей, Милюковых и Керенских».
Продолжателями антинародной политики в советское время изображались «злейшие враги народа — Троцкий, Бухарин с их бандитскими шайками, буржуазные националисты», которые «силились опорочить русскую культуру». О Н. И. Бухарине говорилось: «Иуда Бухарин в своей звериной вражде к социализму писал о русском народе как о “нации Обломовых”. Это была подлая клевета на русскую нацию, на мужественный, свободолюбивый русский народ». Русский народ закреплялся на месте «первого среди равных», почитаемого и любимого всеми другими народами СССР, из-за его «высоких революционных достоинств», «благородных качеств», «прекрасного языка», «замечательной, наиболее передовой культуры». Словно предвосхищая основные направления послевоенной кампании по борьбе за утверждение первенства русской культуры, автор энциклопедической статьи писал: «Русская литература и русское искусство занимают первое место среди самых совершенных образцов мирового человеческого гения. Нет такой отрасли мировой науки и человеческой деятельности, где бы русский народ не был представлен своими талантливейшими сынами».
Здесь же присутствует и тема борьбы с антипатриотами и «низкопоклонниками», намеченная раньше и приобретшая уже явные признаки ксенофобии. Огульно утверждалось, например, что «“самодержцы всероссийские” с их придворными кликами из русских проходимцев и иностранных прохвостов (вроде “истинно-русских” немцев Биронов, Бенкендорфов, Плеве, Ранненкампфов, Врангелей и др.), выступавшие палачами-русификаторами, в действительности не только никогда не были патриотами страны русского народа, но всегда являлись заядлыми врагами русской культуры, презиравшими прекрасный, богатый и яркий русский язык, позорившими русское национальное достоинство».
Воспитание населения в героико-патриотическом духе средствами литературы и искусства. Новая историческая концепция, утверждавшаяся в 1936—1937 годах, отнюдь не была лишь событием науки. В условиях подготовки к войне она становилась основой массовой пропаганды, героико-патриотического воспитания, духовной мобилизации населения на защиту Родины. Традиции Гражданской войны и пролетарской солидарности для Отечественной войны мало подходили. Новый подход к прошлому позволял многократно усилить классовое и интернациональное направление в идеологии историко-патриотическим.
Этим целям служили и широкое празднование столетия памяти А. С. Пушкина в начале 1937 года, и выход на экраны в июле кинофильма «Петр Первый», в котором российский император неожиданно предстал перед зрителями откровенно положительным героем, величайшим государственным деятелем, пекущемся исключительно о благе отечества. 7 сентября состоялось открытие Бородинского исторического музея, приуроченное к 125-летию войны с Наполеоном и сопровождаемое многочисленными патриотическими статьями в газетах, прославлявшими в нарушение революционно-пролетарских традиций фельдмаршала Кутузова и других полководцев, еще недавно изображавшихся врагами трудящихся и реакционерами. «Великое прошлое русского народа в памятниках искусства и предметах вооружения» стало основной темой выставки, открытой в Эрмитаже 7 сентября 1938 года. История страны представала перед зрителем в ее вещественном, документальном выражении, оживала на щитах и стендах. Среди полководцев, — как подчеркивалось в «Известиях», — особенно выделяется фигура фельдмаршала А. В. Суворова.