Коняев Н. М.
Поразительно, насколько естественно сливаются детские игры первого русского императора с его зрелой деятельностью, за которую и назвали его Великим.
Но из детства, из отроческих лет — и все то недоброе, что несло России правление Петра I…
Потрясение, пережитое десятилетним царем 15 мая 1682 года, породило в душе подростка необъяснимую, почти подсознательную ненависть к русской старине, зачастую выливавшуюся в отрицание вообще всего русского.
Так получилось, что офицерами в Преображенском, полку были иностранцы. Общаясь с ними, юный Петр осваивал языки, знакомился с точными науками, которым традиционное воспитание царских детей почти не уделяло внимания.
Но здесь же, в полку, прививались одиннадцатилетнему ребенку и дурные наклонности. После каждого перехода, после каждого «потешного» боя офицеров звали к молодому царю на обед. По обычаю, в конце обеда приглашенным подносился бокал вина. Выпив, должно было откланяться и уйти. Однако иностранцы, плохо знакомые с этим русским обычаем, обойтись одним бокалом не могли.
«Им, — как пишет историк Михаил Погодин, — мало было и по два, и по три...»
Юный Петр, не стесняемый строгим надзором, тоже старался не отставать от «учителей», и уже к двенадцати годам приучился к алкоголю.
Так что дикие, безобразные пьянки его — тоже из детства...
Из детства и стремление Петра превратить Россию в нечто похожее на Германию или Голландию, а своих подданных — в немцев или голландцев... Стремление заведомо неисполнимое, но тем ни менее дорого стоившее стране.
ОТЕЦ И СЫН
Наверное, Петр I и сам понимал, что подсознательное стремление уничтожить ненавистную русскую старину, а народ России обратить в покорных рабов, для владения которыми он завезёт из-за границы «культурных» иностранцев, — не исполнимо.
Понимал...
Не мог не понимать...
Но в том-то и заключалась трагедия Петра, что, понимая все, не мог пересилить себя и смириться с неизбежностью, не желал подчиняться неумолимой логике истории.
Анализируя поступки и поведение Петра I, многие исследователи теряются: почти гениальные озарения соседствуют с провалами…
Действительно, бездарный Прутский поход, когда Петр сумел завести в окружение огромную русскую армию и фактически капитулировал, кажется, осуществлялся не героем Полтавы, а совсем другим человеком.
Некоторые объясняют череду этих «просветлений» и «затмений» болезнью Петра...
Может быть, это и верно.
Увы, многие поступки Петра, его решения и прожекты зачастую находятся за гранью безумия, и деятельность Петра I в такие периоды превращается в сражение обезумевшего гордеца с Божьим Промыслом. И безумие это прежде всего проявилось в отношениях Петра с собственной семьей.
Вопреки обычаю, праву и здравому смыслу Петр I предпринимает отчаянные усилия, чтобы не допустить на русский престол не только своего сына Алексея, но и внука — будущего императора Петра II. Все силы измученного болезнью, впадающего в припадки ярости императора направлены на то, чтобы отобрать престол у своего сына и внука от царицы Евдокии.
И, когда пытаешься проследить связанные с этим события, когда видишь, как много энергии и изобретательности было растрачено Петром Великим в борьбе с собственными сыном и внуком — становится страшно...
Будущему императору Петру II было десять дней, когда умерла его мать, и дед-император вручил его отцу, царевичу Алексею, письмо с требованием «нелицемерно исправиться».
Письмо это, резкое по своему тону, произвело на Алексея самое зловещее впечатление...
Через несколько дней должен был родиться брат Алексея — Петр Петрович, которого ласкательно назовут в семье «шишечкой» и которому — Алексей не мог не понимать этого! — уже сейчас расчищал заботливый отец путь к престолу.
Что такое «нелицемерно исправиться»?
Историки часто упрекают Алексея в притворстве, в равнодушии к отцовским делам. И вместе с тем никто из них не отрицает, что Алексей всегда старался угодить отцу: прилежно учился, выполнял все приказы и поручения и никогда, как это говаривали в старину, не выходил из-под его воли.
Противоречие очевидное, но вполне объяснимое.
Как и в случае замалчивания реформ Федора Алексеевича, историки, следуя в кильватере политики культа Петра, и здесь, заранее, априори переносят всю вину за дальнейшие события на Алексея, дабы нечаянно не бросить тень на монументальный образ Петра Великого.
Между тем мотивы антипатии Петра I очевидны и легко объяснимы. Алексей был сыном от нелюбимой, более того — ненавистной жены. И какие бы способности ни проявлял он, как бы терпеливо ни сносил упреки и притеснения, — все это не имело значения для отца, не могло переменить его мнения о сыне.
В деспотически самодержавном сознании Петра I личностное легко сливалось с государственным, переплеталось, подменяло друг друга.
В царевиче Алексее — сыне от ненавистной жены Евдокии Лопухиной — Петр I видел прежде всего не родную кровь, а то русское, духовное начало жизни, которое он стремился выкорчевать навсегда, по всей стране...
И даже если допустить, что Алексей и по характеру своему, и по душевному складу, и по воспитанию олицетворял только русскую косность — а это все-таки ничем не подкрепленное допущение! — то все равно: можно ли от живого человека требовать, чтобы он вот так, вдруг, переменил свою душу?
Потребовать-то, конечно, можно, только вот исполнить подобное требование не удавалось еще никому...
Сам Петр I наверняка понимал это.
И Алексей тоже понимал, что требование «нелицемерно исправиться» на самом деле содержит приказ самоустраниться, каким-то образом самоуничтожиться, освобождая дорогу еще не родившемуся «шишечке».
Достойно и мужественно Алексей ответил отцу, что готов уйти в монастырь...
Но Алексей — не для Петра I, а для уже родившегося «шишечки»! — опасен и в монастыре.
В царевиче Алексее видит измученная страна избавление от тягот и несправедливостей петровского режима. Алексей — надежда огромной империи, миллионов и миллионов людей. И кто даст гарантию — нашептывали Петру I сановники — что оскорбленная, растоптанная русская старина не выведет Алексея из монастыря после смерти Петра? Не провозгласит царем, отталкивая от престола обожаемого «шишечку»?
Нет, Петр I и сам видел, что нет этой уверенности.
А раз так, значит, и действовать нужно иначе.
Алексея необходимо не в монастырь заточить, а уничтожить физически. Тем более, что вместе с ним будут уничтожены и надежды страны на возвращение к счастливому и спокойному прошлому...
Совершить задуманное казалось непросто. Все-таки Алексей был законным наследником престола...
Но на стороне императора — самодержавная власть, бесконечная сила воли, зрелый ум, житейская опытность и, разумеется, дьявольская хитрость советников.
Интрига, задуманная Петром I и его сподвижниками, разыгрывается почти как на театральных подмостках.
Петр I отклоняет просьбу сына, запретив принять монашеский сан. Отправляясь за границу, он приказывает сыну «подумать»...
Психологически расчет очень точный.
Петр I знает и о мечтательности сына, и об его привязчивости.
И он не ошибся.
Уже отрекшийся было от мирской жизни, Алексей начинает мечтать, строить планы.
Преградой на пути в монастырь становится и Евфросиния — женщина, которую он полюбил…
Некоторые исследователи полагают, что Евфросиния была шпионкой Меншикова, и «светлейший» подсунул ее царевичу, исполняя давно задуманный план.
Как бы то ни было, но именно Евфросиния отвлекает царевича Алексея от спасительных — речь идёт не только о нравственном, но физическом, политическом и даже историческом спасении — мыслей о монастыре.
Счастье сына, разумеется, не цель Петра I, а лишь средство достижения задуманного
Едва только разгораются в мечтательном Алексее надежды на счастье — какой безжалостно точный расчет! — курьер вручает ему новое письмо… Алексей немедленно должен ехать за границу или, не мешкая, отправиться в монастырь.
В самой возможности выбора и заключалась ловушка. Возможность бежать от деспота-отца, который — Алексей уже наверняка знал это! — и в монастыре не даст ему покоя, прельстила царевича.
Ловушка сработала.
Алексей принял решение — бежать.
Хитроумный капкан защелкнулся...
Дальше — вынуть добычу из капкана — было делом техники.
В последний день января 1718 года Алексея привезли в Москву, а третьего февраля был оглашен манифест об отрешении его от престола и сразу же произведены аресты среди друзей царевича.
Еще проще оказалось добиться самооговора.
В петровских застенках применялись такие изощренные пытки, что и мужественные, не раз смотревшие в лицо смерти стрельцы становились здесь болтливыми, словно бабы, и возводили на себя и на своих друзей любую напраслину.
Для следствия по делу царевича в Санкт-Петербурге была создана Тайная канцелярия, ведавшая, кстати, потом всеми делами, связанными с охраной престола...
19 июня 1718 года царевича начали допрашивать, и через неделю он умер под пытками в Трубецком раскате Петропавловской крепости.
По этому случаю на следующий день, 27 июня, Петр I устроил шумный бал, отмечая годовщину Полтавской победы…
Да и от чего было не радоваться ему, если — как ему казалось! — удалось победить сам Божий Промысел и вопреки судьбе оградить права на престол любимого «шишечки»!
Радовался император и месяц спустя, читая в Ревеле письмо своей супруги:
«О себе доношу, что я за детками, слава Богу, в добром здоровье. И хотя, пред возвращением моим в Питербурх, Пиотрушка был в здоровье своем к последним зубкам слабенек, однако ныне, при помощи божий, в добром здоровье и три зубка глазовых вырезались. И прошу, батюшка мой, обороны: понеже немалую имеет он со мною за вас ссору, а имянно за то, что когда я про вас помяну ему, что папа уехал, то не любит той речи, что уехал, но более любит то и радуется, как молвишь, что здесь папа».