Люди поверили сообщениям СМИ, посчитав, что "дыма без огня не бывает"". Но в озлобление это вылиться не могло. "Проблемы слишком многих людей общество не интересуют", - сказал один из очевидцев.
Кроме того, культ личности Сталина, насаждавшийся в обществе, несомненно, играл свою роль в оценке людьми правительственных сообщений. Вождю верили. Эту веру не могли поколебать даже многочисленные репрессии. "Нам никогда не приходило в голову возлагать на Сталина ответственность за жизни наших близких", - сообщает одна из опрошенных. Думали: вождь занят, не может за всем следить, это его помощники виноваты. Когда Сталин узнает – он разберется и накажет виновных. А если он пока этого не делает, то и сомневаться в справедливости наказаний оснований нет.
Только одного очевидца заинтересовала медицинская сторона дела. Он говорит о том, что диагнозы в Кремлевской больнице ставились консилиумом врачей, досконально знавших свое дело. И утверждать, что рядовая медсестра, снимающая ЭКГ, знает больше их всех, не приходится. Он отмечает, что диагноз "инфаркт миокарда" ставился в то время крайне редко. А в оценке роли Л.Тимашук те, кто вообще про нее слышал, удивительно единодушны. Они все говорят о ней как об информаторе МГБ, причем некоторые считают, что такая должность была в сталинскую эпоху в порядке вещей.
2. Еврейский аспект "дела врачей"
Говоря о "деле врачей", нельзя не вспомнить о борьбе с космополитизмом, которая развернулась в конце 40-х – начале 50-х годов. Эта борьба наиболее ожесточенные формы приняла в Москве. О ней в своей книге "На рубеже двух эпох: дело врачей 1953 года" подробно рассказывает Я.Л.Рапопорт. Он пишет: "В московских медицинских вузах [борьба с космополитизмом] была реализована в массовом изгнании профессоров и преподавателей еврейской национальности". Произносились пламенные речи, клеймящие "еврейских буржуазных националистов", стремящихся "втоптать в грязь все лучшее, новое, передовое".
Исходя из этого, можно сделать вывод, что московское общество было достаточно подготовлено к тому, чтобы выплеснуть свою ненависть. Некоторые медики-евреи уезжали оттуда. И когда разразилось дело врачей", где в списках обвиняемых фигурировало много еврейских фамилий, произошел настоящий взрыв. "Реакция была двойная: дикое озлобление против извергов человеческого рода и панический ужас перед "белыми халатами", в каждом носителе которого видели потенциального, если уже не действующего убийцу", - пишет Рапопорт. Пресса бушует, это уже почти неприкрытый антисемитизм.
До Ярославля дошли только слабые отголоски этой эпопеи. В нашем городе еще только начало насаждаться недоверие к евреям. Не был допущен в аспирантуру студент-медик Соломон Шоршер, сталинский стипендиат и активист, убрали двоих начальников-евреев на Моторном заводе.
В начале 1953 года, как рассказывает один из опрошенных, в Ярославль из Москвы приезжает некто по фамилии Гукосян и требует, чтобы все профессора-евреи подали заявление об уходе по собственному желанию. Некоторые оказывали сопротивление (профессор Верткин выступил на партийном собрании), но результатов оно не принесло. Сам рассказывающий, тоже еврей по национальности, утверждает, что никаких неудобств из-за этого не испытывал.
"Антисемитизма в Ярославле не было", - соглашается с ним преподаватель гимназии и приводит примеры семей одноклассников и соседей-евреев: никакой дискриминации по национальному признаку они не испытывали. "И вообще", - продолжает она, - "очень много известных евреев получили образование и начали работать именно в конце 40-х – начале 50-х годов".
Хочется отметить еще одну особенность. Когда профессоров-евреев, отстраненных от работы в Москве, высылали в провинцию, то молодые начинающие врачи получали возможность пройти хорошую школу, что положительно сказывалось на их дальнейшей деятельности.
На фоне совершенно нормального отношения ярославской общественности к евреям несколько странно выглядят статьи из "Медработника". Этот печатный орган являет собой яркий пример того, как газета может воспылать продиктованным гневом. Из номера в номер кочуют статьи с проклятиями по адресу "шпионов, диверсантов и убийц". Опальный Второй Московский Медицинский институт подвергается поруганию даже на страницах провинциальной газеты. Его преподаватели (Рабинович, Баткис, Меллер, Райх) названы "рвачами и карьеристами". Обвинения самые абсурдные, например, в "аполитичности преподавания специальных дисциплин". Обливаются грязью А.Я.Ясногорский, профессор Фельдштейн. В бранных выражениях раскрывается "суть" "еврейской буржуазной националистической" организации "Джойнт", родоначальником которой якобы являлся австрийский журналист Т.Герцль, почему-то названный евреем. Однако все эти статьи появляются более-менее регулярно, нет ни одного примера разгневанного письма в редакцию, авторы статей не указаны. Все это позволяет говорить о том, что ярость "Медработника" была заказной.
В апреле 1953 года "Медработник" перепечатывает статью из "Правды", где были оправданы осужденные ранее медики. Отсюда видно то, насколько контролировалась любая газета. Даже сообщая обществу о реабилитации врачей, "Медработник" не осмелился проявить самостоятельность.
Диссонанс между мнениями общества и прессы того времени очевиден. Поэтому нельзя безоговорочно доверять последней – слишком уж так называемый "глас народа" был официален. Ярославцы восприняли реабилитацию медиков так же, как и их арест – равнодушным молчанием.
Заключение
Таким образом, видно, что ярославской общественности, в отличие от московской, были безразличны и само "дело врачей", и судьба обвиняемых. И вряд ли реакция могла быть иной: большое количество повседневных проблем, неосведомленность людей, отсутствие в провинции хорошо организованной правительственной пропаганды, невозможность обсуждения подозрительных фактов, невозможность осуждения действий руководства – все это не позволяло людям воспылать гневом против врачей или правительства.
Тот аспект "дела врачей", который мог как-то всколыхнуть массы, т.е. еврейский, не сумел этого сделать. Антисемитизм в СССР середины двадцатого века хотя и существовал, но он не был естественным, а искусственно насаждался "сверху". И подобные националистические нотки в "деле врачей", конечно, присутствовали, однако не преобладали там.
На основании ответов опрошенных можно сделать вывод о том, что люди тогда очень мало интересовались политикой. Они не восприняли трагедию врачей как свою собственную беду или беду общества, а просто забыли о нем сразу после того, как его свернули. И корни нашего сегодняшнего равнодушия к судьбам соотечественников надо искать именно там, в обществе середины двадцатого столетия.
Список использованных источников и литературы
1. Я. Л. Рапопорт. На рубеже двух эпох: дело врачей 1953 года, М., Книга, 1988, 271 с.
2. Медработник, 1952г, 1953 г.
3. Правда, 1953 г.
4. Родина, 1994 г, №7.
5. Источник, 1997 г, №1
6. Литературная газета, 1993 г, №17
7. Реабилитация: политические процессы 30-х – 50-х годов, М., Политиздат, 1991, 460 с.
Приложение
№1.Негодуйко Нина Борисовна, ученица профессора Бусалова, узнала об аресте учителя через 35 лет после его смерти. Арест этот тщательно скрывался; даже после реабилитации, когда А.А.Бусалов жил в Москве, звонить и писать в Ярославль ему не разрешали. Никаких сомнений в честности любимого преподавателя у нее нет, и мои слова о том, что профессор был арестован как шпион и убийца, вызвали у нее негодование. Несмотря на то, что отсутствие профессора на праздновании юбилея института вызвало у нее удивление, с "делом врачей" она это не связала. Сейчас Нина Борисовна считает, что инициатором дела врачей являлся Сталин, а к Лидии Тимашук относится резко отрицательно, т.к. полагает, что только умышленно и заведомо ложно можно обвинить такого замечательного человека, как Бусалов, и его коллег в смерти видных партийных деятелей и шпионаже. О самом Бусалове Нина Борисовна вспоминает как о кристально честном, удивительно терпеливом и добром человеке, который даже с самыми капризными больными был обходителен и мягок. Она характеризует его как прекрасного педагога и хирурга. Нина Борисовна (врач-невропатолог, окончила институт в 1951 году) восприняла реабилитацию врачей как восстановление справедливости. Однако после "дела врачей" контактов с Бусаловым не имела и о его смерти в 1966 году не знала. О самом "деле врачей" помнит очень мало; уверена, что исчезновение профессора из института и сам уголовный процесс обсуждать не могли, т.к. за это следовало строгое наказание.
№2.Пушкарева Лариса Николаевна, врач, узнала о "деле врачей" по радио. Сейчас считает, что "дело врачей" нужно было Сталину и только ему, а Берию и прочих называет "скрипками" – "смычка нет – играть не будут". Приводит пример антисемитизма в Москве – без видимой причины был отстранен от работы профессор Цепкин. Ничего не может сказать о виновности обвиняемых, говорит, что "тогда мы верили тому, что пишут". Лидию Тимашук называет информатором МГБ, утверждает, что ничего сверхъестественного в такой должности не было.
№3.Ширихин Борис Павлович, врач-проктолог, узнал о "деле врачей" по радио. По поводу обвиняемых говори одно: верили правительственным сообщениям, посчитав, что "дыма без огня не бывает". В какой-то степени вызвал недоверие только диагноз Л.Тимашук (инфаркт миокарда), поставленный ею Жданову. Говорит, что она не имела права назначать ему какое-то лечение на основании одной ЭКГ, т.к. выводы можно делать только при изучении состояния всего организма (тем более, что диагнозы в кремлевской больнице ставились консилиумом врачей, и говорить о том, что медсестра знает больше их всех, не приходится). Кроме того, диагноз "инфаркт миокарда" ставился тогда редко, т.к. сам инфаркт был недостаточно изучен.