Широкое понятие "курс XX съезда" воспринималось в обществе как синоним процесса десталинизации, разоблачение и осуждение культа личности Сталина. Половинчатость мер в этой области, зигзаги и даже отступления в борьбе со сталинизмом вполне обоснованно трактовались как отход от "курса XX съезда". Большинство членов президиума ЦК было убеждено, что ослабление существовавшего режима власти, угроза монопольной власти коммунистической партии, ее ограничение были прямым и непосредственным следствием раскрытия преступлений Сталина, признания массовых репрессий 30-х годов, сделанных на XX съезде. Поэтому они видели путь к стабилизации положения в стране в отказе от критики Сталина, сталинщины. Формально члены президиума выступали с защитой Сталина якобы потому, что дальнейшие разоблачения подорвут авторитет партии и советского государства, дискредитируют советский опыт строительства социализма. Несомненно то, что при этом они не меньше заботились и о своей собственной судьбе.
Что же касается отношения Хрущева к курсу XX съезда, то он отстаивал линию съезда не только потому, что был убежден: это единственная возможность вывести страну из кризиса. Хрущев понимал, что его судьба как политического деятеля неразрывно связана с судьбой той политики, которая определена XX съездом. Он был связан с новым курсом лично, став одним из инициаторов постановки на съезде вопроса о Сталине, о культе личности, о беззакониях сталинского периода. Осуждение съездовского курса и даже молчаливый негласный отказ от него были бы концом политической карьеры Хрущева, его политической смертью. Инициатива первого секретаря и его доклад в таком случае рассматривались бы как свидетельство его политической недальновидности, как отступничество от социалистического идеала, как путь, который вел к полному обвалу власти.
В оценке исторических заслуг Хрущева речь может идти не столько об осуществлении, претворении в жизнь курса XX съезда, сколько о его приверженности этому курсу. Дело не меняют ни мотивы, которыми руководствовался Хрущев, ни колебания и отступления, допущенные им в ходе реализации решений съезда.
Вопрос стоял так: либо сделать попытку изменить порядки, существовавшие при Сталине, либо оставить все, как было. Историческая заслуга Хрущева и состоит в том, что он увидел путь к изменениям и, как ему казалось, возможность их осуществления в той исторической ситуации, которая сложилась после смерти Сталина, т.е. в условиях монопольной политической власти КПСС.
Было бы глубоко ошибочным сводить все дело к личности Хрущева. Нельзя не учитывать того глубокого переворота в сознании рядовых членов партии и партийной бюрократии, который произвел XX съезд партии. Хрущев выражал интересы большей части партийной элиты, руководящего состава партии, решительно высказываясь за невозможность полного возврата к старому, против прекращения процесса десталинизации страны.
ОБОСТРЕНИЕ РАЗНОГЛАСИЙ В ПРЕЗИДИУМЕ ЦК
Среди партийной бюрократии были разные группы и у них было разное понимание курса XX съезда. Тем не менее большая часть членов ЦК, не желавшая возвращения к прежним порядкам в их старом виде, видела в Хрущеве главную силу, способную сломить упорство и консерватизм "старой гвардии".
После XX съезда в президиуме ЦК все более четко оформлялась оппозиция Хрущеву. Большинство членов президиума не признавало безоговорочно авторитет Хрущева как единовластного руководителя партии. Многие неудачи, просчеты, тяжелые ситуации, в которые попадала власть, ими оценивались как следствие непредсказуемых действий Хрущева, необдуманности предпринимавшихся им лично шагов - и внутри страны, и на международной арене.
Большое значение в определении позиций членов президиума ЦК имели опасения разоблачения их участия в массовых репрессиях 30-40-х годов. Тем более что досье на них, которые ранее были у Берии, теперь оказались в руках министра госбезопасности (с 1954 г.) И.А. Серова - ставленника Хрущева.
На Хрущева сделала ставку группа молодых кандидатов в члены президиума и секретарей ЦК. Та легкость, с которой удалось одолеть Берию и Маленкова, внушала уверенность, что час "стариков" пробил. Хрущев подогревал эти настроения. Он умело использовал свое положение первого секретаря ЦК КПСС, много разъезжал по стране, лично встречаясь и устанавливая дружеские отношения с руководителями областных и республиканских организаций, которые и составляли большинство в составе Центрального Комитета.
Молотов, Каганович, Ворошилов, Маленков, по всей вероятности, понимали значение и возможные последствия того заигрывания с членами ЦК, которое проводили Хрущев и его окружение, но они, как было заведено при Сталине, редко выезжали из Москвы. Понимая складывающуюся обстановку, они не могли преодолеть себя, может быть, чрезмерно полагаясь на свой авторитет, на официальное положение в партии, которое они занимали при Сталине.
Споры, и часто острые, шли не только по вопросам десталинизации общества. Иногда жаркие дискуссии вызывали конкретные крупные акты социального, экономического неполитического характера. И историческая истина заключается в том, что не всегда и не во всем оппоненты Хрущева были неправы. Не всегда предложения, которые вносил Хрущев, до конца просчитывались. Поспешность и внешняя их эффективность заслоняли государственную целесообразность. Так, Каганович — об этом сам Хрущев неоднократно говорил в публичных выступлениях, — резко возражал против крупных вложений государственных средств в освоение целинных и залежных земель на востоке страны, в северных районах Казахстана. Он предлагал обратить эти средства на подъем сельского хозяйства российского Нечерноземья, мотивируя это возможностью более полной отдачи вложенных средств и необходимостью учета положения этих районов, разоренных войной, трудностями послевоенного восстановления. Каганович указывал на историческую справедливость такого решения.
Молотов и ряд других членов президиума ЦК резко критиковали не согласованный с ними, выдвинутый лично Хрущевым лозунг о возможности в короткий срок догнать и перегнать Америку по производству продуктов животноводства. Они указывали на авантюрность подобных заявлений, которые могут привести к дискредитации планов подъема сельского хозяйства.
Все деловые обсуждения получали несвойственную им остроту и фракционную направленность обеих противостоящих групп в партийном руководстве, поскольку в основе их лежал главный вопрос: либо отказ от курса XX съезда, либо продолжение его.
К лету 1957 г. противоречия достигли такой высокой степени накала, что в конечном счете их разрешение перешло в ту единственную плоскость, когда вопрос решался однозначно: или полный отказ от идей XX съезда, или выражение приверженности этому курсу, даже при наличии колебаний и противоречий в его осуществлении. С настроениями, нарастающими в партии и обществе, нельзя было не считаться. Узколобая консервативная политика могла вызвать социальный взрыв необычной силы. Необходимость десталинизации и определенных шагов демократизации общества, осуждение сталинских репрессий и беспредела карательных органов были настоятельной потребностью, проявлением объективного процесса общественного развития страны в 50-е годы.
Позиция Хрущева и его сторонников отражала эти объективные потребности. На его стороне было и общественное мнение, и позиция большинства членов партии, недвусмысленно высказывавшихся в поддержку курса XX съезда, необратимости процессов десталинизации страны, невозможности возврата к старому.
18 июня на очередном заседании президиума Совета Министров СССР встал вопрос о поездке членов президиума ЦК КПСС на празднование 250-летия Ленинграда. На этой поездке настаивал Хрущев. Обсуждение приняло очень острый характер, вышло за рамки этого конкретного и узкого вопроса и охватило широкий круг проблем деятельности президиума ЦК КПСС. Надо иметь в виду, что в значительной части президиум Совета Министров СССР составляли члены президиума ЦК КПСС. Те из них, которые присутствовали на заседании, потребовали немедленного созыва президиума ЦК КПСС. Несмотря на сопротивление и возражения Хрущева, такое решение было принято. На заседании же президиума ЦК КПСС большинство его членов настояли, чтобы его заседания проходили под председательством не первого секретаря Н.С. Хрущева, а председателя Совета Министров Н А. Булганина.
Участники заседания — Молотов, Маленков, Каганович, Булганин, Ворошилов, Первухин, Сабуров, Шепилов — высказали многочисленные претензии к Хрущеву. Его обвиняли в нарушении принципа коллективности руководства, грубости и нетерпимости по отношению к отдельным членам президиума ЦК. Многие говорили, что в партии и стране растет культ личности Хрущева, его обвиняли в том, что он насаждает практику подавления инициативы и самодеятельности советских органов снизу и доверху. При этом партийные организации берут на себя не свойственные им функции советов.
На заседании указывалось на крупные просчеты в руководстве сельским хозяйством, на имевшие место опасные зигзаги во внешней политике.
Члены президиума ЦК обвиняли секретариат ЦК, лично Хрущева, секретарей обкомов и ЦК компартий союзных республик в том, что они ведут работу по дискредитации отдельных членов президиума ЦК.
В ходе заседания высказывалось сомнение в необходимости иметь пост первого секретаря ЦК КПСС. Семь членов президиума ЦК против четырех приняли решение о смещении с занимаемого поста Хрущева с тем, чтобы выйти на пленум ЦК с готовым предложением от имени президиума.
Вечером, в день заседания президиума ЦК, предполагался прием в болгарском посольстве по случаю 75-летия со дня рождения Г. Димитрова. Хрущев должен был в 18 часов прибыть в посольство. Однако в назначенное время его на приеме еще не было. В половине восьмого озабоченный посол позвонил в ЦК. Его заверили, что Хрущев будет. Он приехал в начале девятого. Немногочисленные участники ужина заметили, что Хрущев чем-то сильно озабочен, даже подавлен. Обычно в таком застолье Хрущев был оживлен, весел, много шутил, вел шумные беседы с присутствующими. Но в этот вечер он был мрачен, молчалив. От гостей, приехавших вместе с Хрущевым, стало известно: что-то произошло на заседании президиума ЦК, которое шло весь день и закончилось только к 8 часам вечера.