Отметим лишь, что на нынешнем уровне знаний меньше всего оснований предполагать сокращение в течение VIII—X вв. уровня смертности. Так, мы не располагаем свидетельствами, которые позволили бы констатировать какие бы то ни было изменения в подходе к детству и ребенку, в навыках выхаживания детей, в отношении к смертности и в витальном поведении.
В собственно демографическом плане уяснение характера семейной организации важно с нескольких точек зрения. Во-первых, оно необходимо для оценки численности населения и его изменения. Как известно, средневековые источники если и содержат информацию по этому вопросу, то лишь в виде данных о числе «очагов», «домов», «родов», «держаний» в той или иной местности. Любой перевод таких данных в цифры населения возможен при условии, что предварительно будет выяснен численный состав подобных образований. Естественно, это требует понять структуру домохозяйственных ячеек и их соотношение с семьей и другими родственными группами.
Во-вторых, специфика семейной организации существенна для понимания демографического поведения. Выше уже отмечалась связь моделей брака и семьи. Эта связь—естественное следствие взаимозависимости типа брака и структуры семейной ячейки, складывавшейся на его базе. Сходным образом тип супружеских ячеек был взаимосвязан со спецификой отношений внутри них и всей системой социально-психологических установок в семейной сфере. Поэтому структура семьи так или иначе соотносилась с восприятием ее членами детства, старости, ролевых различий между полами; соответственно она сказывалась на подходах к ребенку, женщине, старикам, больным и на самосохранительном поведении. Неудивительно, что проблемы семьи, интересующие, вообще говоря, историков самых разных специальностей, привлекают большое внимание исследователей-демографов.
Что касается специально семьи в каролингское время, то она в последние 10—15 лет была предметом оживленных дискуссий, в которых участвовали медиевисты разных школ.[74] Хотя обсуждались самые различные темы, острее всего дебатировался вопрос о соотношении двух типов семьи: «большой» и малой. Традиция в изучении этой проблемы уходит в прошлое столетие, когда в переходе от патриархальной семьи (из нескольких поколений) к малой (включавшей, кроме родителей, только их неженатых детей) видели одно из важнейших отражений процесса классообразования. Тогда же сформировалось традиционное для историков-марксистов представление, что одним из исходных пунктов социального развития варварских государств в Западной Европе VI—VIII вв. была земледельческая община, состоявшая из патриархальных больших семей. Новый фактический материал (особенно археологический) и новые методы его анализа побудили исследователей (в том числе и тех, кто разделял раньше эту концепцию) отказаться от нее: ни земледельческую общину, ни патриархальную семью, по мнению подавляющего большинства современных специалистов, в источниках VI—VIII или тем более IX в. обнаружить невозможно.
Уяснение этого вопроса отнюдь, однако, не положило конца спорам о составе семейных ячеек в каролингское время. Ведь рамки семьи определялись не только ее генезисом; не менее (если не более) заметно влияла на них текущая социальная практика. Автор этих строк несколько лет назад предпринял попытку прояснить по материалам каролингских полиптиков состав домохозяйственных ячеек у зависимых крестьян IX в. Вместе с параллельно проведенными исследованиями северофранцузских актов VIII—X вв. такой анализ позволил обнаружить широкое распространение на территории Франции многосемейных объединений, соседствовавших, впрочем, с не менее многочисленными обособленными хозяйствами малых супружеских семей. Представляя новообразования, многоячейные домохозяйства, (объединявшие несколько братьев, или родителей с их женатыми сыновьями, или просто соседей) не имели ничего общего с патриархальными большими семьями. Тем не менее по составу это были подчас весьма крупные образования, включавшие в. некоторых случаях по 20—30 человек (в среднем 8—9 человек).
Пожалуй, еще определеннее против представления об однолинейной эволюции родственных структур каролингского времени в сторону нуклеарной семьи свидетельствует материал по истории знати. В исследованиях, начатых еще Марком Блоком и вновь умножившихся в последние десятилетия, убедительно показаны широта и сложность аристократических родственных ячеек.[75] Неодинаковые ни по названиям, ни по составу, ни по функциям, все они имели то общее, что супружеская пара с детьми была в них лишь одним — и притом не самым главным — составным элементом. Ее обособление — в хозяйственном, военно-политическом или же юридическом плане — не было сколько-нибудь полным (или даже вовсе отсутствовало). Домохозяйства знати включали поэтому, как правило, большие группы людей, не ограничивавшиеся только членами какой-либо супружеской ячейки.
С демографической точки зрения все это представляет интерес прежде всего по той причине, что позволяет уточнить данные о численности и размещении населения в каролингское время. Очевидно, что приведенные оценки численности и концентрации населения на территории Франции следует считать еще более заниженными, чем это можно было предположить. В частности, количество заведомо «оседлых» зависимых крестьян — также как и степень их сосредоточения в ведущих регионах страны — было существенно выше приведенных ранее оценок. Этохарактеризует интенсивность сеньориального развития во Франции IX в., явно недооцениваемую сторонниками феодальной революции XI в. Параллельно это подтверждает наличие благоприятных условий для стабилизации и упрочения среди кучно живущего населения поведенческих стереотипов, в том числе и в демографической сфере.
Однако численность населения и особенно его динамика вплотную связанная с нормами демографического поведения могут быть освещены на основе данных о составе и рамках домохозяйственных ячеек и родственных образований лишь частично. Для более глубокого их понимания очень важно уяснить существовавший в этих структурах социально-психологический климат, складывавшееся в них соотношение центростремительных и центробежных сил, взаимодействие супружеских ячеек с другими родственными группами. Без этого не раскрыть ни стереотипы демографического поведения, ни стабильность семейной ячейки (и ее величины). Для того же чтобы все это стало доступным нашему анализу, необходимо принципиально расширить традиционную постановку вопроса о семье. Не ограничиваясь сопоставлением роли малой («простой», «супружеской», «нуклеарной») и большой («многоячейной», «неразделенной») семьи, следует исследовать своеобразие самого феномена семьи в каролингское время. Это, в частности, означает, что надо выявить представления о семье как таковой, свойственные современникам, и роль этих представлений в реальной действительности.
К сожалению, решить эту задачу непросто. Конечно, своеобразие раннесредневековой семьи по сравнению с новоевропейской предположить нетрудно. В общей форме такое своеобразие признавалось многими специалистами. Намного сложнее это своеобразие конкретизировать. Здесь мешает, во-первых, трудно преодолимый стереотип нашего собственного мышления, подспудно толкающий к истолкованию феноменов прошлого в рамках известной нам понятийной сетки, что побуждает неосознанно «подтягивать» характеристику таких феноменов к их современным аналогам. Второе же препятствие — чрезвычайная скудость каролингских источников, в которых практически игнорируется понятие семьи.
Разумеется, составители дошедших до нас памятников не раз упоминают о супружеских парах, их детях, об имуществе, которым они владеют, об их наследственных правах, о местах их проживания и т. п. Однако по крайней мере до XI в. в высказываниях современников не удается найти попыток осмыслить эти супружеские ячейки как некие специфические родственные структуры или же вообще как образования suigeneris. Так, составители политиков IX в., фиксирующие одну или несколько супружеских пар на каком-либо земельном держании, обходятся при их описании простым перечислением: «istiduo», «istitres», «omnesisti», «isti» и т. п. При этом может сообщаться, кто является чьим мужем или чьей женой, от какой женщины прижиты те или иные дети, живет ли здесь кто-либо из старших родичей и пр. Но совокупность всех этих людей никакого обозначения не получает.
Аналогичным образом поступают авторы частных актов. Перечисляя зависимых (или свободных) крестьян, живущих на передаваемых владениях, контрагенты сделок упоминают «hiiquiadipsumpertinent», «heredes», «suiomnes», «homouxoretinfantes». Понятия, объединяющего членов каждой из этих ячеек, у составителей актов опять-таки не находилось.
И в полиптиках, и в грамотах крестьян объединяют, кроме того, по признаку совместного проживания или совместного выполнения каких-либо повинностей; такие группы крестьян обозначаются как focus, ignis, domus или же unacarruca, unusmansus, curtis и т. д. Можно не сомневаться, что каждая из таких групп включала одну или несколько супружеских пар. Однако и в этом случае понятие, осмысливающее единство каждой такой ячейки, не всплывает.[76]
Нет такого понятия и в памятниках, касающихся знати. Характерные для нее родственные структуры, как уже отмечалось, отличались в VIII—X вв. особым многообразием. В основе их лежали разные формы родства по отцовской и материнской линиям. Внимание, которое уделяли современники таким родственным объединениям, свидетельствовало об их высокой социальной роли. Ячейка же, складывавшаяся на основе брака, и здесь как бы игнорировалась. В отличие от этого в применении к крестьянству, так же как и по отношению к знати, современники не затруднялись в обозначении родственных структур, основывавшихся на происхождении от общих предков. В различных памятниках можно встретить упоминания о крестьянских progenies, genus, prosapia, parentella. Состав таких групп мог быть достаточно широким, в них включались подчас и весьма отдаленные, давно умершие родичи. На этом фоне понятийное игнорирование супружеских объединений, создававшихся ныне живущими людьми, оказывается особенно поразительным.