Несмотря на эти ограничения и столь надежный состав земских учреждений, правительство, предоставив им заботу о местном хозяйстве, лишило их самостоятельности даже в указанных пределах. Земские учреждения не имели своих исполнительных органов, не обладали принудительной властью; они должны были действовать только через полицию. Они были лишены права общаться друг с другом, были поставлены под строгую опеку и контроль губернатора и министра внутренних дел, которые могли приостановить любое постановление земских собраний.
Но и в таком урезанном виде земства внушали опасение самодержавию. Поэтому земская реформа была введена не одновременно и не повсеместно. Введение земских учреждений началось с февраля 1865 года и растянулось на длительный срок. К концу 70-х годов земства были введены только в 35 губерниях Российской империи.
«Итак,— писал В. И. Ленин,— земство с самого начала было осуждено на то, чтобы быть пятым колесом в телеге русского государственного управления, колесом, допускаемым бюрократией лишь постольку, поскольку ее всевластие не нарушалось, а роль депутатов от населения ограничивалась голой практикой, простым техническим исполнением круга задач, очерченных все тем же чиновничеством»[16].
Как был встречен новый закон?
Революционные демократы дали ему резко отрицательную оценку. Они совершенно правильно и вполне последовательно в духе своих революционных взглядов отказывались признавать в Положении о земских учреждениях действительное самоуправление.
«Новые Положения, — писал А. И. Герцен, — до такой степени мизерны, неискренни, скудны, сшиты на живую нитку из французских лохмотьев, сбивчивы, жалки, тощи, пусты, что удивили самого г. Каткова»[17].
Резкой критике подверг земскую реформу и Н. П. Огарев. В трех статьях «Колокола» он дал обстоятельный разбор Положения о земских учреждениях. Народу, — писал он, — нужна земля и воля. «Землю при освобождении правительство у народа урезало. Волю оно заменяет положением о земских учреждениях». Но нельзя, полагал Огарев, составить закон о местном самоуправлении без всякого участия выборных от земства в его разработке. «Подобная бюрократическая выдумка никого не удовлетворит... И эту штуку разными проселочными, газетными дорогами хотят нам выдать за нечто вроде конституции!»[18].
Огарев указывал на стеснение самостоятельности земских учреждений губернаторским контролем, утверждением председателя уездной и губернской управы губернатором и министром внутренних дел, обязательным председательством в земских собраниях предводителей дворянства.
Огарев указывал на противоречия в статьях закона о земских учреждениях, из которых одна исключала другую. Сопоставляя эти противоречивые статьи, он пришел к выводу, что в них преобладают те, которые направлены против самоуправления, и что в результате осуществления закона земские учреждения не смогут действовать самостоятельно. Противоречивые статьи Положения, как доказывал Огарев, и качественно настолько не равносильны, что совершенно подчиняют права земства правительственному произволу, так что в пользу земских учреждений остаются только статьи, не имеющие значения, и «...Положение» является не учреждением новой гражданской свободы в России, а учреждением, которое сделано ради тщеславия, чтобы удивить Европу правительственным либерализмом. Деятельность земских учреждений будет, по мнению Огарева, равна нулю. Все их распоряжения и исполнение этих распоряжений не выйдут из произвола центральной и местной правительственной администрации.
Но Огарев находил в земстве и положительные элементы. Земство, по его мнению, возбуждает в обществе потребность развивать выборное начало, прирожденное русскому уму. Оно дает некоторую возможность протеста против правительственного произвола. Протест против произвола и выборное начало будут расти, требуя преобразования «нулевых» земских учреждений в областные законодательные собрания, требуя замены губернаторской власти и чиновничества исполнительной властью областных управ так, чтобы и законодательная и исполнительная власть — были власти, основанные на общественном выборном начале, а не на административном произволе.
Огарев советовал воспользоваться земскими учреждениями как зародышем, из которого может развиться в дальнейшем настоящая конституция.
Подцензурные передовые журналы, издававшиеся в России, не могли высказать свое отношение к земству столь откровенно, как это сделали Герцен и Огарев в заграничной вольной русской печати. «Современник» ограничился передачей содержания Положения о земских учреждениях, воздерживаясь от всяких к нему комментариев. «Русское слово» отказывалось решать в положительном смысле вопрос о том, привьются ли к жизни новые учреждения. Это будет зависеть от того, писало «Русское слово», в какое отношение поставит себя к земству административная власть и насколько окажется способным гимн общество овладеть теми правами, которые ему даны.,
В революционно-демократической художественной литературе 60-х годов также ярко отражалось отрицательное отношение к земской реформе. В написанном в Сибири «Прологе» Н. Г. Чернышевский писал: «Все наши реформы, как произведенные, так и предстоящие — мишура, о которой и говорить не стоит». П. В. Успенский высмеивал попытки царской бюрократии преодолеть хозяйственный застой, бедность и невежество сельского населения всякого рода культурнической деятельностью. Прежде чем заводить школы для крестьян, писал он, следовало бы подумать об их желудках. В сатире «Новое по-старому» он осмеял земскую реформу, как чуждое народу дело, искусно обнажив перед читателем помещичью природу земства. «Без полного разрушения невозможно возрождение»3,— писал Н. В. Успенский[19].
Совершенно противоположную оценку встретила земская реформа у буржуазных либералов. В статье «По поводу губернских и уездных земских учреждений» К. Д. Кавелин приветствовал новый закон как «событие громадной важности», составляющее «эпоху в развитии русской общественной жизни». «Указ 1 января 1864 года, — писал он, — одна из самых светлых точек в современном русском законодательстве... Это семя, из которого, при благоприятных обстоятельствах, может со временем развиться многоветвистое дерево», — славословил этот типичный представитель буржуазного либерализма по адресу правительства.
Кавелин отказывался от какой бы то ни было критики нового закона. «Мы убеждены, что сделано все, что нужно, и больше делать не следовало... Мы считаем Положение 1 января одним из самых обдуманных, выношенных, зрелых и сознательных плодов того направления, в котором теперь двигается наша жизнь и наше законодательство»[20].
Военный министр Д. Милютин, резко критиковавший проект правительства за сохранение сословного начала и куриальную структуру избирательной системы, когда появился закон о земских учреждениях, подчеркнул в своих записках благожелательное отношение к нему общества и выразил свое удовлетворение этой реформой, видя в ней школу будущего представительного управления.
Несколько более умеренную позицию в оценке земских учреждений занял Катков, проект которого не получил признания даже дворянского общества, напуганного революционным движением. В номере 9-м «Московских ведомостей» (1864) он писал: «Учреждения, создаваемые под влиянием каких бы то ни было формул, взятых не из жизни, поражают бесплодием существующие силы и порождают силы фальшивые, от которых добра не бывает». Свою критику Катков не решился, однако, прямо отнести к Положению о земских учреждениях, предоставляя это сделать читателю. Проводя заключительную черту под статьей, он объявил о выходе нового закона, заявив при этом, что обсуждать его «было бы и неуместно», так как только жизнь будет для него пробой. Но в № 11 своей газеты Катков счел нужным расшаркаться перед правительством. Он заявил, что земство имеет «особенную важность» не своими учреждениями, а всесословным началом, на котором оно построено[21].
И. Аксаков не питал преувеличенных надежд в связи с появлением нового закона. 21 января 1864 года он писал: «Земские учреждения решительно не производят никакого впечатления. Общество как-то оскорблено теми предосторожностями, какими обставлен этот дар — довольно скудный»[22]. Но тот же Аксаков воздал в печати хвалу усердию составителей закона, поблагодарив правительство «за уничтожение юридических и сословных перегородок... и за уравнение прав крестьян и помещиков».
В общем, либералы, забыв о своих недавних претензиях и спорах, приняли Положение о земских учреждениях с полным удовлетворением. Такое изменение в их отношении к земской реформе объясняется классовой природой либерализма. В. И. Ленин писал, что либералы боятся движения масс и последовательной демократии больше, чем реакции. Пока революционное, демократическое движение представляло опасность, они требовали реформ, разрабатывали проекты, выносили на своих собраниях осуждающие правительство постановления, подавали царю адреса. Но стоило реакции временно победить, как успокоенные ничтожной уступкой либералы начали наперебой благовестить самодержавию.
Без сомнения, земства сыграли выдающуюся роль в поднятии культурного уровня русской деревни в распространении грамотности среди крестьян. Не менее велика и роль земства в развитии здравоохранения в Европейской России. Земские больницы были открыты для всех слоев крестьянства, до этого практически лишенного какой бы то ни было медицинской помощи. Самоотверженный труд врачей, которые часто отказывались от выгодной столичной практики, чтобы лечить крестьян в провинциальном захолустье, — тема особого исследования.