В силу указанной презумпции виновность лица может иметь юридическое значение и влечь для лица правовые последствия лишь тогда, когда она доказана и признана в установленном законом порядке.
Таково, в общих чертах, законодательное закрепление принципа вины в советском уголовном праве. Советское законодательство являлось важным этапом в развитии советского права и отражением достижений уголовно-правовой науки, в частности, по проблеме вины.
В уголовно-правовой теории существуют различные определения вины: концепция опасного состояния, когда вина лица за совершенное деяние подменяется опасностью личности как таковой, а само деяние воспринимается как проявившийся симптом такого опасного состояния; оценочная (нормативная) концепция, при которой вина лица за совершенное деяние сводится к оценочной характеристике ее судом; психологическая концепция, когда вина считается субъективным (одобрительным) отношением лица к своим общественно опасным и противоправным действиям и к вредным последствиям совершения преступления. УК РСФСР 1960г. и УК РФ 1996г. законодательно закрепили последнюю из перечисленных концепций. Более того, в нашем государстве она стала общепризнанной в теории и на практике[8].
Кудрявцев В.Н. пишет «Вина лица всегда материализуется в совершении определенных общественно опасных действий (или в бездействии). Поэтому объективные признаки преступления выступают в единстве с его субъективными признаками. Вместе с тем вину как психологическую категорию не следует отождествлять с виновностью. Доказать виновность лица означает установить в его действиях (бездействии) наличие конкретного состава преступления. Поэтому определение субъективной стороны преступления является завершающим моментом установления состава преступления в действиях лица и, следовательно, в решении вопроса о его виновности. Специфическая особенность субъективной стороны состава преступления состоит в том, что она не только предшествует исполнению преступления, формируясь в виде мотива, умысла, плана преступного поведения, но и «сопровождает» его от начала и до самого конца преступного деяния, представляя собой своеобразный самоконтроль за совершаемыми действиями. В связи с этим в широком смысле субъективная сторона преступления, не переставая быть субъективным отношением к содеянному, понимается как проявление негативной установки личности, обусловленной социальной средой, а также выработанными у личности ценностными ориентациями и отдельными антисоциальными мотивами поведения. Такой аспект субъективной стороны служит основанием для разработки общих и специальных профилактических мер по предотвращению субъективных причин совершения преступления».[9]
Согласно этой точке Кудрявцева В.Н. в монографии «Механизм судебного поведения» содержание вины составляет психический процесс, происходящий в сознании преступника при совершении преступления и заключающийся в определенном психическом отношении лица к общественно опасному деянию и его последствиям. В конечном счете, он образует субъективную сторону преступления. Исследуя обстоятельства дела, суд дает оценку психическому отношению субъекта к совершенному им деянию, а также личности виновного. Таким образом, оценочный момент в определении вины, не изменяя ее сущности, помогает раскрыть социально политическое содержание вины, отражающее антиобщественную установку и ориентацию преступника».[10]
То есть установление вины лица позволяет выяснить причины выбора субъектом преступного варианта поведения, способа совершения действий и использования внешних условий их совершения, т. е. определить степень субъективного контроля преступного поведения. При этом необходимо избегать крайностей.
По данному вопросу О.Д. Ситковская пишет: «избыточность попыток обогатить определение законодателем умысла или неосторожности использованием психической терминологии наглядно иллюстрирует неудача авторов проекта УК РФ 1993 г., которые первоначально предложили следующее определение: "вина - это сознательно-волевое психическое состояние лица, совершившего преступление, выраженное в форме умысла или неосторожности"». Не говоря о том, что непонятно, к чему относятся последние слова - к состоянию субъекта или к преступлению, это определение было подвергнуто единодушной критике на всех обсуждениях проекта как не имеющее преимуществ в правоприменении по сравнению с традиционным. Поэтому в процессе работы над проектом УК РФ был восстановлен первоначальный текст, достаточный для целей уголовно-правового регулирования».[11]
Представляется, что главным элементом субъективной стороны, необходимым для установления наличия преступления, выступает вина в виде умысла или неосторожности. При таком подходе содержанием вины является категория, отражающая взаимосвязанные компоненты психической деятельности субъекта, которые составляют его отношение к совершаемому общественно опасному деянию. Под формой же вины понимается выражение внутренней связи и способа организации взаимодействия компонентов как между собой, так и с внешними условиями, с объективной стороной преступления.
Отсюда можно сделать вывод, что названные компоненты являются обязательными компонентами психологического содержания как умышленных, так и неосторожных преступлений.
В соответствии с уголовно-правовым принципом вины (ст. 5 УК РФ) и законодательным определением преступления (ч. 1 ст. 14 УК РФ) вина представляет собой неотъемлемое свойство подобного деяния и обязательны признак любого состава преступления.
Ее неустановление исключает ответственность субъекта, поэтому «под виной понимается психическое отношение субъекта к совершенному им общественно опасному деянию и его последствиям, выраженное в форме умысла или неосторожности[12].
Так С. признан виновным в хулиганстве, совершенном с применением ножа, и в применении насилия, опасного для жизни и здоровья, в отношении представителя власти Б. в связи с исполнением им своих должностных обязанностей.
Заместитель прокурора Саратовской области, не оспаривая приговор в отношении осуждения С. за хулиганство, в кассационном протесте поставил вопрос об отмене приговора в части его осуждения по ч. 2 ст. 318 УК РФ с направлением дела на новое рассмотрение, указав, что С. ударами ножа причинил работнику милиции Б. колото-резаные ранения в левой паховой области и на левой ушной раковине и пытался нанести еще несколько ударов, т.е. совершил посягательство на жизнь работника милиции, в связи с чем органы предварительного следствия обоснованно квалифицировали его действия по ст. 317 УК РФ.
Судебная коллегия по уголовным делам Саратовского областного суда приговор оставила без изменения, а кассационный протест — без удовлетворения, указав следующее. С. осужден обоснованно. Доводы прокурора о необходимости изменения квалификации действий С. опровергаются материалами дела.
Вина С. в применении насилия, опасного для жизни и здоровья, в отношении представителя власти установлена показаниями потерпевшего Б., свидетелей, работников милиции В., Ф. и других, протоколом осмотра места происшествия, заключением судебно-медицинского эксперта о тяжести причиненного потерпевшему телесного повреждения и другими доказательствами.
Осужденный не отрицал, что причинил Б. телесные повреждения ножом. Однако как на предварительном следствии, так и в судебном заседании он утверждал, что не имел умысла на посягательство на жизнь работника милиции.
Показания С. об отсутствии у него умысла на убийство материалами дела не опровергнуты.
По смыслу закона лицо может быть признано виновным в посягательстве на жизнь сотрудника правоохранительного органа только при наличии прямого умысла, т.е. когда действия виновного свидетельствуют о том, что он предвидел наступление смерти и желал этого.
В протесте не приведены доказательства наличия у С. прямого умысла на убийство потерпевшего.
Высказывание осужденного во время совершения хулиганства, что он всех порежет, в том числе и себя, не свидетельствует о прямом умысле на убийство Б., поскольку конкретно кому-либо убийством он не угрожает, а, как видно из его показаний, размахивал ножом, пытаясь закрыть дверь и не пустить сотрудников милиции в свою квартиру, в результате чего Б. были причинены легкие телесные повреждения в паху и на левой ушной раковине.
При таких обстоятельствах, оценив показания С., потерпевшего Б. и свидетелей в совокупности со всеми материалами дела, суд обоснованно пришел к выводу об отсутствии у виновного прямого умысла на посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа и правильно квалифицировал его действия по ч. 2 ст. 318 УК РФ как применение насилия, опасного для жизни или здоровья, в отношении представителя власти.[13]
Виновность лица подлежит обязательному установлению. Неверное установление формы вины, да и вины вообще ведет к нарушению принципа законности, так, например Древновский был признан виновным в злостном неисполнении решения суда, совершенном при следующих обстоятельствах.