На вопрос о природе Пресв. Богородицы Евтихий отвечал, что Она единосущна нам, но если Она единосущна Христу, то в ней есть и нечто божественное. В теле же Христа есть «нечто человеческое», но Его тело не является полностью телом человека.
Таким образом Евтихий устанавливает различие между понятиями «тело человека» и «тело человеческое». В.В. Болотов для упрощения восприятия проводит удачную аналогию – различие в понятиях «цвет розы» и «цвет розовый». «Когда мы говорим «это розовый цвет», то выражаем только что наш глаз воспринимает известное количество колебаний эфира; выражением же «это цвет розы» - мы допускаем, кроме того ещё и то,что видимый нами предмет есть цветок роза,» - пишет профессор Болотов. «Выражение «тело Христа есть тело человека» - указывает не только на качество природы, но предицирует и самого её носителя: полагается основа для заключения, что Христос есть человек»[22].
Евтихий не мог допустить, что Христос есть человек, т.к. видел Христа прежде всего Богом, единосущным Отцу, а признать Бога человеком казалось Евтихию унизительным для божества Христова. Он считал, что Божественное и человеческое не могут существовать вместе, и человеческому надлежит раствориться в Божестве, как исчезает капля в море.
Близко к Евтихию стоял Диоскор. Он полностью признавал формальную сторону учения Евтихия, и в материальном аспекте он близок к ересиарху. Однако, в отличии от Евтихия, он не отвергал единосущия в принципе, признавая Христа единосущным людям чрез восприятие плоти. На это указывают его следующие слова: «Отцы предают анафеме тех, кто Бога слова не признаёт единосущным Отцу на том основании, что Он, восприняв плоть, соделался единосущным человеку, хотя и пребывал неизменно тем, чем он был»[23]. Но, рассуждая о крови Христовой, он не находил возможным называть её единосущной крови людей по природе: «Если кровь Христова по естеству не есть кровь Бога, а человека, то чем же она разнится от крови козлов и тельцов и пепла рыжей телицы? И она будет кровь земная и тленная, и кровь человеческая по существу есть кровь земная и тленная. Но да не будет того, чтоб мы кровь Христову называли единосущной крови одного из нас по природе.[24]
Тимофей Элур уже дальше стоит от первоначального монофизитства, хотя довольно близко к Диоскору. Он писал так: «Ни один человек, чье сердце расположено к здравой вере, не станет проповедовать две природы или верить в них, ни до соединения, ни после оного, ибо, когда бесплотное Слово Бога Отца было зачато в лоне Святой Девы, тогда же от Ее плоти Он взял и тело известным лишь одному Ему образом. Оставаясь неизменным как Бог, Он соединился с плотью, ибо до зачатия Бога Слова у Его плоти не было ипостаси или сущности, которой можно было бы дать название какой бы то ни было частной или отдельной природы, ибо природа не существует без ипостаси, ни ипостась без Лица. Поэтому, если есть две природы, то должно быть два Лица, но если есть два Лица, это значит, что есть два Христа»[25]. Эти слова показывают, что Элур, признавая одно естество во Христе (божественное) вообще отказывается рассматривать Его человечество как природу. Однако он признаёт плоть Христову единосущной человеческой плоти. Именно это ударение на моменте единосущия человечества Христова нашему и составляет характерную черту учения Элура. Но признавая тело Христово заимствованным из общего нам человеческого естества, он отрицает то, что оно является человеческой природой, объясняя это сверхъестественностью рождения Христа.
То, что Элур в значительной мере подчеркивает единосущие плоти Христа с человеческой, хотя бы лишь на основании общности Христа с нами по Его началу, является свидетельством перехода монофизитства на новую ступень: оно уже далеко от евтихианства. Это подтверждает и тот факт, что он не принял под своё покровительство константинопольских евтихиан, когда они обратились к нему за защитой в 476 г.
С другой стороны, он не считал своим учителем и Кирилла Александрийского, признавая, что нельзя оправдать монофизитство сочинениями Кирилла и обличая его в противоречиях. Таким образом, отрекшись от Евтихия, Тимофей отрекается и от претензии быть продолжателем дела Кирилла.
Другой интеллектуальный лидер монофизитства, подобно Элуру отвергавший крайних монофизитов – Филоксен Маббугский, известный своей борьбой против православного патриарха Флавиана Антиохийского. В своих рассуждениях о единой природе Христа он также схож с Элуром: «По природе Он - Бог, и если Он стал тем, чем Он не был, то не из человека Он стал Богом, но из Бога стал человеком, оставаясь, как и прежде, Богом... Он стал, но остался неизменен, ибо Он остался тем, чем был ранее, даже в своем "становлении"»[26]. Здесь Филоксен опирается на то обстоятельство, что не было объединения двух «существ», но Слово стало человеком.
Филоксен видел во Христе одну божественную природу, но считал её сложной. Именно ему принадлежит формула «одна природа сложная, двойственная» (μια φυσις συνθετος, μια φυσις διττη), ставшая впоследствии символической для монофизитства. Впоследствии этой формулировкой будет пользоваться Севир Антиохийский.
II.2Севир Антиохийский
Севира Антиохийского называют самым выдающимся монофизитским богословом. Он родился в греческой языческой семье в Созополисе (Писидия), получил блестящее образование в области риторики, словесности, философии. В 488г. обратился в христианство, его наставником был Петр Маюмский. А. Л. Дворкин так характеризует Севира: «Севир обладал блестящим умом, сочетавшимся с относительной гибкостью и умеренностью. Среди всех монофизитских богословов он стоит ближе всего к Православию. …Вместе с тем, когда дело касалось вопросов, которые Севир считал главными, вся его гибкость и готовность идти на компромиссы кончалась. Он видел себя главным представителем и наследником кирилловской христологии, вне которой нет Православия. Его успешная карьера во многом стала результатом силы его характера и магнетизма его личности»[27]
Халкидонский собор Севир предавал анафеме не за то, что собор говорит о двух природах, но за то, что Халкидон предал, по его мнению, учение Кирилла. За то, что собор выбрал западное έν δύο φύσεσιν (в двух природах) вместо кирилловой εκ δυо φυσεων, за то, что отгородился от выражения μία φύσις του θεού Λόγου σεσαρκωμένη. Таким образом мы видим, что Севир относится к самому халкидонскому богословию значительно терпимее, чем другие монофизиты. Он не видел ереси в учении о двух естествах, относился нему как к одностороннему, не раскрывающему полноту. Энотикон Зинона Севир воспринял враждебно, ибо там не было анафемы Халкидонскому собору, называл это посление не соединительным, а разделительным.
Севир признавал, что можно привести много мест из отцов церкви за "две природы." Но он добавлял, что эти выражения неточны, недостаточны, ибо написаны до Нестория. И, кроме того, охватывают собственно не весь догмат, a лишь разные моменты бытия Сына Божия: "И мы признаем существенное различие двух, сочетавшихся воедино, естеств; мы знаем, что иная природа Слова и иная - плоти."[28]
Севир полагал, что, если рассуждать отвлеченно, можно говорить о двух естествах во Христе, какими они были до единения. Но с того момента, как эти естества сочетались между собой, вследствии чего получилась одна ипостась и одно лицо, тогда кончается право мысли разделять их. Получается единое естество, « единая природа Бога Слова воплощенная». Он не допускал возможности рассматривать в отдельности естества Христовы после соединения, считать их, говорить о двойстве, ибо считать можно лишь то, что самобытно. Но эта единая природа есть «природа сложная, двойственная» (в данном моменте Севир использовал фразу Филоксена Маббугского), ни о каком слиянии или смешении не может быть и речи.
Единение, по Севиру, не произвело перемены в существе единосущного нам человечества Христова, качественно оно не изменилось от этого. Поэтому различие природ всё же существует, они не утратили своей реальности. Но усматривается это различие лишь мысленно, т.к. обе природы теперь не имеют самобытности, не представляют из себя двух единиц, существующих отдельно друг от друга.
В подтверждение мысли о сложной μια φυσις после воплощения Севир приводит евангельский эпизод хождения Спасителя по водам. «Какой природе свойственно ходить по воде? Пусть ответят нам вводящие две природы после соединения. Божеской? Но разве свойственно Божеству идти телесными стопами? Человеческой? Но разве не чуждо человеку шествовать по жидкой стихии? Исчезли, как видим, твои две природы! Но для всякого, кто сознательно не закрывает глаза, ясно и бесспорно, что как Бог-Слово, ради нас воплотившийся, един и неразделен, так нераздельна и Его энергия, и Ему-то именно и свойственно ходить по воде. И в этом заключается вместе и богоприличная и человеческая сторона."[29]
Однако необходимо заметить, что хотя Севир и считал себя последователем Кирилла, но на деле выходило иначе. Некоторые пункты Кириллова учения Севир преподносил совершенно в ином свете. Этот факт достаточно подробно разбирает иерей Олег Давыденков в статье о различиях в богословии Севира и Кирилла. К примеру, это видно в использовании Севиром кирилловой фразы «из двух естеств». О. Олег по этому поводу пишет следующее: «Можно заключить, что в формулу «из двух природ» святитель Кирилл и Севир вкладывают различное содержание. У последнего это выражение, указывающее на изначальную внеположенность естеств друг другу, относится к идеальному моменту, предшествующему соединению, тогда как для святителя Кирилла Христос не только произошел, но и есть из двух естеств, в Нем пребывающих, Божество и че-ловечество не только однажды соединились, но и всегда суть «естества, истинно соединенные между собой». «На примере Севирова учения о «единой сложной природе» нетрудно увидеть, что декларируемая нехалкидонитами верность христологии святителя Кирилла не означает реального тождества их веры с богословием александрийского епископа. Попытки втиснуть редкое по глубине мысли, но не систематизированное учение святителя Кирилла в рамки монофизитской схоластики не могли не привести к искажению его смысла» - отмечает Давыденков[30].