Условия государственной жизни на Руси в XII–XIII вв. – существование единой централизованной церковной организации с центром в традиционном Киеве, определенное политическое единство древнерусских княжеств, совместно наследовавших земли Древнерусского государства и структуру власти на них, тесные политические связи княжеств и ряд других факторов, – несмотря на феодальную раздробленность, способствовали тому, что направление эволюции церковной юрисдикции в различных частях Руси в XII–XIII вв., при отдельных нюансах, было относительно единым[7].
Сформированная в конце X в. по инициативе киевского князя и по соглашению между Киевом и Константинополем, Киевская митрополия являлась формально одной из 60, позднее 70, митрополий Константинопольского патриархата. Главой его был патриарх Константинополя со своим советом и штатом. Вместе с тем несомненным авторитетом в церкви обладал и император, имевший сакральные функции и бывший номинальным главой христианского мира.
Однако Киевская митрополичья епархия значительно отличалась от других по многим характеристикам, что ставило ее объективно в совершенно особые условия. Мало того, что это была самая большая епархия среди константинопольских митрополий, ее границы совпадали с границами другого государства, она охватывала территорию, населенную иным, древнерусским этносом, говорившим на другом языке и пользовавшимся иной письменностью. Киевская митрополичья епархия охватывала территорию Древнерусского государства со своей государственной властью, правящими династиями, своими политическими и правовыми традициями. Таким образом, в отличие от большинства митрополичьих епархий Константинополя, она представляла собой национальную и государственную церковную организацию[8].
Согласно традиции, сложившейся в христианской, и в частности в константинопольской церкви и отчасти подтвержденной и сформулированной соборами IV–VII вв., в компетенции патриархии и императора находились вопросы формирования на территории епархии новых митрополий, т.е. разделения одной епархии на несколько, поставление и снятие митрополитов, суд над ними и рассмотрение конфликтов в митрополичьих епархиях, которые сами митрополиты не были в состоянии разрешить.
Принципы самоуправления и деятельности митрополии, признаваемые в константинопольской церкви, в определенной мере отвечали национальным нуждам и государственным прерогативам Древней Руси с таким важным исключением, как назначение и посвящение самого главы древнерусской церкви – митрополита киевского. Константинополь пользовался этим правом для того, чтобы иметь всегда в Киеве надежного и доверенного представителя, который будет соблюдать интересы патриарха и мирить их с интересами местной власти не в ущерб патриархии. Некоторые из киевских митрополитов носили придворные патриаршие титулы, свидетельствовавшие о том, что они принадлежали узкому кругу советников, членов патриаршего совета.
В условиях церковно-политического полицентризма, существовавшего в Византийской империи, нескольких патриархий, признания богослужения на местных языках и существования государственных церквей в странах вне империи (Болгария, Русь, Сербия и др.), для столичной Константинопольской патриархии, претендовавшей на руководящую роль в империи (и имевшей ее), было важно превратить назначение митрополитов из сакрального акта посвящения – хиротонии в политический акт подбора своих ставленников. Ко времени учреждения древнерусской церковной организации патриархия полностью захватила право назначения митрополитов, рассматривая отклонения от этой практики в качестве нарушений древних традиций[9].
Традиционной для высших деятелей церковной организации была деятельность их в качестве послов, парламентеров, представителей князя или города. Такая их роль определялась, во-первых, их духовным статусом, средневековым представлением о том, что духовенство, особенно высшее, имеет особую поддержку со стороны божества и поэтому меньше подвержено опасности в земных конфликтах, и, во-вторых, их большей отстраненностью от этих конфликтов, чем княжеские мужи или городская аристократия, принимавшие непосредственное участие в них. Однако сама функция митрополитов и епископов как послов или парламентеров ограничивалась только технической деятельностью по представлению интересов борющихся сторон, не более того.
Особое положение древнерусского духовенства и его религиозно-политические функции позволяли ему использовать свои возможности для решения конфликтов между князьями, князьями и городами и другими средствами, которыми располагало оно одно.
Политическое усиление древнерусских земель в XI–XIII вв. шло параллельно с превращением епископских кафедр и монастырей в земельных собственников, самостоятельные хозяйственные организмы, потенциально автономные также в своей деятельности.
Особенно важное и определяющее для нового положения церкви нововведение XII в. представляла собой ее земельная собственность, которая ставила церковные организации на свои ноги, приближая их в экономическом отношении к другим феодалам – боярству и самим князьям. Это приводило к тому, что интересы церковных организаций, с одной стороны, теснее переплетались с жизнью столиц феодальных княжеств, а с другой – могли расходиться с интересами княжеской власти в неконфессиональной сфере.
Следы таких конфликтов есть в источниках. Например, после смерти Андрея Боголюбского князья Ростиславичи конфисковали имения владимирской церкви Богородицы, данные ей Андреем, как говорит летописец, «слушая бояр, а бояре учили их на многое имение», но после изгнания Ростиславичей Михалком Юрьевичем имения были возвращены. Здесь, в боярской Суздальской земле, экономический конфликт был, следовательно, между богатым городским собором, собственником сел и ценностей, с одной стороны, и не менее богатым местным боярством — с другой, и выразителями интересов последнего выступили молодые князья. О конфликте между князьями и церковью в Ростовской земле вновь на экономической почве известно по делу бывшего епископа Кирила в 1228г., который, как выражается летописец, был «богат зело кунами, и селы, и всем товаром, и книгами, и просто рещи так бе богат всем, яко ни един епископ быв в Суждальской области». На княжеском суде, без участия церкви, бывший епископ был лишен своих имений, которые вернулись, вероятно, к княжеской власти.
Но эти конфликты на почве церковных имений были характерны не только для Северо-Восточной Руси — местное летописание сохранило некоторые из многочисленных фактов. Подобное столкновение известно и в Смоленске, летописание которого до нас почти не дошло, по внелетописному источнику — Житию Авраамия Смоленского. Смоленский епископ Лазарь, находившийся на кафедре в первой четверти XIII в., должен был оставить ее после конфликта, возникшего из-за какого-то ущерба, который княжеская власть, вероятно, нанесла церкви, как это можно заключить по словам агиографа: «Сей бо деяше ради бога оставил епископью свою и за многия обидения святых церквей, иже обидят властели, отъимающе чюжая без правды»[10].
Таким образом, условия возникновения церковной организации на Руси по инициативе княжеской власти и с ее материальной помощью, существование в течение первого столетия на средства князя придали ее отношениям с государственной властью особый характер. Этому зависимому положению церкви способствовал, конечно, и тот образец, каким было отношение императорской власти и церкви в Византии.
Экономическая самостоятельность церковных организаций в пору развитого феодализма на Руси способствовала выявлению несовпадений и даже противоречий интересов, было распространенным явлением. Однако во всех известных случаях выступления деятелей церкви, противопоставивших свою политику княжеской власти, закончились их поражением.
Русская церковь в лице своих иерархов обладала определенным авторитетом и оказывала некоторое влияние на политическую жизнь в стране. Однако церковь и ее деятели на Руси в политических вопросах не отстаивали или защищали какую-то свою, особую линию, отличную от светских феодальных групп и городов, но разделяли одну из сторон в политическом конфликте или стремлении погасить его. Политические устремления церкви являются важными для страны и для нее самой в тех случаях, когда она поддерживает значимые в данный момент направления княжеской или городской политики. Такое влияние там, где его можно заметить, осуществлялось главным образом не в государственно-административных формах, а в результате личного воздействия или вмешательства иерарха в соответствующее дело. Деятели церкви выступали при этом не столько как органы власти, сколько как идеологический фактор, влиявший на результат политической или, шире, социально-политической борьбы княжеских и боярских группировок.