7. Став на якорь и уладив шпринг (то есть повернув им корабль бортом к неприятелю. — В. Д.), первые выстрелы должны быть прицельные; при этом хорошо заметить положение пушечного клина на подушке мелом, для того, что после, в дыму, не будет видно неприятеля, а нужно поддерживать быстрый батальный огонь. Само собою разумеется, что он должен быть направлен по тому же положению орудия, как и при первых выстрелах.
8. Атакуя неприятеля на якоре, хорошо иметь, как и под парусами, одного офицера на грот-марсе или салинге для наблюдения при батальном огне за направлением своих выстрелов, а буде они не достигают своей цели, офицер сообщает о том на шканцы для направления шпринга.
9. Фрегатам «Кагул» и «Кулевчи» во время действия оставаться под парусами для наблюдения за неприятельскими пароходами, которые, без сомнения, вступят под пары и будут вредить нашим судам по выбору своему.
10. Завязав дело с неприятельскими судами, стараться по возможности не вредить консульским домам, на которых будут подняты национальные их флаги. В заключение выскажу свою мысль, что все предварительные наставления при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающего свое дело, и потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг Государь Император и Россия ожидают славных подвигов от Черноморского флота. От нас зависит оправдать ожидания».
Итак, в приказе присутствует прекрасная форма изложения, причем заимствованная из известного «сигнала» адмирала Нельсона, одержавшего победу при Трафальгаре, но отсутствует главное — замысел флагмана. Мы уже приводили приказ, отданный перед сражением при Наварине Кодрингтоном. Кодрингтон каждой эскадре поставил конкретные задачи и предложил способы их выполнения. В Чесменском сражении четко просматриваются замысел командующего и выбранное им направление главного удара. Нахимов никаких задач командирам не ставил: он предоставил им полную свободу действий, которую каждый командир понимал по-своему. Если бы перевес в мощи орудий был не таким значительным, то неизвестно, как бы развивались события. Нахимов акцентировал внимание на ненужных деталях, не забывая о таких мелочах, как заклепки у якорь-цепи. Боевой приказ больше похож на инструкцию старшему офицеру и главному боцману по постановке корабля на шпринг.
Адмирал Нахимов был, несомненно, одаренным человеком, великолепным моряком, сделавшим 36 шестимесячных кампаний, знатоком парусного вооружения, любимцем матросов. Но для флотоводца этого, согласитесь, недостаточно.
О том, что после адмиралов Ф. Ф. Ушакова и Д. Н. Сенявина (до Крымской войны в России) не было прозорливого флотоводца, свидетельствуют многие факты: состояние флота, запоздалый переход к строительству паровых кораблей, отсутствие четких тактических взглядов и др. Со времени появления труда адмирала И. Г. Кинсбергена «Начальные основания морской тактики» (1891 г.) и переведенного капитан-лейтенантом Ю. Ф. Лисянским труда Д. Клерка «Движение флотов» (1803 г.) в Российском флоте не существовало удовлетворительного труда, посвященного морской тактике. Казалось, военно-морская наука перестала развиваться, живая мысль не получала поддержки. Всякое проявление инициативы не по команде было наказуемо. На флоте господствовала «смотровая» тенденция. Вспомните картину И. К. Айвазовского, где изображен высочайший смотр Черноморского флота в 1852 году. Корабли, выстроенные в кильватерную колонну, под всеми парусами проходят мимо императора Николая I и флагманов. Но никто не смел сказать, что эта мощь — оптический обман.
Вспоминая о Нахимове, мы всегда говорим о беззаветной храбрости и пренебрежении к смерти, о готовности сражаться с неприятелем до последней капли крови, о любви к Отечеству и высочайшем чувстве долга. Все это было присуще Нахимову. Но, к сожалению, он, как и многие офицеры его времени, не понимал сущности морской войны эпохи пара, искусства ведения морского боя и др. Храбрость, любовь к Родине и презрение к смерти — это черты всей русской нации, а не только флотоводцев.
Последствия Синопской победы, или Трагическая гибель
Черноморского флота
Горький запах войны докатился до Севастополя. 5 декабря 1853 года Корнилов издал приказ о приведении флота в боевую готовность, чтобы «...принять атаку, равно как сняться с якоря и выйти в море», но сделать это оказалось невозможно. Готовы к походу были только линейные корабли «Париж», «Чесма», «Святослав», «Гавриил», «Двенадцать апостолов» и «Храбрый», фрегаты «Коварна» и «Кулевчи», корветы «Калипсо» и «Орест», пароходофрегаты «Одесса», «Крым», «Громоносец» и «Херсонес». Ремонтные возможности главной базы не позволяли восстановить восемь линкоров в короткий срок. Поэтому вход на Севастопольский рейд перегородили бонами и занялись многочисленными перестановками линейных кораблей в бухте для того, чтобы лучше организовать оборону. Главной задачей начальника штаба стало восстановление боеспособности флота и усиление защиты Севастополя с моря.
3 января 1854 года, когда союзная эскадра осуществляла прикрытие переброски турецких войск в Батум, Корнилов с горечью констатировал, что его флот вынужден оставаться в Севастополе, а эскадра Вукотича, находящаяся в море, была не в состоянии воспрепятствовать продвижению неприятеля. Владимир Александрович писал: «Укрепления приводятся в порядок, так что если какой-нибудь сумасшедший вздумает покуситься разорить наш Черноморский притон, то вряд ли выйдет с барышом, но все-таки как-то неловко находиться на осадном положении, разыгрывать роль генерала Толя не по русскому характеру, а нельзя и думать о другой роли в случае выхода соединенных эскадр. Корабли наши покуда не в полной готовности. Герои Синопа потребовали мачт новых и других важных рангоутных дерев, а старики надорваны усиленным крейсерством в глубокую осень и нуждаются в капитальных исправлениях; меры берем, но нелегко исправить без адмиралтейства и без запасов...» За повторение Нава-рина пришла жестокая расплата.
Потеря господства на Черном море сделала положение укреплений вдоль Кавказской береговой линии угрожающим. В январе Серебряков лично доложил об этом Меншикову. Отрезанные от своих основных баз, укрепления были фактически обречены, и Серебряков считал важным делом снять с них гарнизоны до того, как Англия и Франция объявят войну России. Защищать предполагалось только Новороссийск, Анапу и Редут-Кале. Сухум-Кале решили оставить.
22 января союзная эскадра вернулась в Босфор, зайдя на обратном пути на два дня в Синоп. Ее возвращение объяснялось плохой погодой и истощением припасов. Такое развитие событий вызвало возмущение Абдул-Меджида и послов Англии и Франции, однако Дандас и Гамелен остались непреклонны. Здесь следует сказать, что контр-адмирал сэр Лайонс настаивал на продолжении пребывания кораблей в море. Так среди англо-французского морского командования выявились два прямо противоположных взгляда на действия флота. Старшие адмиралы не стремились к реальному бою, считали, что угроза применения силы лучше, чем само ее применение. Лайонс, наоборот, жаждал сразиться с противником. Но после этого похода линейные корабли союзников до конца зимы простояли в Босфоре, не помышляя о противодействии Черноморскому флоту, хотя и имели для этого все возможности. Приказ правительств Англии и Франции по прекращению движения русских кораблей адмиралами выполнен не был. Тем не менее в зимнюю кампанию «Наполеон» и