В отличие от работы В.Г. Хороса, в монографии Б.В. Леванова количество ссылок на произведения В.И. Ленина и документы эсеровского происхождения относятся как 3: 1, а со ссылками на архив - как 15:
1. Кроме того, цитировался И.В. Сталин, что, по-видимому, отражало неосталинские тенденции в политическом развитии страны. Как уже отмечалось, в хрущевское время И.В. Сталин рассматривался не как критик мелкобуржуазной идеологии, а как политическая фигура, оказавшаяся отчасти подверженная ее влиянию. Сопоставление исследований В.Г. Хороса и Б.В. Леванова, проведенных в одно время, свидетельствуют против упрощенной трактовки о полном единообразии мнений советских авторов. Другое дело, что спектр различий был ограничен едиными идеологическими предписаниями. Б.В. Леванов усилил негативные оценки ПСР периода ее формирования, а о прогрессивных и демократических чертах эсеровской идеологии, в отличие от других исследователей, речи не вел. Смысл деятельности эсеров в первой революции он видел в помехах революционной борьбе большевиков. Основной вред, по его мнению, приносила террористическая деятельность эсеров, сбивавшая народные массы с революционного пути борьбы. "Решению задач революции, - писал Б.В. Леванов, - мешали мелкобуржуазные партии и группы, которые своей идеологией и практической политикой дезорганизовывали революционные силы, отрывали крестьянство от участия в борьбе пролетариата с самодержавием, одурманивали крестьян внесением в их сознание идей мелкобуржуазного социализма. В связи с этим разоблачение мелкобуржуазного мировоззрения, псевдосоциалистической теории и авантюристической тактики мелкобуржуазных партий накануне и в ходе революции 1905-1907 гг. стало одной из главных задач большевистской партии. Большевизм окреп и закалился в неуклонной борьбе на два фронта - как против оппортунизма в рядах социал-демократии, так и против мелкобуржуазной революционности. Наиболее концентрированное выражение мелкобуржуазная антимарксистская теория и волюнтаристская политика получили в деятельности партии социалистов-революционеров (эсеров)". Ленинские определения эсеров, применяемые автором, больше походили на политическую брань, чем на научный анализ: "Авантюризм и маниловщина, громкие фразы и пустозвонство, истерия и кликушество, хвастливость и взвинченность, безыдейность и беспринципность, расплывчатость и неустойчивость, крикуны, герои революционного визга". В 1978 г. Б.В. Леванов выпустил новую книгу "Из истории борьбы большевистской партии против эсеров в 1903-1917 гг. ", расширив хронологические рамки исследования, но систему оценок начального террористического периода истории ПСР оставив без изменений.
Другой исследователь В.Н. Гинев обратился к изучению начального террористического периода истории ПСР после анализа событий 1917 г. Говоря об актуальности исследования истории социалистов-революционеров, он ссылался на постановление Берлинской конференции коммунистических и рабочих партий Европы 1976 г., что "компартии "считают необходимым диалог и сотрудничество между коммунистами и всеми другими демократическими и миролюбивыми силами. В этом плане они исходят из того, что их всех объединяет, и выступают за устранение недоверия и укоренившихся предубеждений, которые могут воспрепятствовать их сотрудничеству". В.Н. Гинев призывал при изучении истории ПСР руководствоваться ленинским предписанием "выделять из неонароднической псевдосоциалистической шелухи реальное, здоровое демократическое зерно, отделять "плевелы от пшеницы"".
Хотя тактика индивидуального террора входила в арсенал средств различных политических партий России начала XX века, еще в дореволюционные годы сложился стереотип оценок ПСР как главной террористической организации. В советской историографической традиции данные оценки были закреплены в качестве догмы. Некоторые исследователи говорили об индивидуальном терроре не только как о главной, а как о единственной форме борьбы ПСР.В.М. Мухин писал: "Т. к. эсеры не могли рассчитывать на активную поддержку со стороны народа, то им ничего не оставалось как сосредоточить все свои помыслы на самих себе. Единственным возможным средством борьбы для них являлся террор". Историков не смущало, что в программных документах эсеров и в статьях эсеровских теоретиков индивидуальный террор был определен в качестве вспомогательного средства. Так, В.М. Чернов заявлял: "Мы - за применение в целом ряде случаев террористических средств. Но для нас террористические средства не есть какая-то самодовлеющая система борьбы, которая одною собственной внутренней силой неминуемо должна сломить сопротивление врага и привести его к капитуляции... Для нас террористические акты могут быть лишь частью этой борьбы, частью, неразрывно связанной с другими частями... (и) должны быть переплетены в одну целостную систему со всеми прочими способами партизанского и массового, стихийного и целесообразного напора на правительство. Террор - лишь одни из родов оружия... только один из технических приемов борьбы, который лишь во взаимодействии с другими приемами может проявить все то действие, на которое мы рассчитываем". В программной статье, помещенной в "Революционной России", эсеры уверяли: "Мы первые будем протестовать против всякого однобокого, исключительного терроризма. Отнюдь не заменять, а лишь дополнить и усилить хотим мы массовую борьбу смелыми ударами боевого авангарда... ". Данное противоречие советские историки разрешали указанием на несоответствие эсеровской фразеологии и реальных дел. Комментируя вышеприведенную выдержку из "Революционной России", Б.В. Леванов писал: "Старясь модернизировать народническую тактику террора, теоретики партии эсеров не скупились на выдачу "гарантий" против ограниченности терроризма. Они утверждали, что террор якобы выдвинут только в "дополнение", а не "в замену", "вместе", а не "вместо" работы в массах. Но это были лишь слова. На деле же главное внимание эсеров было сосредоточено на организации террористических актов, тогда как прочие методы политической деятельности объявлялись "мелкой работой", не заслуживающей внимания "истинного" революционера".
Хотя представление о приоритете террористического направления в работе ПСР было преобладающим в советской исторической науке, но все-таки не всеобщим. Еще в 1968 г.3.3 Мифтахов посвятил свою кандидатскую диссертацию доказательству иной точки зрения. В автореферате, подытоживая предпринятое исследование, он писал: "Нами предпринята попытка доказать необоснованность утверждения некоторых историков о том, что все силы и средства ПСР были направлены исключительно только на подготовку и совершение террористических актов и что вся деятельность этой политической партии сводилась лишь к одиночным политическим убийствам. Мы предприняли попытку обосновать мысль, что политическим террором занималась не вся партия, а только определенная ее часть, другая часть членов эсеровской парии вела пропагандистскую агитационную работу".А.Л. Афанасьев полагал, что в период революции 1905 - 1907 гг. террор перестал быть для эсеров ведущим средством борьбы, отойдя на второй план перед агитационно-пропагандистской работой. Правда, он аргументировал свое мнение в основном ссылками на то обстоятельство, что В.И. Ленин не высказывался об эсерах как исключительно о террористах.
В конце концов прежнее восприятие ПСР как террористической организации было пересмотрено. В1980 г.Д.Б. Павлов констатировал о преобладании в отечественной историографии взгляда на индивидуальный террор эсеров как о важном, но не первостепенном пункте тактики.
Специальным историографическим вопросом в изучении истории ПСР являлась проблема взаимоотношений ЦК ПСР и Боевой организации эсеров. Хрестоматийной была точка зрения, согласно которой в БО царил дух обособления, отсутствовала отчетность боевиков Центральному Комитету, игнорировались постановления руководства партии. Данное положение было обусловлено сакрализацией террора в эсеровской партии. Сложившаяся ситуация послужила источником развития феномена "азефщины". Одним из первых данную точку зрения высказал в 1922 г.В.Н. Мещеряков, который подчеркивал, что своеобразие организационной структуры ПСР и источником будущих бед партии являлось отсутствие контроля ЦК за деятельностью БО. Данная трактовка стала доминирующей в трудах отечественных историков. Так, А.Ф. Жуков писал: "Боевая организация действовала автономно от партии, была совершенно бесконтрольна, что породило азефщину".
Взаимоисключающими тезисами критики ПСР являлись указания на ее организационный нигилизм и сектантство боевиков. Понятно, что при "организационном нигилизме" законспирированные террористические группы эсеров попросту не могли бы существовать.