Хотя в семилетнем плане говорилось о необходимости сделать решающий рывок обеспечения народа жильем, продуктами потребления, его основные идеи, как и прежде, сводились к неизменному опережающему развитию капиталоемких отраслей группы "А". Ставились вновь нереальные задачи полной механизации строительной индустрии.
Именно этот съезд знаменовал собой точку отсчета неточного, преувеличенно оптимистического прогноза развития СССР на ближайшее десятилетие. Он торжественно провозгласил, что страна вступила в "период развернутого строительства коммунистического общества" [30 стр.137].
Ставилась задача - в кратчайшие сроки догнать и перегнать наиболее развитые капиталистические страны по производству продукции на душу населения. Заглядывая в будущее, Хрущев прикидывал, что это произойдет примерно в 1970 году. Затронул в своем докладе Хрущев и некоторые вопросы теории. Он сделал вывод о полной и окончательной победе социализма в нашей стране. Тем самым, по его мнению, решился вопрос о возможности построения социализма в одной стране.
Заключение
Хрущев представлял в истории СССР диалектический момент — он подорвал официальный монолитизм, обострив антагонизм между разными политическими линиями.
Он занимает в развитии СССР совсем не второстепенное место, как можно было бы подумать из-за того забвения, в котором оказалось его имя.
Правление Хрущева также не было спокойным периодом. Оно знало кризисы, трудности, внутренние и внешние осложнения. Это были годы, когда общество переживало потрясения, ощущало потребность в обновлении чисто конвульсивно; не всегда это было понятно широким народным массам. Однако эти беспокойные события способствовали сложному переходу от непрерывного чрезвычайного положения к нормальному. Советский Союз впервые пытался привести себя в порядок. Хрущев оставил преемникам длинный список нерешенных проблем. Вряд ли можно возлагать только на него всю ответственность за то. что они не решетя. Многие из них не были заметны или не проявлялись в чрезвычайных условиях. Когда эти условия исчезли, проблемы вышли на свет как неизбежные вопросы развития общества, начавшего мирную эволюцию, управляемого не по законам бесконечного чрезвычайного положения, а согласно нормам стабильности [25 стр.124].
В СССР переход был осуществлен не ценой новых расколов и новых жертв, а путем восстановления утраченной или подавленной энергии, которой страна не могла больше пренебрегать, если не хотела парализовать собственное развитие. Понятно, насколько горд был Хрущев, что руководил всей этой операцией. Успех этого предприятия зарядил Хрущева особым оптимизмом, который привел к недооценке проблем, накопившихся за эти годы. Отсюда и лихорадка последующих планов, оставшихся на бумаге, планов, которые вызвали немало сарказма со стороны критиков.
Таким образом, в личности Хрущева отразились гораздо более глубокие тенденции. Осуществляя первые реформы, быстро придя к власти и победив своих прямых противников, он действовал как представитель той особой коммунистической партии, которая исторически сложилась в СССР. Он представлял в первую очередь ее руководящий аппарат в центре и на периферии, был Первым секретарем организации.
В первой фазе своего правления Хрущев был выразителем настроений руководящего слоя советского общества, укрепляя его власть. Он выражал не только жалобы руководителей — его реформы соответствовали распространенным настроениям в стране, которая чувствовала, что завоевала право более спокойно жить и дышать.
Однако Хрущев на этом не остановился. Стремясь форсированно решить многочисленные проблемы советского общества, он задумал более радикальные планы, которые привели его к конфликту с той же верхушкой партии и руководящим аппаратом общества в целом.
Думается, что главная причина неудач реформ 50—60-х гг. заключается в разности потенциала перемен, которым располагало общество, с одной стороны, и его лидеры — с другой. Расхождение в первоначальных устремлениях, которое наметилось между ними в ходе предварительной работы 1953—1955 гг., в дальнейшем углублялось и конкретизировалось, мешая достигнуть взаимоприемлемого компромисса. Общество всегда ждало от лидеров больше, чем те стремились ему дать. Поскольку же принципиальные политические решения (как, например, решение о культе личности) носили не вполне законченный характер, общественная мысль и общественное мнение развивали их до пределов ожидаемого, радикализируя и уточняя первоначальный замысел. Подобная трансляция почти всегда встречала сопротивление правящего центра, который за расширительной трактовкой своих решений видел (и не без основания) угрозу собственной власти. Поэтому, едва приняв решение, центр предпринимал действия, ограничивающие свободу его применения. В результате общество (прежде всего интеллектуалы) постоянно попадало в ситуацию обманутых надежд. Политические реформы, не касающиеся всерьез проблем власти, успеха не имели [25 стр.137].
Социальные реформы, направленные на подъем жизненного уровня, несмотря на известную отдачу, тоже не прибавили авторитета руководству страны, но уже по другой причине: приносила свои неизбежные плоды патерналистская политика.
Реорганизации системы управления экономикой (из них самая крупная — создание совнархозов) часто несли в себе рациональное зерно, но вырванные из общего контекста преобразовательной политики (которая отличается, например, тем, что требует точного программирования как самих реформ, так и их возможных последствий), они сформировали достаточно серьезную оппозицию реформам среди слоя управленцев. Хозяйственные реорганизации и непоследовательность Хрущева в вопросах политики и идеологии, который то шел навстречу либеральной интеллигенции, то вставал на сторону более консервативно настроенного аппарата, способствовали усилению влияния номенклатурной оппозиции.
В то же время пределы возможного, которые продемонстрировал Хрущев в последние годы своего пребывания у власти, лишили его кредита доверия той части общества, которая сначала безусловно поддерживала новый курс лидера. Частые смены курса, обилие начинаний, которые как паллиативы были малорезультативны, постепенно сформировали в обществе комплекс усталости от реформ, тягу к стабильности и порядку. Этот комплекс стал социально-психологической основой, обеспечившей заинтересованным политическим силам победу не только над Хрущевым, но и в конечном счете над политикой реформ вообще.
Итогом реформ стал переход государственного социализма от формы с господством личности к форме с господством номенклатуры. Хрущев спас государственный социализм от того кризиса, который мог его смести [25 стр. 138].
Он спас КПСС, ее аппарат от расплаты за чудовищные преступления. Он увел КПСС от суда народа. Он выпустил пар. Хрущев не просто провел ряд реформ для аппарата. Он создал новую модель жизни бюрократии. Он не просто провел ряд реформ для народа. Он создал новую модель жизни для простого человека: частично дав ему новые возможности для упрочения своей жизни при социализме, а частично уверив его в грядущих благах коммунизма.
Хрущев своими реформами по существу заложил основы послесталинской номенклатурной формы государственного социализма и позволил этому строю продержаться еще не одно десятилетие. Брежнев и его окружение только творчески развивали и укрепляли полученное наследство.
Другое дело, что сам Хрущев не смог вписаться в созданный им послесталинский социализм. Даже такой выдающийся лидер, как он, не мог преодолеть генетическую наследственность государственного социализма, его растущую неспособность заботиться о народе и его прогрессирующий интерес к привилегиям для бюрократии. Поэтому реформы Хрущева для бюрократии не могли не столкнуться с его же реформами для народа [25 стр.139].
Наиболее яркие примеры - расстрел рабочих в Новочеркасске и расправа с творческой интеллигенцией. В этих и других случаях Хрущев уступал бюрократии. Но эти уступки имели предел. Ему надо было в соответствии с нормами сформировавшегося строя - окончательно сдаться номенклатуре и стать послушной вершиной ее пирамиды. На это он не пошел и в этом его выдающаяся личная историческая заслуга. Он нашел в себе силы порвать с окружением, с помощниками и друзьями. Его популизм стал барьером, не позволившим ему превратиться в вождя номенклатуры.
Он мог, зная о заговоре против себя, дать бой по-сталински: организовать процессы, обрушить расстрелы и ссылки. Он не сделал этого. Не потому, что не умел. Умел, хорошо умел. И в Москве, и на Украине в тридцатые годы. Но он не ради конъюнктуры осудил Сталина, он осудил его в собственной душе, и сталинские методы для себя закрыл.
В свое время умирающий Ленин пытался ослабить бюрократию, разделив ее на ЦК и его аппарат и на ЦКК-РКИ и их аппарат. Хрущев дошел до этой же идеи. Он пытался расколоть аппарат на промышленный и сельскохозяйственный. Но ни идеи Ленина, ни идеи Хрущева бюрократия принять не могла. Она могла править только монопольно. Неудивительно, что именно попытка реорганизовать партию была последней реформой Хрущева и первой из его реформ, отмененной победившей номенклатурой.
На одной чаше весов Хрущева лежат дела вождя своего класса, выразителя интересов господствующей в государственном социализме бюрократии. Он спас ее от суда народа и помог ей найти новую форму жизни.
На другой чаше лежат реформы для народа, хотя и приблизившие демонтаж государственного социализма, но так и не ставшие его началом.