2. Процесса ославянения значительных пространств в Элладе и Геллеспонте исторически вообще нельзя в точности наметить, но, по-видимому, совершался он преимущественно в VIII веке, в царствование Константина Копронима (от 741 по 775 г.). В X столетии один из потомков названного императора-иконоборца написал сочинение о фемах империи, и здесь Константин Багрянородный замечает о Пелопоннесе, будто весь этот край превратился в славянский и варварский благодаря повальной чуме, постигшей страну. Эта же чума начиная с 746 г. ужаснейшим образом опустошила Константинополь и Грецию.
В соответствии с этим византийские этнографы утверждали, будто убыль в населении греческого материка, вызванная чумой, была пополнена особенно многочисленным переселением туда славян. Возможно даже, что византийское правительство само перевело из Фессалии славянские племена в опустелые области, где, таким образом, славяне и осели — не в городах, конечно, но на ненаселенных землях в качестве пастухов и землепашцев Равным образов, ни сербы, ни кроаты в VII веке не оседали на нижнем течении Савы в Иллирии путем завоевания, а селились в качестве поселенцев с разрешения императора Ираклия и никогда не захватывали старинных укрепленных приморских городов по Адриатике вроде Рагузы, Спалатро, Травы и Зары.
Впрочем, тот же император Константин Копроним мог пополнить обезлюдевший от чумы Константинополь, переселив туда жителей из эллинских стран и островов Поэтому едва ли есть основание думать, чтобы Греция вполне была опустошена, но, с другой стороны, можно почти за верное полагать, что в Греции отчасти осели и славянские племена. Если в силу недостаточных географических познаний на Западе нельзя приписывать особенного значения повествованию некой монахини о путешествии Вилибальда, где рассказывается, будто между 722 и 725 гг. Арголидское побережье там, где находилась Мо-нембазия, превратилось тогда вполне в terraslavinica, то нельзя на это показание смотреть как на совсем неосновательное. Частичное заселение греческих земель славянами, вероятно, произошло задолго еще перед помянутой выше чумой, хотя и неприметным для истории образом; определительное же показание ученого византийского императора приводит к тому выводу, что славянская колонизация кульминационного пункта достигла не ранее второй половины VIII столетия В X столетии опять происходили перекочевания славянских племен через Древнюю Грецию, и византийский схоластик, делая выписки из Страбона, мог заметить: «И теперь также почти весь Эпир и Эллада, Пелопоннес и Македония населены скифо-славянами» Говоря об Элиде, тот же автор замечает: «Теперь не существует даже и имени пизатов, кавконов и пилийцев, потому что землями их завладели скифы»
Ввиду подобных свидетельств со стороны византийцев, а равно и тех имен местностей, какие славянские поселяне в греческих округах оставили в память своего там пребывания, ославянение древнегреческих земель следует принять за исторический факт. Влияние славян на греческую нацию настолько преувеличивается, что противники ошибочных воззрений Фалльмерайера о совершенном истреблении эллинов славянами были этим побуждены к столь же резким опровержениям. Знаменитый исследователь Греции в конце концов высказался в том смысле, что с исторической точки зрения славянского вопроса в Греции и не возникало, ибо никогда настоящие славяне в Пелопоннес не вторгались; скорее же переселялись туда византийские племена и, ненавидимые эллинами, прослыли за славян, но должны быть принимаемы за албанцев.
Албанцы, которых знал еще Птолемей, в истории выступают, как независимая народность, не ранее XI столетия. В Эпире и Албании они пережили напор переселения народов и оказались единственным древнеиллирийским племенем, сохранившим самобытность, несмотря на то что неоднократно приходили в соприкосновение с славянскими элементами. Кроме албанцев удержались там и влахи, волохи — потомки римских насельников, пастушеский народ, который перешел из нагорных долин Родопа и Пинда в нижнюю Фессалию, после чего она и стала именоваться Великой Валахией. Позднее в XIV столетии албанцы массой переселились сначала в Фессалию, а затем и в Древнюю Грецию.
Современные греки взирают на валахов как на родственное племя не только вследствие героического участия валахов в войне за освобождение, но и из-за иллирийского их происхождения Чтобы видеть сородичей в этих насельниках-варварах, говоривших на языке, по-видимому, чуждом грекам, эти последние уже в Средние века должны бы были освоиться с лингвистическими тонкостями, которые бы их научили, что Геродотовы феспроты и молоссы и Платоновы эпиротские атаманы — те же эллины. В глазах Страбона эпироты, конечно, не представлялись греками. Равным образом и за все время, предшествовавшее войне за освобождение, между скипетарийскими насельниками и жителями Древней Греции существовали совершенно враждебные отношения. Когда пелопоннесские албанцы в XV в. возмутились против греческих деспотов, историк Францес обозвал их безбожным племенем, а язык варварским.
Византийцы, впрочем, разумели этнологическое понятие славян и славинов в очень широком смысле и соединяли его с понятием о гуннах (аварах) и скифах. Скифами же у византийцев слыли все северные народности, обитавшие по ту сторону Танаи-са (Дона). По византийскому воззрению, из этой неисчерпаемой сокровищницы народов в течение целого ряда столетий одни переселявшиеся племена изливались в восточном направлении вплоть до Каспийского моря, другие же в западном направлении — вплоть до океана, и первоначальные скифы получали различные наименования, как то: сарматов, массагетов, кельтов и даже германцев.
Так как переселение народов с севера привело в VI веке к Дунаю туранских, финских и гуннских кочевников, то возможно, что в Древней Греции славянское население и было смешанным с чуждыми ему составными элементами. Нам известны племенные прозвища македонских и фессалийских славян, как, напр., дрогу -бицы, сагудеты, белегицы или велигосты, ваюнеты и берциты, но мы не знаем вовсе наименований варваров, вторгшихся в Элладу и Пелопоннес, за исключением двух племен мелингов и черитов, обитавших на склонах Пентелактиля или Тайгета, благодаря чему нагорная часть Лаконии и получила наименование «славянской земли» Один из основательнейших знатоков славянства придерживается того воззрения, что варвары, вторгшиеся в Пелопоннес, — словенцы, которые поселились в Македонии и Фракии, и будто из смешения их с тамошним населением возникли болгары
Эти догадки не могут, однако же, приводить ни к какому этнографическому результату. Важен для сущности славянской колонизации Греции, исторически не выясненной вовсе, тот факт, что в течение долгого ее там существования не возникло славянского государства, как в Кроации, Сербии или Болгарии, почему страны эти благодаря массовому заселению их варварами навсегда утратили и древние свои названия. Возникло ли бы в Элладе и Пелопоннесе славянское государство, если бы какой-нибудь героический вождь ввел туда с завоевательными целями свой народ, а последний был бы крепок сознанием своего племенного единства? Документы, однако же, совсем умалчивают о насильственных завоеваниях, об опустошительных войнах, которые бы переселившиеся славяне вели из-за овладения Грецией. Ни о едином городе не повествуется, чтобы он подвергся осаде или уничтожению со стороны толпищ славян, как прежде готов. Никакой предводитель вроде Аспаруха, Баяна или Цаберхана в Греции известности не приобретает и не становится там основателем и главой славянского государства.
Великий жупан где-нибудь в Патрасе, Халкиде или Фивах легко мог бы превратиться в властного династа, а таковой же в Коринфе оказался бы повелителем не только над всеми славянскими округами, но и над эллинами всей Древней Греции. И тем не менее в течение долговременного владения греческими землями у варварского племени славян едва ли даже сказалась сколько-нибудь серьезная политическая мысль. Так как славяне оставались верны прежним кочевым привычкам и неохотно жили в городах, то они и в чудной даже стране не сумели сложиться в государство, как готы и лангобарды в Италии, франки в Галлии, вестготы в Испании и вандалы в Африке. Греческие славяне остались неведомы в истории не столько по причине грубости их нравов, сколько потому, что сопротивление греков помешало славянам перейти из пастушеского и земледельческого состояния к высшей степени культуры; достигнуть этого они оказались бы в состоянии, если бы завладели укрепленными городами и портами Греции. Но именно города и обеспечили эллинству дальнейшее существование, и само свидетельство Константина Багрянородного является преувеличенным, и он правильнее бы выразился, если бы сказал, что Пелопоннес стал славянским и варварским, за исключением многих и самых значительных городов.
Бедствия и опустошение Греции, борьба ее народа с вторгавшимися варварами, истребление греческого элемента в некоторых округах, отступление и бегство его в укрепленные города и горы или на острова — все это измышлено фантазией современных уже нам историков, тогда как ни единый из греческих и византийских летописцев об этом не свидетельствует и ни о чем подобном не говорит. Славяне завладели сельскими угодьями и мелкими городками и постепенно основали новые поселения. Наименования местностей, рек и гор показывают, что Элида, Аркадия, Мессения и Лакония подверглись наиболее массовому заселению со стороны славян. Некоторые греческие местечки были переименованы на славянский лад; точно так же благодаря варварам-насельникам могли создаться новые селения, но за всем тем история не знает ни единого большого города, который бы был основан славянами в Элладе заново. Напротив, даже в VII еще столетии в Пелопоннесе были основаны два, населенных исключительно греками, весьма значительных города — Монембазия и Аркадия.