После кратковременного пребывания императора Констанция в Афинах этот город опять от нас скрывается в тьму, не имеющую истории. Долгое время на забытый город не падает ни единого проблеска света. Только вследствие знаменитой распри из-за поклонения иконам при Льве III, основателе Исаврийской династии, Греция временно пробуждается опять к жизни и проявляет пред нами деятельность.
Во всей истории Восточной Римской империи со времени введения христианства ни разу не сказывалось умственного движения, которое по своей силе можно было бы сравнить с тем, что вызвало иконоборство; оно более столетия волновало и государство, и церковь, и общество. Отчаянная борьба между просвещенной деспотией и церковным суеверием привела, однако же, совсем не к тем результатам, на какие рассчитывали исаврияне, — потому что именно с иконоборством стали в причинную связь величайшие перевороты в Европе: отпадение от Византии Запада, основание светской власти папы и создание новой империи франкским королем Карлом.
Если бы смелая попытка исаврийских императоров и их сторонников, принадлежавших к высшему клиру и воиству, удалась, т. е. если бы из церкви изгнано было почитание икон, народ был бы поднят на высшую ступень нравственности и мышления, а государство высвободилось бы из цепких объятий монашества, то христианские государства еще в VIII столетии прошли бы через реформацию, а влияние ее, конечно, придало бы всем европейским народам иной совсем вид. Борьба преобразовательной мысли против идолопоклонства вышла из Малой Азии и Сирии, откуда происходили исаврияне. Поддержало же эту борьбу умственно деятельное восточное эллинство, тогда как Древняя Греция, утратив истинно философское разумение, явилась сторонницей правоверных противников реформы.
Почитание икон явило собой христианскую метаморфозу пластического и живописного поклонения языческим богам; поэтому вполне понятно, что именно эллины с особенным упорством цеплялись за церковные обряды, в которых прирожденное грекам преклонение перед художественными формами наиболее удовлетворялось. Церковь заменяла эллинам то, что некогда придавало блеск языческому обществу, а именно: празднества, театр, музыку, искусства и таинства. Если византийский стиль, в коем были изображаемы Спаситель, Пресвятая Дева, ангелы и св. угодники, и свидетельствует об упадке искусства до варварства, то ведь и вкусы греков пали столь же низко. Афиняне VIII столетия взирали на мозаический образ Атениотиссы в Парфеноне, наверное, не с меньшим благоговением, чем с каким предки их там же восторгались Палладой, художественным творением Фидия. Афинская церковь, подобно другим общинам Древней Греции, придерживалась строгого правоверия. Она выступила решительной противницей императорских эдиктов. Тогда как прочие провинции беспрекословно подчинились императорской воле, воспрещение поклонения св. иконам уже в 727 г. подвигло греков на мятеж против императора Льва. Возможно, что и помимо этой причины народ был возбужден против правительства тягостными злоупотреблениями, какие довелось выносить греческим городам, покинутым в пренебрежении на произвол алчных сатрапов.
Со времени Юстиниана вообще между эллинами и византийцами рознь обострилась. Византийцы до VIII еще века совлекли с себя римлянство и латинство, и все церковное и политическое их общество прониклось греческой самобытностью, но за всем тем византийцы хотели слыть скорее за римлян, чем за греков. Ничто, пожалуй, нагляднее не обнаруживает, сколь глубоко повлиял Древний Рим своими законами и государственными идеями на весь мир, чем фикция, за которую византийцы упорно держались целые столетия; византийцы утверждали, будто они истые римляне! Это всемирно-историческое понятие могло для византийцев иметь единственно политическое, но никак уж не национальное значение. Это понятие выражало собой законное перенесение Римской империи в Константинополь, в новый Рим, куда из древней столицы цезарей Константин перенес свою резиденцию. После падения остготского королевства Византия управляла Италией и Римом, как провинциями нераздельной Римской империи, да и позднее по восстановлении Западной империи Карлом Великим византийские государи продолжали взирать на себя как на единственно законных римских императоров. Таким образом, Восточная империя оставалась империей Римской, Романией, и подданные ее вполне законно именовали себя римлянами. У всех византийских летописцев греки вообще оказываются «римлянами». И только в XV столетии Лаоник Халкокондил, родом афинянин, усвояет опять за своими земляками наименование «эллинов». Этот историк в весьма примечательном месте своего сочинения выражается нижеследующим образом о перенесении имени римлян на Грецию: «Достигнув всемирного господства, римляне предоставили управление Рима первосвященнику; самих же римлян император (Константин) вывел во Фракию; там в непосредственном соседстве с Азией они учредили себе столицу, создав ее из эллинского города Византии, и предприняли борьбу с сильно теснившими их персами. Греки смешались с римлянами, но, преобладая над последними численно, сохраняли свой язык и народные обычаи; изменили, же они единственно национальное свое наименование, ибо византийские императоры почета ради пожелали именоваться императорами римлян, но не греков».
Когда со времени конца VII века, а еще решительнее с эпохи Исаврийской династии разыгрался тот церковный государственный и социальный процесс, в коем окончательно выработался ро-мейский византинизм с средоточием в Константинополе, поглотившим все иные автономии, противоречие Греции с началом византинизма должно было сказаться еще глубже.
Весьма достопримечательно, что в то самое время, как осторожный папа Григорий II убедил византийские провинции Италии, возмущенные гонением против св. икон, воздержаться от низвержения Льва III и от избрания нового императора, более правоверного, этот именно мятежный замысел попытались осуществить на деле презираемые эллины. Греки в Византийской империи разыгрывали роль легитимистов; преисполненные сознанием древнего благородства своего происхождения, они ненавидели византийцев как племя ублюдков, как выскочек, имеющих в своей главе императора, бывшего не более как исаврий-ским варваром. Несомненно, греки в этом случае поддерживали таинственные сношения с Римом, ибо едва ли могло что-нибудь являться более желанным для папы, как низвержение царственного его врага с помощью самих греков. Папская юрисдикция по-прежнему охватывала как Македонскую и Иллирийскую епи-скопии с метрополией в Фессалониках, так и собственно Грецию с главным ее городом Коринфом. Единственно только вследствие резкого сопротивления пап императорам-иконоборам верховная духовная власть Рима и утратила свою власть над греческими провинциями империи
О событиях возмущения эллинов против Льва III мы осведомлены далеко не в точности. Известно нам только то, что элладики (как именовали византийцы греков, обитавших на материке) соединились с жителями Цикладских островов и с оружием в руках открыто восстали Они снарядили целую флотилию, поставили во главе ее Стефана и турмарха Агеллиана и пустились в Константинополь, прихватив с собой некоего честолюбца Коему, несомненно грека по национальности, которого намеревались возвести в правоверные императоры. Но в морской битве под стенами столицы 18 апреля 727 года флотилия мятежников была истреблена греческим огнем. Агеллиан в отчаянии бросился в море, а головы Космы и Стефана пали от секиры палача.
Византийские историки не приметили, какие последствия возымело подавление народного мятежа для Древней Греции. Так как одной из причин мятежа было запрещение императором поклонения иконам, а после подавления мятежа Лев III, а потом и необузданный его сын Константин во всей империи повсеместно порешили ввести в действие изданные ими эдикты, строго преследуя ослушание клира, то несомненно Греция должна была покрыться развалинами христианских святынь. Поэтому высказано было предположение, что в распрях из-за иконоборства погибли в Элладе и последние остатки произведений древнего искусства. Но вандализм иконоборов едва ли мог обрушиваться на художественные языческие произведения, давно ставшие совершенно безвредными, служившие общественным украшением для Константинополя и иных городов империи и сохранившиеся даже там в целости. Когда Кодин повествует, что Лев Исаврянин распорядился уничтожить многие древние статуи (Qed[iaxaармата), то под ними разумеются христианские, ибо тот же Кодин между прочим рассказывает, как император приказал истребить в Хадке статую Иисуса Христа, которую императрица впоследствии заменила мозаичным образом. Где в церквях либо в монастырях ни находили пластические изображения святых, высеченные из дерева, камня или металлов, они подвергались разрушению, но число их, вероятно, было незначительно по сравнению с живописными изображениями святых, которые рисовались самими монахами и жертвовались в храмы. Ярости иконоборов поэтому преимущественно приходилось обрушиваться именно на живописные образа, а благодаря этому в церквях даже мозаика и фрески замазывались поверх слоем штукатурки.
А так как библиотеки и школы стояли в теснейшей связи с монастырями, то, вероятно, и многие из них подверглись истреблению за время иконоборства. Тем не менее, ошибочно было бы ставить иконоборам в вину, будто они-то именно и были причиной упадка наук и искусств в Византии. Исаврияне вовсе не были грубыми невеждами. Искусство в Византии никогда не погибало, а из умственного движения, порожденного иконоборством, уже в IX столетии произошло возрождение науки в Константинополе, когда покровитель муз и меценат император Бардас завел во дворце Магнаура новую академию и во главе ее поставил архиепископа фессалоникийского Льва, из этой-то академии вышел впоследствии ученый Фотий.
В какой мере принимал город Афины участие в греческом мятеже, нам неизвестно. Но весьма достопримечательное восстание 727 г., во всяком случае, рисуется нам как внезапное пробуждение древнегреческого самосознания в народе. Возмущение это вместе с тем доказывает, что греки как на материке, так и на островах, группирующихся около Самоса, достигли в эту эпоху сравнительно значительного могущества, ибо, значит же, в первое 30-летие VIII века существовали в Греции города, достаточно богатые и населенные, если могли на собственный счет снарядить целую флотилию и на собственный страх предпринять политический переворот. По этой же причине едва ли мыслимо, чтобы славяне в эту эпоху могли обессилить греческую нацию или поглотить ее.