А. Толстой в «Князе серебряном» так описывает Малюту: «Наружность его вселяла ужас в самых неробких…Казалось, никакое великодушное чувство, никакая мысль, выходящая их круга животных побуждений , не могла проникнуть в этот узкий мозг, покрытый толстенным черепом и густой щетиной. В выражении этого лица было что-то неумолимое и безнадежное…Он нравственно уединил себя от людей, жил посреди их особняком…перестал быть человеком и сделал из себя царскую собаку, готовую растерзать без разбора всякого, на кого Иоанну ни вздумалось натравить её». Скуратов забавлялся тем, что придумывал новые, ранее неведомые на Руси казни. Но вот его дипломатические качества были крайне слабыми, из-за его переговоров Русь чуть не потеряла Астрахань.
Когда Григорий Лукьянович возглавил царскую армию во время отечественной войны с Ливонией, то погиб в первом же сражении 1января 1573 года во время взятия ливонской крепости Вейсенштейн (ныне Пайде в Эстонии), что ярко характеризует его полководческие способности. Он не искал высоких чинов и поместий, после смерти Скуратова его вдова получала пожизненно пенсию, уникальный случай по тем временам. Малюта обладал поистине «собачьей преданностью». Похоронили Скуратова с почестями в «цитадели православия» - Иосифо-Воламском монастыре. Царь «дал по холопе своем по Григорье по Маляте Лукьяновиче Скуратове вклад в 150 рублей – больше, чем по своему брату Юрию или по жене Марфе». В 1577 году Штаден записал: «По указу Великого князя его поминают в церквах и по сей день…».
У Скуратова не было прямых наследников по мужской линии, однако трех своих дочерей он пристроил весьма удачно. Одна из дочерей Малюты Скуратова – Мария – была выдана замуж за боярина, будущего царя Бориса Годуноваи стала впоследствии царицей, другая – Екатерина, будущая отравительница М.В.Скопина-Щуйского, за Димитрием Ивановичем Шуйским, избранным во время смуты царем (князь Дмитрий считался наследником престола, поэтому теоретически Екатерина тоже могла стать царицей). В январе 1570 в связи с подозрением Новгорода в измене Малюта руководил грабежами и погромами в городе. Были вырезаны тысячи жителей. Все это сохранилось в народной памяти («Не так страшен царь как его Малюта»). Некоторые факты его биографии обросли вымышленными легендами, в том числе об обнаруженном Иваном Грозным «отсутствии девства» у княжны Долгорукой и приказе царя немедленно утопить «юницу», что – якобы – было беспрекословно выполнено Малютой. После победы крымского хана Девлет-Гирея над русским войском Малюта по поручению царя вел следствие с целью выяснить причины поражения, в 1572 вел дипломатические переговоры с гонцом из Крыма. В конце 1572 во время Ливонской войны царь вместе с войском вступил в Эстонию. Малюта был в одном из полков и погиб в бою при взятии замка Вейсенштейн (ныне г. Пайде в Эстонии) 1 января I573. По приказу царя тело было отвезено в Иосифо-Волоколамский монастырь. Родственники Скуратова продолжали пользоваться царскими милостями, а его вдова получала пожизненную пенсию, что было уникальным фактом в то время. Решительность и жестокость, с которыми Малюта выполнял все поручения царя, вызывали гнев и осуждение у окружающих. Образ послужного и бездушного исполнителя бесчеловечных приказов царя раскрыт в исторических песнях русского народа, на века сохранившего в своей памяти имя палача и душегуба Малюты Скуратова. В эпоху, когда палачи востребованы, они возникали как по заказу, Малюта Скуратов был лишь одним из первых.
1.2 Адашев Алексей Федорович (? – около 1563)
Сын незначительного по происхождению служилого человека Федора Григорьевича Адашева, прославил свое имя во время царствования Ивана Грозного. Впервые Адашев упоминается в 1547 году на царской свадьбе в должности ложничего и мовника, то есть он стелил брачную постель государя и сопровождал новобрачного в баню. Большим влиянием на царя Адашев стал пользоваться вместе со знаменитым благовещенским священником Сильвестром после страшных московских пожаров (в апреле и в июне 1547 г.) и убиения возмутившимся народом царского дяди князя Юрия Глинского. Эти события, рассматриваемые как кара Божия за грехи, произвели нравственный переворот в молодом впечатлительном царе. Вот что говорит он сам: "Вошел страх в душу мою и трепет в кости мои, смирился дух мой, умилился я и познал свои согрешения". С этого времени царь, нерасположенный к знатным боярам, приблизил к себе двух неродовитых, но лучших людей своего времени, Сильвестра и Адашева. Иван нашел в них, а также в царице Анастасии и в митрополите Макарии, нравственную опору и поддержку своей испорченной с детства природы и направил мысли свои ко благу России.
В 1550 г. Иван 4 пожаловал Адашева в окольничие и при этом сказал ему речь, по которой всего лучше судить об отношениях царя к его любимцу: «Алексей! взял я тебя из нищих и из самых молодых людей. Слышал я о твоих добрых делах и теперь взыскал тебя выше меры твоей ради помощи душе моей; хотя твоего желания и нет на это, но я тебя пожелал, и не одного тебя, но и других таких же, кто б печаль мою утолил и на людей, врученных мне Богом, призрел. Поручаю тебе принимать челобитные от бедных и обиженных и разбирать их внимательно. Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных; не смотря и на ложные слезы бедного, клевещущего на богатых, ложными слезами, хотящего быть правым: но все рассматривай внимательно и приноси к нам истину, боясь суда Божия; избери судей правдивых от бояр и вельмож». Во внутренних делах государства деятельность Адашева можно характеризовать словами Курбского: «был он общей вещи зело полезен», «Если бы все подробно писать об этом человеке, то это показалось бы совсем невероятным посреди грубых людей; он, можно сказать, был подобен ангелу». По словам Костомарова «Адашев случайно попал в число тех, которых Иван приблизил к себе ради забавы». В этой среде Алексей Федорович Адашев резко выделялся умом, честностью и высокой нравственностью. Как позже писал хорошо знавший его а. М. Курбский «Посреди грубых людей, он можно сказать, был подобен Ангелу»[2]. Под влиянием Сильвестра, Иван предался Адашеву всей душой. Царь пожаловал Алексея Федоровича в почетный чин опального и поручил ему важный Челобитенный приказ. Оттуда Адашев вскоре перешел в Казенный приказ, где за успешную службу получил чин государственного казначея.
Время так называемого правления Сильвестра и Адашева было временем широкой и благотворной для земли деятельности правительства (созвание 1-го земского собора для утверждения судебника в 1550-м году, создание церковного собора Стоглава в 1551 г., покорение Казани в 1552 г. и Астрахани (1554 г.); дарование уставных грамот, определивших самостоятельные суды общин: большое разверстание поместий, упрочившее содержание служилых людей в 1553 г.).
Несомненно, что Иван Васильевич, одаренный от природы блестящими способностями и необыкновенно проникнутый сознанием своей самодержавной власти, играл в этих славных событиях не пассивную роль, как говорят некоторые историки, но во всяком случае он действовал по совету с Сильвестром и Адашевым, а потому за последними надо признать великие исторические заслуги.
Выдавалась и дипломатическая деятельность Адашева по ведению множества возлагавшихся на него переговоров: с казанским царем Шиг-Алеем (1551 и 1552), ногайцами (1553), Ливониею (1554, 1557, 1558), Польшею (1558, 1560), Данией (1559). Значение Сильвестра и Адашева при дворе создало им и врагов, из коих главными были Захарьины, родственники царицы Анастасии. Его враги особенно воспользовались неблагоприятно для Адашева сложившимися обстоятельствами во время болезни царя в 1553 г.
Опасно заболев, царь написал духовную и потребовал, чтобы двоюродный брат его князь Владимир Андреевич Старицкий и бояре присягнули его сыну, младенцу Дмитрию. Но Владимир Андреевич отказался присягать, выставляя собственные права на престол по смерти Иоанна и стараясь составить себе партию.
Сильвестр видимо склонялся на сторону Владимира Андреевича. Алексей Адашев, правда, присягнул беспрекословно Дмитрию, но отец его, окольничий Фёдор Адашев, прямо объявил больному царю, что они не хотят повиноваться Романовым, которые будут управлять за малолетством Дмитрия.
Иоанн выздоровел и уже другими глазами стал смотреть на прежних друзей. Равным образом сторонники Сильвестра потеряли теперь расположение царицы Анастасии, которая могла подозревать их в нежелании видеть сына ее на престоле. Однако царь на первое время не обнаружил враждебного чувства, или под радостным впечатлением выздоровления, или из боязни затронуть могущественную партию и порвать старые отношения, и даже в том же 1553-м году пожаловал Федора Адашева боярской шапкой.
Поездка царя в Кириллов монастырь, предпринятая в том же 1553-м году с царицей и сыном Дмитрием, сопровождалась обстоятельствами, также неблагоприятными для Адашева: во-первых, дорогой скончался царевич Дмитрий, и тем исполнилось предсказание Максима Грека, переданное царю Адашевым. Во-вторых, Иоанн увидался во время этой поездки с бывшим коломенским владыкой Вассианом Топорковым, любимцем отца Ивана 4, и, конечно, беседа Вассиана была не в пользу Сильвестра и его партии.
С того времени царь стал тяготиться своими прежними советниками, тем более, что он был дальновиднее их в делах политических: Ливонская война была начата вопреки Сильвестру, который советовал завоевать Крым. Болезненная подозрительность Ивана, усиливаемая наговорами враждебных партии Сильвестра людей, вражда сторонников Сильвестра к Анастасии и ее родным, неумелое старание Сильвестра сохранить влияние на царя грозой Божия гнева произвели постепенно полный разрыв Иоанна с его прежними советниками.
В конце 1560 года Адашев был отставлен от руководства правительством, в мае 1560 г. отношение царя к Адашеву были таковы, что последний нашел неудобным оставаться при дворе и отправился в почетную ссылку в Ливонию в город Феллин (Вильян) 3-м воеводой большого полка, под предводительством князя Мстиславского и Морозова. По смерти царицы Анастасии (7 августа 1560 г.) нерасположение Ивана к Адашеву усилилось; царь приказал перевести его в Дерпт в городе Юрьеве (ныне Тарту в Эстонии) и посадить под стражу. Здесь Адашев заболел горячкою и через два месяца скончался. Естественная смерть спасла его, быть может, от дальнейшего мщения царя, но клеветники распустили слух, будто он от страха отравил себя ядом. Долговременная близость его к царю и управление государственными делами давали ему возможность приобретать большие богатства, но он не оставил после себя никакого состояния, потому что всё, что он приобретал, раздавал он нуждающимся.