Немало примеров, когда действие магической силы направлялось не на предмет непосредственно, а на его заместителя, и уже через последний — на сам объект. Изготовление копий, фигурок, портретных изображений живых людей, душ умерших, следов ноги, «работника-заместителя» ушебти — вот краткий перечень таких случаев в «Книге Мертвых».[13]
Меж погребальными пеленами бальзамировщики должны были поместить амулет в виде Ока Уджат, а на сердце — амулет в виде скарабея. Без этих амулетов воскреснуть для вечной жизни было невозможно.
Неисчислимы примеры отгоняющей магии — разнообразные способы отогнать, отпугнуть враждебные умершему силы, не допустить их приближения или нападения, так или иначе уклониться от соприкосновения с ними, укрыться и спрятаться от них.
Широко практиковали египетские маги и всякого рода приемы очистительной магии при воздействии на покойного и его душу — зажжение очистительных огней, воскурение благовоний, каждение ладаном, омовения и т. п.[13]
Все это неизменно сопровождалось магией слова. «Книга Мертвых» — это всего лишь письменная фиксация тысячелетней традиции использования магии речи в похоронных обрядах. Ведь произнесение, иногда спонтанное, иногда намеренное, тех или иных слов: пожеланий, заговоров, заклинаний, приказов, запретов,— составляло с самого начала неотъемлемую часть любого обряда или магического действия.
К арсеналу погребальной магии Египта относились амулеты, изображения частей тела, божественных существ, миниатюрные модели разных предметов, «священные знаки» — иероглифы, обозначающие богов, жизнь, животных и человека.[4]
Магическое значение имели числа — единица, двоица, троица, четверица, семерка, восьмерка, девятка, десятка, двенадцать, четырнадцать, двадцать один, тридцать и сорок два. Магической символикой обладал цвет. Белый, красный, зеленый, лазурный, черный нередко упоминаются в «Книге Мертвых». Зеленый цвет, к примеру, символизировал жизнь и все живое. Магическую ценность приобретали и соответствующие природные поделочные камни — красный сердолик, зеленый малахит, голубые лазурит или бирюза.[17]
Следующим уровнем магического воздействия на богов являлись их подробные заклинания. На этом уровне воздействия исполнители похоронного обряда обращались не к безликой всеобщей энергетической подоснове мира, а к особенным, частным ее проявлениям, имеющим личностный облик и священное имя (Рин).[10]
Заклинаний такого вида в «Книге Мертвых» множество — ряд глав передают заклинания души умершего (его Ка, Ба, Эб, Ах), заклинание враждебных ему духов и божеств, заклинания всякого рода препятствий, преград, ворот, пилонов, Чертогов Храма Осириса, стоящих на пути душ умершего к Обители Блаженных, заклинания охраняющих их губительных духов и строгих богов, заклинания чудовищ, пожирающих души грешников, заклинания 42 богов инобытия и самого царя Загробного Царства — Осириса.
Чтобы облегчить умершему странствие, боги создали в Дуате (Царстве Мертвых) ариты — места отдыха, остановки, где душа могла остановиться и передохнуть. Однако войти в ариту мог не каждый, а лишь знающий имена богов и определенные заклинания.[18]
Заклинание предполагает точное знание имени. По представлениям египтян, восходящим к доисторической эпохе, имя-Рын человека, духа или божества являлось составной сокровенной частью его сущности. Сам великий Ра творил мир силой слова. Давая вещам и существам имена-Рмн, он тем самым определял их сущность и место в мироздании. Знание подлинного, сокровенного имени давало власть над его обладателем.
Вещь, не имеющая названия, для египтян не существовала. Увековечивание имени человека в надписях увековечивало его жизнь. Поэтому вредоносное колдовство прежде всего стремилось предать имя поруганию, проклятию и даже уничтожению надписи имени.
Картины переселения душ умершего в мир иной, которые рисует «Книга Мертвых», завораживают своей ясностью и детальной разработанностью. Откуда у египтян появилось такое знание об инобытии?
Материалистическая наука ничтоже сумняшеся обозначила сложный комплекс египетских знаний об инобытии «примитивной идеей о загробной жизни как о непосредственном продолжении жизни земной». Навязчивое стремление во всем египетском ритуале усматривать лишь «превратное» отражение в сознании людей земной жизни приводит к педантичному изучению частных изменений, которые египетские представления о загробной жизни претерпевали во времени, а не к изучению вневременной сущности этих представлений.[2]
Наиболее расхожий взгляд на сокровенное египетское учение о Царстве Мертвых выглядит приблизительно так. Человек продолжает жить после смерти при условии сохранения в целостности его тела и заботы о его насущных потребностях в пище и питье со стороны живых родственников. Культ умерших сводится к «борьбе против смерти за вечную жизнь».
Односторонняя ограниченность подобных представлений становится очевидной при знакомстве с египетской заупокойной литературой (Саху).
Прежде всего следует помнить, что народные верования весьма далеки от жреческих представлений; и различие здесь залегает в самих способах обретения знания об инобытии.[22]
Простой народ во все времена был склонен к упрощенному, зачастую бездумному исполнению общепринятых обрядов, относящихся к заупокойному культу. Для размышлений и осмысления сущности явления смерти у непосвященных никогда не было ни способностей, ни желания, ни времени.
«Книга Мертвых» создавалась, без сомнения, великими посвященными Египта, имевшими совершенно иной, «мистический», опыт. Именно посвященные, причастившиеся храмовых таинств или получившие посвящение не от людей, не только размышляли над явлением смерти, но и обретали сверхъестественное знание о ней. Свои познания они передавали словесно и даже письменно, но почти всегда богобоязненно иносказательно.
«Книга Мертвых» представляет собой большой сборник подобных иносказаний, благочестивых откровений «мистического опыта» нескольких поколений посвященных. Все они были выходцами из среды жрецов, участвовавших и руководивших мистериями.[2]
Посвященные в таинства подразделялись на три группы по степени посвященности.[20]
Посвященные первой степени (ее имела большая часть младшего храмового персонала) вследствие слабого здоровья или сильного душевного потрясения испытывали хоть раз в своей жизни «непреднамеренный» выход, странствие и возвращение души-проявления Ба. Их душа странствовала в инобытии и запоминала все виденное там.
Посвященные второй степени от природы и вследствие особых упражнений имели способность по своему желанию отправлять свою душу в странствие по инобытию. Они исследовали весь доступный их душам путь многократно, запоминая малейшие частности и подробности.
Посвященные третьей степени, иначе именуемые чудотворцами, были одарены богами способностью не только самостоятельно отправлять свою душу в мир иной, но и помогать душам других людей совершать подобные странствия для познания инобытия.
Значительная часть приобретенного египтянами мистического опыта оставалась неизреченной, меньшая часть его была высказана и записана иносказательно, и лишь незначительная толика была полностью обнародована.
Сам по себе «мистический» способ получения знаний об инобытии вовсе не противоречит более доступному «эмпирическому» способу, как это принято думать, а скорее находится в отношении дополнительности к нему. Однако скорее «эмпирический» опыт дополняет «мистический», чем наоборот; переносить на мистический способ познания особенности эмпирического способа, безусловно, неверно.[14]
И хотя мистический способ получения любых знаний имеет меньшее общественное основание: людей посвященных в любом обществе немного, а великих посвященных вообще единицы,— полученные этим способом знания заслуживают не меньшего внимания и изучения, нежели знания, полученные в результате широкой общественной практики.
Заупокойная литература всех времен египетской истории, даже вполне «низовая», говорит о том, что душа-двойник Ка умершего потребляет не сами заупокойные приношения, а насыщается их душами-двойниками. Ка умершего ест не хлеб, а Ка хлеба, пьет не пиво, а Ка пива. Душа-проявление Ба и душа-сердце Эб вообще удовлетворяются не заупокойными подношениями и дарами родственников, близких и друзей, а их благочестивой и нелицемерной памятью, заботой об умершем, их ритуальной чистотой и отсутствием злого умысла.[2]
Излюбленный мотив египтологии о том, как магическая фикция (всякого рода устные и письменные заупокойные заклинания, молитвы и хвалы) избавила египтян от непосильных материальных затрат на культ мертвых, есть ничто иное, как фальшивый напев маловеров.
Египтяне, и непосвященные и посвященные, до гибели их цивилизации сохраняли сильную веру в творческую магическую силу слова и прямодушно дополняли вещественные заупокойные приношения и дары магическими словесными их заместителями, нередко без всякого своекорыстного намерения.
В силу своих удивительных познаний об инобытии и о духовном строении человеческого существа египтяне, как правило, оказываются, в общем, правыми по отношению к частностям современного научного знания о человеке и смерти. Пройдет немало лет, и окажется, что все добытое изощренной эмпирической наукой служит лишь подтверждением или даже иллюстрацией к давно изреченным абсолютным истинам египетского учения об инобытии.
Итак, как уже говорилось, вся земная жизнь египтянина представляла собой подготовку к жизни загробной. Но после смерти воскресало не физическое тело, а душа человека. Таким образом, можно в полной мере согласиться с Геродотом, писавшим, что «египтяне первые научили людей тому, что душа человека бессмертна» (Геродот. II. 123).[1]