Таково было, в частности, знаменитое “мирное шествие” в “Кровавое воскресенье” 9 января 1905 года, ставшее началом “первой революции”. Его организатор бывший (лишенный сана) священник Гапон играл двойную роль. Требуя “клятвы Царя перед народом” (!), Гапон заявил накануне на митинге: “Если... не пропустят, то мы силой прорвемся. Если войска будут в нас стрелять, мы будем обороняться. Часть войск перейдет на нашу сторону, и тогда мы устроим революцию. Устроим баррикады, разгромим оружейные магазины, разобьем тюрьму, займем телеграф и телефон. Эсеры обещали бомбы... и наша возьмет”...
В ту же ночь Гапон опубликовал призыв к бунту, который, благодаря пролитой крови и печати, нашел отклик во многих местах России. Волнения длились весь год, в октябре вся страна была парализована забастовкой, в Москве большевики попытались устроить вооруженное восстание, вызвавшее много жертв.
Результатом волнений в 1905 году стал царский Манифест от 17 октября о Государственной Думе — выборном законодательном органе, имевшем возможность влиять на решения правительства. Переработанные Основные Законы несколько ограничили права монарха — в частности, бюджетными полномочиями Думы. Законопроекты могли превратиться в законы лишь после утверждения обеими палатами: Думой и Государственным Советом (он существовал с 1810 года как законосовещательный орган). И хотя правительство по-прежнему назначалось Государем и могло выступать с инициативой прекращения деятельности Думы, — все же монархия де-факто превратилась в конституционную, а народ получил широкие политические свободы, которых десятилетиями добивались либералы и буржуазия (в том числе свобода профсоюзов и политических партий).
Но и после Манифеста террористы продолжали убийства, ибо им были нужны не свободы и не конституционная монархия, а ее свержение. Лишь суровыми мерами, включая смертную казнь за террор, Столыпину удалось навести порядок; в 1905—1913 годы было казнено 2981 террористов, экспроприаторов и убийц, в среднем 331 за год. (Жертвами террористов тогда же стали около 17 000 человек: полицейских и чиновников, в том числе генерал-губернатор Бобриков в Финляндии, московский генерал-губернатор Вел. Кн. Сергей Александрович, градоначальник С.-Петербурга В. Ф. фон дер Лауниц, министр внутренних дел фон Плеве. Была взорвана дача премьер-министра П. А. Столыпина.)
Политическими свободами и думской трибуной во всероссийском масштабе воспользовались в основном многочисленные разрушительные партии, из которых наиболее влиятельной стала основная в “ордене” партия “Народной свободы” (конституционные демократы — кадеты). Все эти партии использовали свободу не для того, чтобы вместе с верховной властью способствовать государственному строительству, а чтобы эгоистично бороться за власть. Этому способствовало избирательное право, более либеральное, чем в некоторых западноевропейских странах того времени. Так, из 478 мандатов первой Думы кадеты получили 179, партии националов-автономистов — 63, левые “трудовики” — 97, социал-демократы — 18, беспартийные — 105; наиболее правой партией был центристский “Союз 17 октября” (конституционные монархисты — октябристы) — 16 мандатов; собственно правые партии представлены не были. Вторая Дума оказалась еще более левой. Поэтому первые две Думы в 1906—1907 годы вместо гашения революционных волнений лишь подливали масло в огонь — и были распущены после нескольких месяцев “работы”.
Имея разные программы, левые и либеральные партии были едины в стремлении заменить монархический строй более “прогрессивным”. Прогресс же у всех непременно отождествлялся с тем или иным западным учением: от либерализма до марксизма — при отрицании русской традиции. Именно западничество, возникшее как оппонент славянофильства в XIX веке, стало предтечей и объединяющим признаком всей антимонархической оппозиции.
Видя такое отношение, Государь тоже игнорировал требования Государственной Думы. Ров между властью и “прогрессивной общественностью” углубляла и “прогрессивная” печать... Таким образом, важнейшей внутренней причиной революции было то, что при возникшем перевесе свобод над обязанностями ведущий слой общества утратил чувство национальной солидарности и перестал сознавать смысл православной монархической государственности. Главным стремлением для него стала эгоистичная цель: отнять власть у Помазанника Божия.
Всему этому разложению должна была противодействовать Церковь. Просветительские возможности Церкви уступали влиянию атеистических и еврейских изданий. Церковь привыкла иметь дело с благочестивой паствой (в целом народ оставался таким).
Следует также признать, что Церковь традиционно поддерживала государственную власть, поскольку эта власть была православной властью Помазанников Божиих — в отличие от всех ее противников. Духовенство не вмешивалось в конкретные дела властей по управлению государством, даже если в этих конкретных делах не все ладилось. Тем самым Церковь давала Ордену русской интеллигенции повод для обвинения в нежелании бороться с социальным злом и в защите интересов господствующих классов (которые при своем сословном высокомерии тоже подливали масло в разгоравшийся огонь революции).
Итак, подведем итог внутреннего развития. Накануне революции военное могущество России было непоколебимо, она имела продолжительный и быстрый экономический рост и успешно решала важнейшие социальные проблемы, чему особенно способствовали развитие земства и крестьянская реформа Столыпина. Все это могло в ближайшем будущем совершенно выбить социальную почву у революционной пропаганды и укрепить государство, если бы материальные успехи дополнялись и облагораживались восстановлением православного мировоззрения.
Однако этого не происходило. Церковь занималась низовым окормлением верующей паствы, не имея влияния на общественно-политические процессы в верхнем социальном слое. А озападненная российская бюрократия не смогла противопоставить натиску капитализма и “Ордена русской интеллигенции” должный русский ответ.
Один из виднейших русских пастырей св. прав. Иоанн Кронштадтский постоянно предупреждал в своих проповедях: «Если русское общество не вернется к жизни по Евангелию и к осознанию удерживающей сути своей православной государственности, то власть захватят антихристианские силы».
А они уже готовили небывалую Мировую войну против России, которая затормозила все реформы, потребовала от народа лишений и жертв. Россия не начинала этой войны, а была втянута в нее неподготовленной: она не могла предать православную Сербию. Собственная цель России в начавшейся Мировой войне выглядела вполне реальной: возвращение православным Константинополя, что было обещано и союзниками по Антанте.
3. Внешняя причина революции: Мировая война
Нам, потомкам, такое постижение сейчас вполне открыто — именно в результате революции и всего XX века. Поэтому мы не должны с высоты своего времени осуждать наших предков, которые не имели такого опыта, да и многие революционеры “не ведали, что творят”. Много о русских грехах того времени написано преувеличенного (“борцами за лучшее будущее”), да и просто ложного (врагами России). К тому же, помимо признания грехов своего народа, ослабивших его, честный историк должен отметить и особенности нападавшей стороны.
Ее мощь была уникальной в истории и по неограниченности денежных и информационных средств, и по вседозволенности приемов: создание тайных организаций, дезинформация, подкуп чиновников, дискредитация и убийства лучших людей, игра на низменных инстинктах масс, спровоцированная Мировая война. Защитники монархии не могли себе даже представить всего этого подлого арсенала; да и в западном мире правые силы по той же причине нигде не смогли противостоять агрессивно-разрушительным течениям, ибо консерватизм состоит в обладании и защите уже имеющихся простых нравственных правил, а не в ловкой разработке циничных наступательных приемов.
Ненависть мировой закулисы к России имела к тому времени и важную внутрироссийскую причину, отмеченную выше: еврейский вопрос. В силу международного характера еврейства он оказался одновременно и внутренним, и внешнеполитическим.
Формально международное еврейство требовало достижения равноправия для своих единоверцев в России. По сути же — целью было разрушение альтернативной православной государственности и распространение иудейско-материалистической системы на весь мир. Именно с этой целью глава еврейского финансового мира в США Я. Шифф, чрезвычайно разгневанный антисемитской политикой царского режима в России, с радостью поддержал японские военные усилия” (предоставив Японии неограниченный кредит в ее войне против России, за что был награжден японским орденом), “в то же время оказывая финансовую поддержку группам самообороны русского еврейства”, — сообщает Encyclopaedia Judaica. А Ротшильды сделали для России недоступными зарубежные кредиты.
С. Ю. Витте упоминает в воспоминаниях, как при подписании мирного договора 1905 года в американском Портсмуте еврейская делегация (с участием Шиффа и Краусса — главы ложи Бнай Брит) требовала отмены ограничений для евреев, и когда Витте пытался объяснить, что для этого понадобится еще много лет, — последовали угрозы революцией.
В международных отношениях давление на Россию также усиливалось. В декабре 1911 года “Американский Еврейский Комитет добился резолюции конгресса об аннулировании Русско-американского договора 1832 года о торговле и навигации, если Россия не прекратит политику ущемления прав евреев”. Видную роль в этом сыграл Шифф. О накаленности атмосферы можно судить по таким призывам со стороны влиятельных в США лиц: