Законодатель в целях экономии текста закона применяет особый подход к описанию умышленной вины, при котором используется логический прием выделения в едином явлении двух его аспектов - формы и содержания. В связи с этим при описании законодательной конструкции умысла в Общей части УК РФ содержится ее постоянная составляющая (что отражает аспект формы умышленной вины), а в Особенной части УК РФ - переменная (что отражает аспект содержания умышленной вины). Для определения того, какими признаками характеризуется умышленная вина применительно к конкретному составу преступления, необходимо учитывать не только общее законодательное определение умысла, но также соответствующую статью Особенной части Уголовного кодекса и целый ряд иных положений его Общей части, на основе анализа которых и выявляются юридически значимые признаки, характеризующие умышленную вину в конкретном преступлении, как с точки зрения ее формы, так и с точки зрения ее содержания[93].
При таком подходе дополнять законодательную формулировку умысла в Общей части УК РФ не требуется, поскольку в ней дается лишь общее определение умысла в аспекте формы вины. Применительно же к отдельным преступлениям эта форма всегда будет наполняться реальным содержанием, поскольку именно от законодательного описания состава преступления зависит то, на основе каких именно обстоятельств возникает осознание общественной опасности деяния в каждом случае.
Последний подход представляется оправданным. Более того, можно сказать, что автономное осознание общественной опасности только действия (бездействия) вне его связи с другими фактическими обстоятельствами совершения преступления вообще вряд ли возможно. Как известно, общественная опасность есть свойство преступления в целом, образуемое признаками последнего в их совокупности. На этой основе большинство исследователей исходят из того, что законодательная конструкция умысла предполагает осознание общественной опасности не просто действия (бездействия), а именно преступного деяния в целом[94]. Однако это не снимает проблемы корректного определения умысла в Общей части УК РФ, поскольку употребление именно термина «действий (бездействия)» свидетельствует о возможности иного понимания законодательной конструкции умысла и порождает неопределенность в установлении круга обстоятельств, к которым в действительности должно определяться субъективное отношение лица.
В плане решения рассматриваемой проблемы примечателен опыт законодателей ряда зарубежных государств. В частности, при определении умысла УК Литовской Республики 2000 г. (ст. 15)[95], УК Грузии 1999 г. (ст. 9)[96], УК Республики Узбекистан 1994 г. (ст. 21)[97] указывают на осознание характера не действия (бездействия), а именно деяния. Представляется, что подобным же образом можно поступить и в российском уголовном законодательстве, заменив используемые в ст. 25 УК РФ слова «своих действий (бездействия)» на слова «своего деяния». Как известно, термин «деяние» употребляется не только в качестве обобщенной характеристики действия и бездействия, но и как синоним преступления в целом (ч. 1 ст. 24, ч. 1 ст. 25, ч. 1 ст. 26 УК РФ и др.). Указанное изменение будет способствовать более четкому законодательному определению умысла в соответствии с его традиционным пониманием и позволит устранить возможные трудности при его трактовке.
2. Вторая проблема относится как к Общей, так и к Особенной частям УК РФ и связана с адекватным законодательным отражением повышенной опасности умышленного совершения преступлений.
Специфика умышленной вины должна правильно отражаться в положениях закона. Вместе с тем в действительности различия между умыслом и неосторожностью проводятся сегодня не всегда последовательно, о чем свидетельствует указанная проблема. Она возникла после изменения Федеральным законом от 25 июня 1998 года № 92-ФЗ редакции ч. 2 ст. 24 УК РФ, в результате чего появилась возможность неосторожного совершения многих преступлений, которые ранее могли быть совершены только умышленно. При этом санкции соответствующих статей остались прежними. Такой подход законодателя представляется необоснованным. В результате произведенных изменений фактически нивелируются различия в общественной опасности между умышленным и неосторожным отношением к совершению соответствующих преступлений (они предусмотрены почти четвертью всех статьей и частей статей УК РФ), и ответственность за неосторожность искусственно приравнивается к ответственности за умысел, что далеко не оправданно.
Согласно положениям ч. 2 ст. 24, а также ст. ст. 25 - 27 УК РФ каждая статья (часть статьи) его Особенной части в настоящее время предусматривает одну из семи моделей описания вины: 1) только умышленные преступления (например, ч. 1 - 3 ст. 111); 2) только неосторожные преступления (например, ст. 236); 3) преступления с двумя формами вины (например, ч. 3 ст. 123); 4) преступления, которые могут быть совершены как умышленно, так и по неосторожности (например, ч. 1 ст. 178); 5) умышленные преступления и преступления с двумя формами вины (например, ч. 3 ст. 166); 6) неосторожные преступления и преступления с двумя формами вины (например, ч. 2 ст. 217); 7) умышленные, неосторожные преступления и преступления с двумя формами вины (например, ч. 2 ст. 250). При этом рассматриваемая проблема возникает в отношении последних четырех моделей.
Как известно, специфика умысла определяется не только большой распространенностью умышленных преступлений[98], но также особыми правовыми последствиями именно умышленного совершения преступления. Указанные последствия в первую очередь выражаются в усилении уголовной ответственности, что связывают с принципиальным различием в общественной опасности умысла и неосторожности[99]. Повышенная опасность умысла по сравнению с неосторожностью определяется повышенной вероятностью причинения вреда умышленным преступлением, на что влияют как свойства ситуации совершения такого преступления (с учетом его психологического механизма), так и свойства личности лица, его совершающего (с учетом его ценностных ориентаций).
Исходя из данных обстоятельств, установление единых границ наказуемости умышленных и неосторожных преступлений не только не соответствует целям наказания (ст. 43 УК РФ) и ставит в затруднительное положение судебные органы, но и противоречит прямо закрепленному в уголовном законе принципу справедливости (ст. 6 УК РФ). Вместе с тем в юридической литературе не раз подчеркивалось системообразующее значение принципов уголовного права и то, к каким серьезным последствиям ведет их нарушение[100].
Можно сказать, что новая редакция ч. 2 ст. 24 УК РФ - это возврат к прошлому, к положению, существовавшему при действии УК РСФСР 1960 года. Тогда в Общей части Уголовного кодекса не содержалось правил определения формы вины и целый ряд преступлений с учетом особенностей их описания могли быть совершены как умышленно, так и неосторожно; санкции за совершение таких преступлений также были едиными. В связи с этим некоторые ученые высказывали мнение о целесообразности введения общих правил установления форм вины и четкого обозначения круга неосторожных преступлений[101]. Подобные идеи возымели действие: в УК РФ редакции 1996 года вообще отсутствовала альтернативная форма вины, и все преступления могли быть совершены либо умышленно, либо неосторожно. Однако в 1998 году законодатель, стремясь решить совершенно другие задачи (например, необходимость криминализации неосторожных экологических преступлений)[102], изменил редакцию ч. 2 ст. 24 УК РФ, и уже решенная некогда проблема возникла вновь: произошла криминализация целого ряда неосторожных преступлений в статьях, санкции которых ранее были ориентированы только на умышленную вину.
Недопустимость установления единых границ наказуемости умышленных и неосторожных преступлений отмечалась многими авторами, в том числе и до принятия УК РФ[103]. Вместе с тем в настоящее время для решения данной проблемы в основном предлагается только один вариант – «возврат к прежнему содержанию ч. 2 ст. 24 УК РФ и последовательная корректировка статей Особенной части УК РФ» в целях выделения самостоятельных статей (их частей), предусматривающих либо умысел, либо неосторожность с адекватными им санкциями[104]. Однако такой подход не представляется полностью оправданным, прежде всего с точки зрения законодательной техники.
Во-первых, практическая дифференциация вины в отношении каждого состава преступления повлечет значительное увеличение объема текста УК РФ с учетом того, что объективная сторона многих преступлений описывается в нем альтернативно и в сжатом виде предусматривает несколько составов. Во-вторых, при перестройке диспозиций и санкций статей Особенной части УК РФ в любом случае необходимо будет руководствоваться некими общими принципами, которые в таком случае будут необоснованно дублироваться. В связи с указанными обстоятельствами более оправдан другой вариант решения проблемы - сохранение действующей редакции ч. 2 ст. 24 УК РФ и одновременное установление в его Общей части правил дифференциации ответственности для преступлений, допускающих несколько вариантов виновного отношения к последствиям. Такой подход представляется более оправданным, как с точки зрения законодательной техники, так и преемственности изменений УК РФ.