Позже, в румынской ссылке, Надь писал: «Страны и народы воспримут социализм, только если он гарантирует независимость, суверенитет, равенство или если станет отправной точкой на пути к ним. Суть венгерской трагедии состоит в том, что идея социализма и идея национальной независимости вступили в противоречие. Основополагающее значение венгерского восстания заключается в попытке любыми путями устранить это противоречие и восстановить необходимую гармонию этих двух идей» (Nagy Imre. Snágovi jegyzetek. Gondolatok, emlékezések 1956 — 1957. Szerk. Vidá István. Bp., 2006. 127. o.; цит.по: Райнер М.Я. Имре Надь... С. 237). Оставаясь убеждённым коммунистом, Надь называл возврат к многопартийной системе образца середины 1948 г. и альянс с некоммунистическими партиями не только необходимым и неизбежным компромиссом в целях восстановления доверия масс, но и определённым шагом назад.
Примерно так расценил действия И.Надя министр культуры в его правительстве, крупнейший философ-марксист Д.Лукач. О позиции Лукача см. подробнее: Стыкалин А.С. Дьёрдь Лукач — мыслитель и политик. М., 2001. Глава 7. Здесь следует заметить: 31 октября в беседе с представителями Национального комитета Задунайского края Надь говорил о том, что независимости можно в принципе добиться и в рамках Организации Варшавского договора. Однако целый ряд факторов (опубликованная в «Правде» в тот же день Декларация правительства СССР об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между СССР и другими социалистическими государствами, продолжавшийся вопреки официальным заявлениям ввод советских войск на венгерскую территорию и, наконец, непрекращавшееся давление повстанцев и более широкого общественного мнения заставил его уже на следующий день выступить с инициативой о разрыве Венгрии с Варшавским пактом.
Тот же Д.Лукач, например, небезосновательно видел в этом всплеск эмоций, не приличествующий серьёзной политике.
«При всём уважении к доброй воле и патриотизму Имре Надя и его коллег, признавая, что первое значительное восстание против советского господства в Европе было тяжелейшим и, пожалуй, безнадежным предприятием, не следует закрывать глаза на неумелость и неуклюжесть венгерского революционного правительства», — отмечает в этой связи Ч.Гати (Гати Ч. Обманутые ожидания. С. 11). «Бесстрашное, бескомпромиссное поведение Надя на судилище, приговорившем его к смерти в 1958 г., не должно затенять того, что, несмотря на благие намерения, он не обладал политическим мастерством, которое могло бы привести революцию к победе. В частности, ему не удалось провести страну между максималистскими ожиданиями борцов за свободу и довольно умеренными требованиями Москвы»(Там же. С. 2).
Свидетель венгерской революции польский публицист и поэт В.Ворошильский в послесловии к своему знаменитому «Венгерскому дневнику», написанном 20 лет спустя, в середине 1970-х годов, имел все основания заметить: «С течением лет террор в Венгрии ослаб, обнаружился и исторический парадокс: в то время как обожаемый в Октябре (1956 г. — А.С.) «вождь нации» Гомулка постепенно загонял страну в состояние всё большей политической и экономической зависимости от СССР, растущего угнетения, нищеты и лжи — ненавидимый (и справедливо) Кадар как бы искал путей выхода из ловушки, довольно успешно пускался в экономические эксперименты, умеренно либерализировал режим, стремился прийти к соглашению с народом и его интеллигенцией» (Ворошильский В. Венгерский дневник // Искусство кино. 1992. № 4. С. 145 — 146). На каждом из этих двух названных Ворошильским незаурядных коммунистических политиков лежало, по выражению И.Дойчера, клеймо «Made in Stalinism», и каждый из них был готов пойти на удушение реформ, если видел в них угрозу социализму, как он его понимал. Однако общая тенденция эволюции двух режимов была схвачена польским публицистом довольно верно. И вполне закономерен вопрос, которым задавался В.Ворошильский: может быть «именно восстание, хоть и проигранное, на более длительный срок создало условия, в которых правители считают менее рискованным обращаться к народу с жестами примирения, нежели вечно завинчивать гайки?» (Там же).
См. как проявление этой тенденции книгу: Shawcross W. Crime and Compromise. János Kádár and the politics of Hungary since revolution. London, 1974.
См.: Ерофеева Г. Нескучный сад. Недипломатические заметки о дипломатической жизни. М., 1998. С. 85.
Таубман У. Хрущёв. М., 2005.
При этом необходимо, конечно, иметь в виду, что, находясь в серьёзной внешнеполитической изоляции, режим Кадара, как и Москва, отнюдь не был заинтересован в обострении отношений с югославами, тем более, что Тито и его команда своим сопротивлением сталинскому диктату в 1948 — 1953 гг. снискали немалое уважение на международной арене. А потому югославские связи группы И.Надя не хотели выпячивать в обвинительном заключении. Однако на случай, если югославские руководители выступят с протестом по поводу осуждения Имре Надя (вопреки договорённости не привлекать его к судебной ответственности), наготове был собранный против них компромат. Был подготовлен проект ноты в адрес правительства ФНРЮ, не только якобы незаконно предоставившего И.Надю и его группе убежище в своем будапештском посольстве (на самом деле неформальные брионские соглашения между Н.С.Хрущёвым и И. Броз Тито, заключённые в ночь со 2 на 3 ноября 1956 г., допускали это — правда, только в случае, если Надь добровольно уступит власть Кадару), но и давшего им возможность вести, находясь в посольстве, подрывную деятельность против правительства Кадара (что вообще было полным вымыслом).
Отставке И.Надя Я.Кадар в первые месяцы консолидации придавал огромное значение, ведь от этого в значительной мере зависело международное признание его правительства (А.Кетли, выехавшая на Запад ещё в начале ноября 1956 г., проявляла немалую политическую активность в качестве министра «законного» венгерского правительства). И через несколько десятилетий после событий 1956 г. Я.Кадар неустанно возвращался к этой теме. Согласно некоторым свидетельствам, он говорил: «Если бы Надь подал в отставку, он ходил бы среди нас». См., об этом, например: Aczél Gy. Közélkép Kádárrуl // Rubicon. Bp., 2000. № 6. 7 — 8. o. Можно вспомнить и о том, насколько болезненно Я.Кадар отреагировал на публикацию в июне 1968 г. чехословацким литературным еженедельником статьи к 10-летию казни И.Надя, в которой последний был назван провозвестником демократического социализма. Эта публикация решающим образом повлияла на эволюцию отношения венгерского лидера к «Пражской весне». Можно вспомнить, однако, и другое. В своих выступлениях периода «Пражской весны», когда у многих напрашивались параллели с начальным этапом венгерских событий 12-летней давности, Я.Кадар по сути дела признал, что И.Надь стал «контрреволюционером» (в его однозначной интерпретации) в силу обстоятельств. Так, в марте на дрезденской встрече лидеров социалистических стран он говорил о том, что логика развития событий может привести в стан «врагов» и тех, кто, как И.Надь, не был изначально «контрреволюционером». Подробнее о позиции Я.Кадара см.: Huszár Tibor. 1968. Praga — Budapest — Moszkva. Kádár János és a csehszlovákiai intervenciу. Bp., 1998; Стыкалин А.С. «Пражская весна» 1968 года и позиция Венгрии // Славяноведение. 1998. № 5.